Дождь пришел в городские кварталы,Мостовые блестят, как каналы,Отражаются в них огоньки,Светофоров цветные сигналыИ свободных такси светляки.Тихо радуюсь. Не оттого ли,Что любви, и надежды, и болиМне отведать сполна довелось,Что уже голова побелелаИ уже настоящее делоВ эти годы во мне началось.И когда, словно с бука лесного,Страсть слетает – шальная листва,Обнажается первооснова,Голый ствол твоего существа.Открывается графика ветокНа просторе осенних небес.И не надо случайных чудес —Однодневок иль однолеток.Эй, листва! Постарей, постарей!И с меня облетай поскорей!Октябрь 1961
Деревянный вагон
Спотыкался
на стыках,Качался, дрожал.Я, бывало, на нарах вагонных лежал.Мне казалось – вагон не бежал, а стоял,А земля на какой-то скрипучей осиПоворачивалась мимо наших дверей,А над ней поворачивался небосвод,Солнце, звезды, луна,Дни, года, времена…Мимо наших дверей пролетала война,А потом налетали на нас «мессера».Здесь не дом, а вагон,Не сестра – медсестра,И не братья, а – братцы,Спасите меня!И на волю огня не бросайте меня!И спасали меня,Не бросали меня.И звенели – ладонь о ладонь – буфера,И составПересчитывал каждый сустав.И скрипел и стоналДеревянный вагон.А в углу медсестра пришивала погон.А в России уже начиналась весна.По откосам бежали шальные ручьи.И летели недели, года, времена,Госпитальные койки, дороги, бои,И тревоги мои, и победы мои!1950-е – 1961
Бертольд Шварц
(Монолог)
Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,Презрел людей за дьявольские нравы.Я изобрел пылинку, порох, прах,Ничтожный порошочек для забавы.Смеялась надо мной исподтишкаВся наша уважаемая братья:«Что может выдумать он, кроме порошка!Он порох выдумал! Нашел занятье!»Да, порох, прах, пылинку! Для шутих,Для фейерверков и для рассыпныхХвостов павлиньих. Вспыхивает – пых! —И роем, как с небесной наковальни,Слетают искры! О, как я люблюИскр воркованье, света ликованье!..Но то, что создал я для любованья,На пагубу похитил сатана.Да, искры полетели с наковален,Взревели, как быки, кузнечные меха.И оказалось, что от смеха до грехаНе шаг – полшага, два вершка, вершок.А я – клянусь спасеньем, Боже правый! —Я изобрел всего лишь для забавыСей порох, прах, ничтожный порошок!Я, Шварц Бертольд, смиреннейший монах,Вас спрашиваю: как мне жить на свете?Ведь я хотел, чтоб радовались дети.Но создал не на радость, а на страх!И порошочек мой в тугих стволахОбрел вдруг сатанинское дыханье…Я сотворил паденье крепостей,И смерть солдат, и храмов полыханье.Моя рука – гляди! – обожжена,О Господи, тебе, тебе во славу…Зачем дозволил ты, чтоб сатанаПохитил порох, детскую забаву!Неужто все, чего в тиши ночейПытливо достигает наше знанье,Есть разрушенье, а не созиданье,И все нас превращает в палачей?1961
Старик Державин
Рукоположения в поэтыМы не знали. И старик ДержавинНас не заметил, не благословил…В эту пору мы держалиОборону под деревней Лодвой.На земле холодной и болотнойС пулеметом я лежал своим.Это не для самооправданья:Мы в тот день ходили на заданьеИ потом в блиндаж залезли спать.А старик Державин, думая о смерти,Ночь не спал и бормотал: «Вот черти!Некому и лиру передать!»А ему советовали: «Некому?Лучше б передали лиру некоемуМалому способному. А эти,Может, все убиты наповал!»Но старик Державин вороватоРуки прятал в рукава халата,Только лиру не передавал.Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.Что-то молча про себя загадывал.(Все занятье – по его годам!)По ночам бродил в своей мурмолочке,Замерзал и бормотал: «Нет, сволочи!Пусть пылится лучше. Не отдам!»Был старик Державин льстец и скаред,И в чинах, но разумом велик.Знал, что лиры запросто не дарят.Вот какой Державин был старик!Июль 1962
Красная осень
