Ты так любишь эти фильмы

И вот, он протискивается к нам за шкаф, достаёт из сумки печенье, устраивается и предпринимает попытку меня погладить. (Да что ж это такое, целью жизни, что ли, задался?) Рррр!!!

— Витя, я вас неоднократно предупреждала: он кусается.

— Наш пёсик злюка, да? — говорит Витя ласково. Руки он убирает подальше, но по нахальному блеску его глаз я понимаю, что когда-никогда, а укусить всё же придётся. Ррррр!!!

— Видите, он этого не скрывает.

— А надо бы, — заявляет Дмитрий Михайлович. Этот меня порою чешет за ушами, если ему совсем тошно. Я не протестую. Пусть полегчает.

— Вот ещё, — говорит Принцесса. — Всегда предпочтительнее иметь дело с дурным человеком, который знает, что он дурной, чем с дурным человеком, который считает себя праведником.

— А собаки тоже делят себя на дурных и праведников?

— Все делят.

— И какое у них соотношение?

— Соотношение как у всех. Праведники не окурки, чтобы весь город был усыпан.

— Вы знаете, Саша, — замечает Виктор, — я никогда толком не понимаю ваших шуток.

— Это оттого, что я не шучу.

— Да? Вы знаете, у меня есть друг — очень хороший человек, но с абсолютно разорванным сознанием, — Виктор сокрушённо моргает. — И нервы у него поэтому не в порядке! Представляете, пришёл на днях в редакцию, совсем невменяемый, и стал — гм…

— Что стал? — любознательно торопит завкафедрой.

— Стал ломать мебель! — сообщает Виктор с уважением. — Расколотил всё, до чего смог дотянуться, да?

— Трудно вообразить, что у вас такие брутальные друзья, — говорит Принцесса. — А из-за чего он вздурился? И почему вы о нём вспомнили? К вопросу о праведниках или к вопросу о шутках?

— И праведники шутят, — вполголоса булькает Дмитрий Михайлович, и я понимаю, что сейчас его понесёт.

— Это ведь ничего? — не понимает Виктор.

— Шутки у них злые, — объясняет Принцесса. — Сократическая ирония, что-нибудь в таком роде. Сократ прикидывается дураком, чтобы выставить на всеобщее обозрение глупость собеседника, а праведник шутит со злом — уж не знаю, зачем. Зло посрамить?

— Я и говорю, — радуется Дмитрий Михайлович. — Понять зло можно лишь через личный опыт. А что такое личный опыт? Это всё ближе и ближе. Вот и доприближаешься до того, что станешь злом сам. Ваш друг такой?

— Хорошо зло — пару стульев расколотить, — фыркает Принцесса.

— Не только стулья, — скорбно возвещает Виктор. — Не только.

— Неужели и людей побил? — обмирает завкафедрой. — Или, не дай бог, технику? — И в его голосе слышится ужас материально ответственного лица.

— Надавать ему по роже! — выносит вердикт Принцесса.

— Такому надаёшь, как же, — жмётся Виктор.

— Вам бы следовало захватить его врасплох.

— Не так-то просто захватить врасплох параноика.

— Да, у этой болезни масса преимуществ перед здоровьем.

— Мне его жаль, я пытаюсь помочь, — терпеливо говорит Виктор. — Не все же считают правильным осыпать человека, в порядке терапии, насмешками, да?

— Нет, — успокаивает Принцесса, — не все. Только те, у кого это получается.

Видя, что беседа на всех парах идёт не туда, наш завкафедрой достаёт заветную представительскую бутылку рома. Идея фикс: в критических ситуациях подливать в чай ром в небольших количествах — раз за разом не срабатывает, но Дмитрия Михайловича это не расхолаживает. Сам он не пьёт вообще, поэтому не понимает, что умиротворяющие свойства малых доз алкоголя — рекламная выдумка. Я хрумкаю печениной и поглядываю на Винкельмана. Винкельман поглядывает на меня. Не скажу, что ласково. Наверное, находясь в плену видовых предрассудков, считает, что собаке на кафедре эстетики не место.

— Параноики — крепкий народ, — мечтательно говорит Принцесса. — По крайней мере, хорошо мотивированный.

— Больные, глубоко несчастные, социально неприемлемые люди.

— В каком-то старом Бонде про убийцу-наёмника говорят: «Один из лучших: параноик, убийца, всё схватывает на лету».

— Так то Бонд, — говорит Виктор неохотно. — Вы же не станете вести себя в жизни, как герои кинофильмов, да?

— Почему?

И тут наш завкафедрой ляпает:

— Понять, что такое убийство, можно, только убив.

Принцесса смеётся. Виктор огорчён.

— Вы знаете, так можно оправдать любую гадость. Если на пузырьке надпись «яд», глупо пробовать его на вкус. Тем более что подробности о специфике и действии ядов можно прочитать в справочнике, да?

— Всё это слова, — отмахивается Принцесса. — Убивать грешно, по утрам нужно есть кашу, Волга впадает в Каспийское море. Вы не знаете, что она впадает, вам это сказали. В моём личном опыте вообще нет ни Волги, ни Каспийского моря. И чтобы узнать, куда там и что, придётся своими ногами протопать от истоков до устья.

— Ну или на лодочке, — булькает завкафедрой.

— Или на лодочке.

— И убедишься, что как сказали: «Каспийское море», так и есть Каспийское.

— Каспийское, да не Каспийское.

— Это игры, да? — говорит Виктор несколько раздражённо. — Вы в каком-то придуманном мире существуете, кафедра эстетики. Вы ведь не можете не понимать, что происходит в этой стране, да? Я кажусь вам смешным? И этот режим — смешной? Коррупция? Нефтезависимость? Одуряющее, оглупляющее ТВ? Разгром оппозиции?

— Было что громить? — сквозь зубы говорит Принцесса.

Виктор не снисходит до суспиции.

— А вы… — продолжает он задумчиво, — вы, как честные оперативники в сериале, которые чуть ли не на «шестисотых» рассекают. Или забегут взять показания в дизайнерскую пятикомнатную квартирку какой-нибудь тоже честной учительницы.

Он говорит очень спокойно, очень дружелюбно, очень снисходительно. С Принцессой так разговаривать не следует.

— Вот как даже игры дают повод для гражданской скорби. Дмитрий Михайлович, ты сериалы смотришь?

— Долой преступный режим! — булькает Дмитрий Михайлович. — Вся власть… Кому, кстати, всю власть, Витя? Если Новодворской, я лучше эмигрирую.

— Нет, Митя, не эмигрируешь. — Всеобщий друг смотрит с жалостью. — Закончишь свои дни в застенках на Литейном! — выпаливает он.

— Что за размер? — лениво прерывает повисшее молчание Принцесса, — шестистопный ямб? — Она поднимается, подхватывает меня. — У придуманных миров стены прочнее, чем вам хотелось бы. Они не разлетятся только из-за того, что на большой земле одни воры ограбили других, а ту ложь поменяли на эту. Или из-за чьих-то ублюдочных прокламаций и такой же демагогии. Всего хорошего.