Ты обещала не убегать

— Уже? Вот это да! Ты поздоровался с ним? — взъерошив и без того непослушные черные волосы мальчишки, спросила с улыбкой.

— Oui!^2 — закричал он.

— Где этот озорник? — следом за сыном в комнату вбежал Реми. За это время он стал значительно шире. Еще бы! Последние два года он держал небольшую кондитерскую почти в центре города и лично следил за качеством десертов.

— Ты опять с мамой говоришь по-французски, Тимошка? Мама же тебя не понимает! — Реми подхватил мальчонку на руки и легким движением посадил себе на плечи. Тим лишь крутил головой и заливисто хохотал, ничего не отвечая, но упорно изображая самолет.

— Avion! Avion!^3— раздавалось на всю квартиру.

Конечно, я все понимала, но так было у нас заведено: с мамой — один язык, с остальными — другой. Но Тиму до этих правил, конечно, не было никакого дела и он предпочитал везде говорить по-французски, а то и смешивать два языка в один, если вдруг забывал на одном из них то или иное слово.

— Как дипломная работа? Много осталось? — спросил, запыхавшись, Реми.

— Уже заканчиваю, думаю, за неделю управлюсь. Отец договорился: сразу после свадьбы еду в универ, — подошла к ребятам и взяла сына на руки. — Ты, правда, не против на несколько дней взять Тимошку к себе? Он может тоже поехать.

— Все нормально, Ксю, — Реми подошел чуть ближе и серьезно добавил:

— Я согласен со всеми, что Тиму не стоит ехать в Россию. Да и я же не один останусь! А с Жюли Тимошка точно не заскучает. Правда, летчик?

Реми опять выхватил Тима из моих рук и, опустив того вниз, начал носиться за ним по всему дому.

— Je te rattrape! — кричал Реми.

— Non! Non! Je sais courir!- доносился детский голосок в ответ.

Каждую среду и субботу Реми приезжал к нам гости на окраину Парижа, в тихий и уютный район, где отец купил для меня и сына небольшой дом, в который мы перебрались сразу после рождения Тимоши.

Реми, наоборот, теперь жил в центре, неподалеку от своей кондитерской. В прошлом году он влюбился, но милая Жюли так до сих пор и не ответила ему взаимностью. В моей жизни она появилась с рождением сына. Жюли, верная спутница и помощница, а по совместительству любимая няня Тимоши, с первых его дней была рядом, что позволило мне восстановиться на учебе в прежнем университете, правда, на заочном и с опережением в несколько семестров практически закончить его. Скромная, ласковая, заботливая, в моменты Тимошкиного непослушания требовательная и справедливая она стала для меня верной подругой, а для Реми — первым настоящим сумасшествием. Поэтому его желание оставить Тимошу дома с Жюли было продиктовано не столько опасениями за малыша, сколько нежеланием расставаться с ней.

— Ксю, можно Тимошке эклер? — громкий голос Реми заставил окончательно забросить дипломный проект и найти моих любимых мальчишек.

— Конечно, нет! — строго посмотрела на сына. — Кто-то отказался есть кашу. Вот была бы тарелочка из-под кашки пустая, я бы разрешила положить туда маленький, но очень вкусный эклер.

— Ого, — печально вздохнул Реми. — Значит все эклеры придется отдать тому, кто съест всю кашу. Жюли, ты будешь Тимошкину кашу?

— Нет, нет, — запричитал Тим, пытаясь дотянуться до тарелки. — Я сам. Моя каша.

— Ага, твоя! Ешь быстрее, шалунишка, — Реми помог малышу усесться за стол и пододвинул тарелку.

— На тебе лица нет, Ксюш! — заметил друг, лишь мельком взглянув на меня.

— Ты же знаешь, Реми, я не люблю возвращаться туда.

Из России я улетела сразу, как выписалась из больницы и приезжала обратно только на время сессии. В эти дни я обычно жила у Горского и под строгим надзором его охранников посещала только университет, стараясь ни с кем из прежней жизни не пересекаться. Да и с кем?

Соболев переехал в Москву к Лешке. Мама теперь жила у отца. Прежних друзей и знакомых мне видеть не особо хотелось. Оставались Мироновы, но и они сами приезжали в дом Горского. Гена прекрасно понимал, что порог его квартиры я больше никогда не пересеку.