Внезапно в зелень вкрался красный лист,Как будто сердце леса обнажилось,Готовое на муку и на риск.Внезапно в чаще вспыхнул красный куст,Как будто бы на нем расположилосьДве тысячи полураскрытых уст.Внезапно красным стал окрестный лесИ облако впитало красный отсвет.Светился праздник листьев и небесВ своем спокойном благородстве.И это был такой большой закат,Какого видеть мне не доводилось.Как будто вся земля переродилась —И я по ней шагаю наугад.1962
Наташа
Круглый
двор с кринолинами клумб.Неожиданный клуб страстей и гостей, приезжающих цугом.И откуда-то с полуиспугом —Наташа,она,каблучками стуча,выбегает, выпархивает —к Анатолю, к Андрею —Бог знает к кому! —на асфальт, на проезд,под фасетные буркалы автомобилей,вылетает, выпархивает без усилийвсеми крыльямидевятнадцати лет —как цветок на паркет,как букет на подмостки, —в лоск асфальтаиз барского особняка,чуть испуганная,словно птица на волю —не к Андрею,Бог знает к кому —к Анатолю!..Дождь стучит в целлофанпистолетным свинцом…А она, не предвидя всего,что ей выпадет вскоре на долю,выбегаетс уже обреченным лицом.1962
Я рано встал. Не подумав
Я рано встал. Не подумав,Пошел, куда повели,Не слушая вещих шумовИ гулов своей земли.Я был веселый и странный,Кипящий и ледяной,Готовый и к чести бранной,И к слабой славе земной.Не ведающий лукавства,Доверчивый ко словам,Плутал я – не заплутался,Ломал себя – не сломал.Тогда началась работаХарактера и ума,Восторг, и пот, и ломота,Бессонница, и луна.И мyка простого помолаПод тяжким, как жернов, пером,И возле длинного мола —Волны зеленой излом…И солоно все, и круто,И грубо стало во мне.И даже счастья минута.И ночь. И звезды в окне.1962
О господи, конечно, все мы грешны
О Господи, конечно, все мы грешны,Живем, мельчась и мельтеша.Но жаль, что, словно косточка в черешне,Затвердевает камешком душа.Жаль, что ее смятенье слишком жестко,Что в нас бушуют кровь и плоть,Что грубого сомнения подросткаДуша не в силах побороть.И все затвердевает: руки – в слепок,Нога – в костыль и в маску – голова,И, как рабыня в азиатских склепах,Одна душа живет едва-едва.1962
Музыка, закрученная туго
Музыка, закрученная тугов иссиня-черные пластинки, —так закручивают черные косыв пучок мексиканки и кубинки, —музыка, закрученная туго,отливающая крылом вороньим, —тупо-тупо подыгрывает тубарасхлябанным пунктирам контрабаса.Это значит – можно все, что можно,это значит – очень осторожнорасплетается жесткий и черныйконский волос, канифолью тертый.Это значит – в визге канифолиприближающаяся поневоле,обнимаемая против воли,понукаемая еле-елев папиросном дыме, в алкоголежелтом, выпученном и прозрачном,движется она, припав к плечу чужому,отчужденно и ненапряженно,осчастливленная высшим дароми уже печальная навеки…Музыка, закрученная туго,отделяющая друг от друга.1962
Странно стариться
Странно стариться,Очень странно.Недоступно то, что желанно.Но зато бесплотное весомо —Мысль, любовь и дальний отзвук грома.Тяжелы, как медные монеты,Слезы, дождь. Не в тишине, а в звонеЧьи-то судьбы сквозь меня продеты.Тяжела ладонь на ладони,Даже эта легкая ладошкаНошей кажется мне непосильной.Непосильной,Даже для двужильной,Суетной судьбы моей… Вот эта,В синих детских жилках у запястья,Легче крылышка, легче пряжи,Эта легкая ладошка дажеДавит, давит, словно колокольня…Раздавила руки, губы, сердце,Маленькая, словно птичье тельце.1962
Как объяснить тебе, что это, может статься
Вс(еволоду) И(ванову)
Как объяснить тебе, что это, может статься,Уж не любовь, а смерть стучится мне в окно.И предстоит навеки рассчитатьсяСо всем, что я любил, и с жизнью заодно.Но если я умру, то с ощущеньем воли.И все крупицы моего трудаВдруг соберутся. Так в магнитном полеРасполагается железная руда.И по расположенью желтой пыли —Иначе как себя изображу? —Ты устремленность всех моих усилийВдруг прочитаешь как по чертежу.1962