Свет фар упирается в ливень.И куст приседает, испуган.И белый, отточенный бивеньТаранит дорогу за Бутом.Рубеж был почти неприметен.Он был только словом и вздрогом.Все те же висячие плетиДождя. И все та же дорога.Все та же дорога. ДощатыйМосток через речку. Не больше.И едут, и едут солдатыКуда-то по Польше, по Польше.Август 1944
Катерина
1
Баян спасает от тоски,Но не спасает от печали,Когда поет, как казакиДружка убитого встречали.Есть где-то в мире Бах и властьВысокой музыки над сором.Органа ледяная страстьКолючим восстает собором.Той музыке не до любви!Она светла и постоянна!О руки белые твои,О скомороший визг баяна!Кривляется горбатый мех,Дробится в зеркальце лучина.И
только твой счастливый смехЯ вдруг услышал, Катерина.
2
В стихах господствует закономерность,Как в подвижном строении светил,Как будто с мерным замыслом ГомераГосподь свое создание сличил.И облака российского ненастьяТеряют вид нестираных рубах,И горький ветер зла и разногласьяПриобретает старость на губах.И бытия растерзанная глинаЗа столько лет, наверное, впервойВ твоем саду, родная Катерина,Неосторожной поросла травой…1944
Берлин в просветах стен без стекол
Берлин в просветах стен без стеколОпять преследует меняОскалом сползшего на цоколь,Как труп, зеленого коня.Продуты смертным сквознякомКривые пальцы мертвых сучьев.Над чем смеешься, страшный конь,По уши тучи нахлобучив!..1945
Семен Андреич
С. А. Косову
Помню! Синявинские высотыБрали курсанты три раза подряд.Еле уволокли пулеметы.А три батальона – там и лежат.Помню! Расстреливали перед строемСолдатика девятнадцати летЗа то, что парнишка не был героем.Бежал. А этого делать не след.Помню! Мальчик простерт на таломСнегу с простреленным животом.Помню еще – о большом и малом,Об очень сложном и очень простом.И все же были такие минуты,Когда, головой упав на мешок,Думал, что именно так почему-тоЖить особенно хорошо.И ясно мне все без лишних вопросов,И правильно все и просто вокруг.А рядом – Семен Андреевич Косов,Алтайский пахарь, до смерти друг.Да, он был мне друг, неподкупный и кровный,И мне доверяла дружба святаяПисьма писать Пелагее Петровне.Он их отсылал не читая.– Да что там читать, – говорил Семен,Сворачивая самокрутку на ужин, —Сам ты грамотен да умен,Пропишешь как надо – живем, не тужим.Семен Андреич! Алтайский пахарь!С тобой мы полгода друг друга грели.Семь раз в атаку ходил без страха.И пули тебя, как святого, жалели.Мы знали до пятнышка друг о друге,И ты рассказывал, как о любви,Что кони, тонкие, словно руки,Скачут среди степной травы.И кабы раньше про то узнать бы,Что жизнь текла, как по лугу, ровно,Какие бывали крестины и свадьбы,Как в девках жила Пелагея Петровна.Зори – красными петухами.Ветер в болоте осоку режет.А я молчал, что брежу стихами.Ты б не поверил, подумал – брешет.Ты думал, что книги пишут не люди,Ты думал, что песни живут, как кони,Что так оно было, так и будет,Как в детстве думал про звон колокольный…Семен Андреич! Алтайский пахарь!Счастлив ли ты? Здоровый? Живой ли?Помнишь, как ты разорвал рубахуИ руку мне перетянул до боли!Помнишь? Была побита пехота,И мы были двое у пулемета.И ты сказал, по-обычному просто,Ленту новую заложив:– Ступай. Ты ранен. (Вот нынче мороз-то!)А я останусь, покуда жив.Мой друг Семен, неподкупный и кровный,Век не забуду наше прощанье.Я напишу Пелагее Петровне,Выполню клятвенное обещанье.Девушки в золотистых косахСпоют, придя с весенней работы,Про то, как Семен Андреич КосовОдин остался у пулемета.И песни будут ходить, как кони,По пышным травам, по майскому лугу.И рощи, белые, как колокольни,Листвою раззвонят на всю округу.И полетят от рощи к роще,От ветки к ветке по белу свету.Писать те песни – простого прощеИ хитрости в этом особой нету.10 января 1946
Ты не торопи меня, не трогай
Ты не торопи меня, не трогай.Пусть перегорит, переболит.Я пойду своей простой дорогой,Только так, как сердце повелит.Только так. До той предельной грани,Где безверьем не томит молва,Где перегорают расстояньяИ ложатся пеплом на слова.Горький пепел! Он стихами правит,Зная, что придет его черед,Даже если женщина оставит,Друг осудит, слава обойдет.1946
Извечно покорны слепому труду
Извечно покорны слепому труду,Небесные звезды несутся в кругу.Беззвучно вращаясь на тонких осях,Плывут по вселенной, как рыбий косяк.В раздумье стоит на земле человек,И звезды на щеки ложатся, как снег.И в тесном его человечьем мозгуТакие же звезды мятутся в кругу.В нас мир отражен, как в воде и стекле,То щеки уколет, подобно игле,То шоркнет по коже, как мерзлый рукав,То скользкою рыбкой трепещет в руках.Но разум людской – не вода и стекло,В нем наше дыханье и наше тепло.К нам в ноги летит, как птенец из гнезда,Продрогшая
