Ты меня бесишь

Номер телефона точно не иностранный, местонахождение по нему не пробивается теми способами, которые Соня знает…

Но если он не дошел далеко от поста, и если не ошибся в том, куда его везли, найти его будет не сложно…

Она пробует перезвонить, может быть, ответит тот мужчина и получится поговорить с ним.

Если он знает испанский или эсперанто.

Но звонок сбрасывают.

— Чёрт.

***

Тем временем Мак отбивается от мужчины, который тащит его за собой, что-то тихо ворча.

— Я ведь ничего не сделал! — цепляется за него Мак, чтобы не упасть.

Локоть саднит от железной хватки незнакомца.

— Пусти, придурок! — Мак пытается ударить его, но получает в ответ такую оплеуху, что звенит в ушах и кругом идёт голова.

Его заталкивают в туалет и вдруг прижимают к раковине, нависая сверху.

Мака посещает жуткая догадка, и он начинает яростно вырываться, но мужик хватает его за волосы и внезапно по слогам, коряво произносит:

— Ты звонить, заплатить теперь. Надо ещё звонить?

— Пусти меня, псих, пошёл ты на… — ему не дают договорить, стянув волосы в кулак так, что несколько прядей наверняка вырываются с корнем.

Мак вскрикивает, но когда слышит, что мужчина расстёгивает свой ремень, резко замолкает.

Уходит несколько мучительных секунд, перед тем, как Мак возвращает самообладание и прежде чем ему закрывают рот толстой, покрасневшей от ветра ладонью, с отчаяньем заверяет:

— Я заразен! Я болею! Ты пожалеешь, меня нельзя трогать. Болезнь, понимаешь? — он начинает кашлять, иллюстрируя этим свои слова, и чудом высвобождает одну руку.

Мак зубами цепляется за рукав футболки и стягивает его до локтя, открывая синяки.

— Вот!

Мужчина медлит.

— Пусти! — вырывается Мак, и от него отступают.

Мужчина плюёт ему под ноги, с силой толкает Мака, сбивая его с ног и, ругаясь, уходит, оставляя его одного.

***

Всё то, что обычно употребляется Скиртом, выветривается из него быстро в силу привычки, хотя сам он полагает, что по его венам вместо крови течёт огонь, так что…

— Я был, как бы это сказать? Необычным ребёнком, — делится он с феей, что мерно покачивается на носке ботинка, пачкая его зеленоватой пыльцой. — Не таким, каким получился Люци. Но, как и он, я не должен был рождаться.

«Все истории так и начинаются…», — фея ухмыляется, Скирт замечает ряд острых зубов и улыбается ей.

Он знает, что она не реальна.

Хотя многие и думают, что он не может отличить галлюцинации от… иного.

Он давно уже не пытается объяснить.

— Я застал смерть Клеопатры, кстати, я говорил? Мы обсуждали с ней… демонов, — Скирт отводит взгляд. — А, впрочем, неважно. Что я там говорил? Люцифер замкнутый, конечно, и гипотетически обладает большой силой. Мне же проще говорить, что я владею магией. И… ничего не вижу.

«А разве ты не рассказываешь всем на каждом шагу про русалок и единорогов, разве не милая кельтская мифология закладывается во всё, что ты делаешь?»

Скирт начинает дрожать от холода и создаёт огненную сферу между ладонями. Она освещает подвал и три окровавленных трупа.

Он, разумеется, успел дать им имена — Бран, Форгалл и Лоэгайр.

Тома же он оставил просто Томом, хотя никогда его не видел, но уловил безвинную смерть.

Как бы то ни было, мир жесток, Скирт видел слишком много ужасов, чтобы придавать им значение.

Можно ли оставаться на земле тысячелетиями и сохранять сердце?

— Я научился не задумываться, — отвечает сам себе, вводя фею в недоумение. — Если бы дело было только в русалках…

Тени медленно ползут к его клетке, заставляя вжаться в стену.

— Я не мог нормально жить, потому что видел…

Он пытается сделать огненную сферу больше, но тьма обступает его, становится гуще, тишину разрывает писк.

Фея скалится, не обращая ни на что внимание.

«Что ты видел?»

— Отец долго искал лекарство, способное помочь, говорил, что уже думал прибить меня, чтобы не мучился. Но, он всегда так говорит, ты же знаешь…

«Что ты видел?»

— Он стал давать мне всякое, что воздействовало на разум, вызывало галлюцинации, и это приглушало…

«Что ты…»

Фея исчезает вместе с потухнувшей в одно мгновение сферой.

Скирта начинает трясти.

— Видел… Чувствовал… Тяжелый взгляд Бога.

Но он уже не слышит собственного голоса.

#21. Чужой

Джек стоит у зеркала в уборной штаба Охотников. Суммарно за эти дни он проторчал так часа четыре.

Метка на месте вампирского укуса пульсирует и чёрной вязью проступает сквозь кожу.

Свои ему ответили, если опустить маты, что-то вроде: «Ральсель мастер печатей, но он тебя за это убьёт, а не поможет. Сам переспал с ней, сам и разбирайся, пока Раль не вернулся».

И Джек пытался. Он пробовал смыть метку специальным раствором. Пробовал вытравить её, выпив «лекарство». Не спал ночь, проводя какой-то мини обряд для подобных случаев. Но тех мер, которые он предпринял, оказалось недостаточно…

***

Лидия, как обычно, зависает с ноутбуком на мягком багровом ковре, наблюдая за перипетиями вампиров и оборотней в сериале для подростков. На ней розовый пеньюар и того же цвета мягкие носки с подвязками и помпончиками на них. Рядом тарелка с разноцветными шариками из сухого завтрака. На часах семь утра.

— Ладно, — зевает она, — завтра досмотрю.

В её домике чёрные стены и красный свет, перегородка есть только у туалета, впрочем, чёрная ванная преспокойно себе обходится и без неё.

Лидия подходит к центру комнаты, где на будто каменном возвышении стоит тяжёлый розовый гроб со сдвинутой крышкой.

Половина оборотней Хедрика помогали ей затаскивать эту хреновину, которая выглядит как отреставрированная мебель из чьей-то древней гробницы. Другая половина носилась за ней с осиновыми — ну или что там они нашли — колами, что не очень приятно. Никому не хочется вытаскивать из себя занозы.

Везде потухает свет, Лидия прикрывает крышку гроба и сладко засыпает.

Спать она собирается аккурат до сумерек.