О том, что произошло в тот морозный декабрь знали трое: я, Лерой и Миронов. По моей просьбе Лерой ничего не рассказал отцу, которого тогда не было в городе, но скрыть мое почти недельное молчание от Гены ему не удалось. Вместе они и придумали легенду, как я и Лерой сбежали в Москву и встретили праздники в кругу семьи Амирова. Абсолютно для всех мы вдруг стали парой, которая просто умело скрывала свои чувства. Мне было все равно. А Лерой… Тогда я думала, что он просто хотел помочь.

Долгое время мне было стыдно за себя, за свою слабость и отчаяние. Боль, которую я не чувствовала в больнице, все же нашла выход. Казалось, я умирала заживо, но для всех я была счастливой, чтобы ОН не думал, что победил!

Так мы и жили до рождения Тимошки…

— Ксю, ну ты же не в первый раз едешь домой! Горский — не дурак! Не стал бы он приглашать тебя, если бы не был уверен, что тебе ничего не грозит. Езжай спокойно, — пытался подбодрить меня Реми.

— Я знаю, Реми, но все равно волнуюсь. Лерой тоже приглашен.

— Ну и замечательно! — улыбнулся Реми. — Вам давно пора поговорить! Не находишь?

— Наверно, ты прав.

Реми пристально посмотрел на меня и хитро так улыбнулся.

— Не знаешь, что ответить?

— Знаю, Реми, знаю! Вот только не могу…

Отношения с Лероем за это время прошли целый круг испытаний. До рождения Тима мы жили вместе все в той же квартире в центре. Лерой заботился обо мне и оберегал. Он помог мне если не забыть, то все реже и реже вспоминать. Но чем теплее становились наши отношения, тем сильнее я убеждалась, что мы не друзья и что Лерой со мной далеко не по долгу службы. Я же смотреть на него не могла иначе, чем на друга, но и отпустить от себя никак не решалась. Наверно, боялась остаться одной.

Когда родился Тимошка, Лерой оказался первым, кто взял его на руки. А я смотрела на них и плакала. От того, что была счастлива, от того, что Лерою было к лицу держать малыша на руках, и от того, что не он был отцом Тима. В тот день и Лерой смотрел на меня не так, как обычно, явно собираясь перейти за черту нашей с ним воображаемой дружбы. Только я не позволила. Тогда мы впервые поругались. Лерой вернулся домой, а я переехала в этот милый дом.

Иногда в гости приезжал отец, но чаще я проводила время с сыном, Жюли и Реми. Лерой тоже приезжал. Почти каждые выходные он останавливался в отеле неподалеку и выбирался с нами на прогулку или просто заходил в гости. Лерой искренне старался стать для меня просто другом, но в этой его дружбе я постоянно улавливала нотки так и непрошедшей ко мне симпатии.

Но что могла дать ему я — девочка с пустым сердцем? Я разучилась чувствовать, доверять и мечтать. Но Лерой продолжал быть рядом, ничего не требуя взамен.

А потом он рассказал мне правду… Тимошка в тот вечер остался с Жюли, а я согласилась составить компанию Лерою и поужинать вместе. Мы сидели в уютном ресторанчике и мило болтали. Лерой что-то увлеченно рассказывал, а я в какой-то момент поймала себя на мысли, что вовсю его разглядывала. Взгляд скользил по его добрым с медовым оттенком глазам, ровному прямому носу, мягким губам и невольно спускался ниже к крепкой шее, могучим плечам и таким надежным рукам. Я уже давно потеряла суть беседы, но оторваться просто не могла. Тогда впервые я взглянула на него иначе, увидела не друга, а очень симпатичного мужчину. И Лерой это заметил. Неловкое молчание, прикосновение руки к моей ладони и первый поцелуй на прощание возле дома. Нежный, волнительный и на удивление приятный. А на утро Лерой решил, что строить отношения на лжи не для него. Именно тогда я и узнала об аукционе и той блондинке в кровати Тимура, о его визите в Париж и том ночном звонке, о Ермолаеве и о том, каким образом Черниговский узнал правду. Лерой рассказал все, хотя прекрасно понимал, что своими словами обрубал любую надежду на появление " нас".