маленькая звезда.Берем ее в руки. Над нею стоим,И греем, и греем дыханьем своим.1946
Город зимний
Город зимний,Город дивный,Снег, как с яблонь,Лепестками.Словно крыльевЛебединыхОсторожное дыханье.Дворники,Как пчеловоды,Смотрят снежное роенье.И заснеженной природыПринимают настроенье.7 января 1947
Крылья холопа
Стоишь, плечами небо тронув,Превыше помыслов людских,Превыше зол, превыше тронов,Превыше башен городских.Раскрыты крылья слюдяные,Стрекозьим трепетом шурша.И ветры дуют ледяные,А люди смотрят, чуть дыша.Ты ощутишь в своем полетеНеодолимый вес земли,Бессмысленную тяжесть плоти,Себя, простертого в пыли.И гогот злобного базара,И горожанок робкий страх…И Божья, и людская кара.О человек! О пыль! О прах!Но будет славить век железныйТвои высокие мечты,Тебя, взлетевшего над безднойС бессильным чувством высоты.14 мая 1947
Тревога
Долго пахнут порохом слова.А у сосен тоже есть стволы.Пни стоят, как чистые столы,А на них медовая смола.Бабы бьют вальками над прудом —Спящим снится орудийный гром.Как фугаска, ухает подвал,Эхом откликаясь на обвал.К нам война вторгается в постельЗвуками, очнувшимися вдруг,Ломотой простреленных костей,Немотою обожженных рук.Долго будут в памяти словаЦвета орудийного ствола.Долго будут сосны над травойОкисью синеть пороховой.И уже ничем не излечимПропитавший нервы непокой.«Кто идет?» – спросонья мы кричимИ наганы шарим под щекой.23 октября 1947
Стихи о царе Иване
(1). Мечта о море
Он видел лес,Где распевают птахиИ где ночами ухают сычи.И этот лес шумел, шумел в ночи.И этот лес лежал до синя моря.Он видел степь,Где ястреб и орелНыряют в травы.Холм за холм и дол за долСвободно уходили на просторе.И эта степь легла до синя моря.А моря он не видел никогда…Ему ночами снилась синяя вода,Над нею пена белая кипела,И, словно степь, дышал ее простор.И море пело, пело, пело,Как по ночам поет дремучий бор.И птицы снились не степные, не лесные,Невиданные, новые, иные —Не желтоглазый сыч,Не серый беркут,А птицы синеглазые морские,Как гуси белокрылые, белыИ с клювами кривыми, как орлы.Подобно морюПростиралась степь.Подобно морюВолновались чащи.И сны его тревожилиВсе чаще.Какие сны!А им свершенья нет!И государь державы сухопутной,Бывало, просыпался.Рядом с нимДышала женщина, как дышит море.Но пахло духом смоляным, лесным,И филин ухал в непроглядном боре.А по лесным дорогам шли войска,Шли ратники, скакали верховые,Везли в санях припасы огневые.И озирал просторы снеговыеСуровый воевода из возка.О море, море – русская мечта!Когда еще тебе дано свершиться!И государю по ночам не спится,А чуть прикроет грозные зеницы,Все чудятся ему морские птицы,И синева, и даль, и высота!Февраль 1957
(2). Иван и холоп
Ходит Иван по ночному покою,Бороду гладит узкой рукою.То ль ему совесть спать не дает,То ль его черная дума томит.Слышно – в посаде кочет поет,Ветер, как в бубен, в стекла гремит.Дерзкие очи в Ивана вперя,Ванька-холоп глядит на царя.– Помни, холоп непокорный и вор,Что с государем ведешь разговор!Думаешь, сладко ходить мне в царях,Если повсюду враги да беда:Турок и швед сторожат на морях,С суши – ногаи, да лях, да орда.Мыслят сгубить православных христьян,Русскую землю загнали бы в гроб!Сладко ли мне? – вопрошает Иван.– Горько тебе, – отвечает холоп.– А опереться могу на кого?Лисы – бояре да волки – князья.С младости друга имел одного.Где он, тот друг, и иные друзья?Сын был наследник мне Господом дан.Ведаешь, раб, отчего он усоп?Весело мне? – вопрошает Иван.– Тяжко тебе, – отвечает холоп.– Думаешь, царь-де наш гневен и слеп,Он-де не ведает нашей нужды.Знаю, что потом посолен твой хлеб,Знаю, что терпишь от зла и вражды.Пытан в застенке, клещами ты рван,Царским клеймом опечатан твой лоб.– Худо, – ему отвечает холоп.– Ты ли меня не ругал, не честил,Врал за вином про лихие дела!Я бы тебя, неразумный, простил,Если б повадка другим не была!Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!Криком Малюту не вгонишь в озноб!Страшно тебе? – вопрошает Иван.– Страшно! – ему отвечает холоп.– Ты милосердья, холоп, не проси.Нет милосердных царей на Руси.Русь – что корабль. Перед ней – океан.Кормчий – гляди, чтоб корабль не потоп!..Правду ль реку? – вопрошает Иван.– Бог разберет, – отвечает холоп.1947–1950
