Ты моя жена. Настоящая

И он опять закашливается.

Ну уж нет! Если он думает, что я так просто сдамся, то точно ошибается!

Я молча выхожу из комнаты, но лишь для того, чтобы попросить охранника вызвать врача. Потом иду на кухню и делаю чай. И возвращаюсь обратно к Давиду.

Он лежит, уже закрыв глаза. Дышит тяжело.

Я чуть приглушаю свет и подхожу к дивану. Чуть приоткрываю одеяло.

Давид тут же открывает глаза.

— Вот, — протягиваю ему чашку с чаем.

— Где яд купила? Успела сбегать, пока я принимал водные процедуры? — слышу в ответ вместо благодарности.

— Ну, знаешь! — я не выдерживаю. — Я, между прочим, забочусь. Можешь просто молча выпить чай?

Давид не успевает мне ответить, потому что звонит охранник и сообщает, что пришел доктор. Давид недовольно зыркает на меня.

— На хрена? — шипит зло, но тут же осекается, когда дверь открывается и входит пожилой мужчина с чемоданчиком. — Выйди, — бросает мне, но я не трогаюсь с места.

Тогда Давид приподнимается и повторяет уже жестче:

— Выйди, я сказал!

Я недовольно фыркаю и иду к двери, по пути приветствуя доктора.

Дверь закрывается, но я прислоняюсь к ней, пытаясь прислушаться. Бесполезно. Дверь слишком толстая.

Едва успеваю отскочить, когда дверь вновь открывается.

— Я сам попрошу купить вам лекарства, — сразу же говорит мне доктор. — Ваш муж, — и меня прямо передергивает от его слов, — отказался от госпитализации, но температура высокая. Так что, лучше последить. Если в утру не станет лучше, все равно придется в больницу.

— А… а мне что делать? — несмело интересуюсь.

— Заботиться, — мило улыбается доктор. — Жена что должна делать? Заботиться о муже. А о больном муже — вдвойне. Идите, — и он удерживает дверь, взглядом приглашая меня войти.

Ну, не рассказывать же ему, что Давид открыто посылает меня. Зачем постороннему человеку эти подробности?

Поэтому тоже улыбаюсь в ответ и захожу в комнату.

— Давид, а что случилось? Почему ты заболел? — замечаю, что Давид открыл глаза и внимательно следит за мной. Подхожу к дивану и сажусь рядом на пол.

— Если бы ты оставила свои детские выходки, то ничего не произошло бы, — он говорит чуть слышно.

— Если бы ты перестал вести себя как… — задумываюсь, сказать или нет. Все же жалко его. Но тут на лице Давида появляется самодовольная ухмылка и тогда я решаюсь закончить фразу: — как мудак, то мне не пришлось бы вести себя как… — и не могу найти подходящего слова.

— Как бездушная стерва, — приходит мне на помощь Давид.

Я сжимаю кулаки.

— Я до ночи проторчал в воде, Василиса, — говорит уже серьезно. — А если бы я умер от переохлаждения?

— А почему не вышел? Поразил бы всех. Ты же считаешь, что там у тебя то, от чего я должна просто в лужицу превратиться. Может, и на других бы сработало?

— Ты либо мастерски издеваешься, — Давид опять пытается приподняться, — либо и правда дурочка?

И только я пытаюсь возразить, но он продолжает уже жестче:

— Ты правда хотела бы, чтобы меня в тюрьму посадили? Тебе бы легче от этого стало? Правду скажи, Василиса. Я устал от твоих закидонов вот этих.

— Почему в тюрьму? — недоумеваю я, но спрашиваю несмело. Что-то в его голосе заставляет меня усомниться в правильности своих действий.

— Потому что это не та страна, где можно пробежаться по пляжу без трусов без последствий. Срок реальный за это.

— Ой, — я закрываю рот рукой.

— Вот тебе и «ой», — Давид опять ложится и закрывает глаза.

— Это ты все время в воде там сидел?

— Да, — открывает глаза, чтобы ответить, и снова зажмуривается.

— Ну… я не знала… Давид. Правда…

Давид начинает кашлять. Я не могу спокойно смотреть на это. Засовываю подальше все обиды и начинаю гладить его по волосам. Мама всегда так делала, когда я болела. Это успокаивает.

Давид вдруг берет мою руку и удерживает на своих волосах. Так и лежит, закрыв глаза. Подозрительно долго молчит.

— Давид, — зову тихонько. — Все в порядке?

— Ляг со мной, — неожиданно просит он и чуть двигается, ложась на бок.

Я какое-то время сомневаюсь, ищу подвох в его просьбе. Но Давид так смотрит на меня. Ему же и правда плохо. И чувство вины у него отлично получается мне привить.

Несмело сажусь на диван. Рука Давида тут же оказывается на моем плече и слегка надавливает. И я ложусь к нему спиной.

Он обнимает меня за талию и прижимает к себе.

Мне кажется, я теперь тоже горю. А еще его горячее дыхание обжигает мне шею.

— Василиса-Василиса, — бормочет Давид. — Когда ты уже вырастешь? Сколько мне еще ждать?

Я молчу. Просто слушаю его бормотание, которое становится все тише и тише.

— Мне так сложно с тобой. Но и без тебя не могу. Не могу без тебя, Василиса. Я никогда раньше не говорил таких слов. Никому.

Потом поток слов становится бессвязным. Я различаю лишь отдельные звуки, слова. Но понять не могу.

А потом в шею мне начинают мерно дышать. Давид, наконец, засыпает.

Я пытаюсь встать и приподнимаю его руку со своей талии, но он что-то бурчит невнятное и усиливает захват. Стискивает так, что становится трудно дышать.

Несмотря на болезнь, все равно силы в нем еще есть.

И я, поняв, что уйти не получится, пытаюсь расслабиться и тоже заснуть. Но постоянно прислушиваюсь то к громкому сопению, то к кашлю Давида. В такие моменты он опять что-то бормочет. В бреду, похоже. Поэтому я не особо придаю значения его словам.

Наконец, тоже засыпаю, положив свою руку на его у себя на талии.

Глава 14. Василиса

Просыпаюсь утром на диване одна. Не сразу вспоминаю события прошлой ночи. Потом меня как озаряет: блин! Давиду же плохо было!

Продираю глаза и вскакиваю на кровати. Оглядываюсь — Давида нигде нет.

Ой. А вдруг ему совсем плохо стало?

Выхожу из комнаты в поисках Давида с разу же слышу музыку. Иду на нее.

В одной из комнат и нахожу Давида — без майки в одних шортах он отжимается. С каждым движением мышцы напрягаются и рельефно выступают.

Красивое тело — не поспоришь.

Заглядываюсь и тут Давид делает последнее отжимание и бодренько так вскакивает на ноги. Замечает меня и, улыбаясь, подмигивает.