Тыл-фронт

— Какая бравада? — удивился Свирин.

— Прогулочка на танке под пулями, — едко напомнил Орехов.

— И вы так думаете? — взглянул подполковник на начальника политотдела.

— Послушаю, — неопределенно пожал тот плечами.

— Да из этой жаровни с крышкой я бы ни черта не увидел! — воскликнул Свирин. — Полк пошел в атаку, а я бы залез в танк.

— Не полк, а батальон, — спокойно возразил Орехов.

— Ну батальон… Я с ним, я и командую, — и, хмуро взглянув на командира дивизии, добавил: — На хребет лез не за орденом и в танк из-за него прятаться не буду, но если заслужил, подавай!

— Вот это верно! — заключил начальник политотдела. — Будем считать инцидент исчерпанным? — взглянул он на Орехова. — Этот без дела под пули не полезет.

— Да ну его к черту! — рассердился комдив. — Солдат учим, а сами лезем…

— Иногда нужно, — заметил начальник политотдела.

— Следующий раз посажу под арест, — заверил Орехов. — Докладывай, Какие потери…

2

— Мы должны знать, мадам Тураева, каждый шаг генерала Кислицына и всего белоэмигрантского центра, — сказал Маедо, листая бумаги. Остановившись на оперативной сводке, капитан слегка отодвинул папку и, не глядя на Веронику, продолжал: — После некоторых известных нам акций мы не можем доверять не только агентам Кислицына, но и ему самому…

Тураева быстро скользнула взглядом по строкам: «Совершенно секретно. Штаб Квантунской жандармерии. 11 августа. Войска оставили Лишучжень, Мулин, Фудзин, Цикэ. Противник продвинулся на сто-сто пятьдесят километров. Примите срочные меры для уничтожения…»

Ниже текст предусмотрительно закрывала рука Маедо. Тураева была поражена. То, что сообщалось в газетах и даже в кругах эмигрантов, еще оставляло надежды на благополучный исход войны. Но то, что она прочла сейчас, привело ее в ужас. Она слишком хорошо знала Маньчжурию, чтобы не понять бедственности японских войск. Собственно, Тураеву беспокоило не поражение Квантунской армии. Для нее это было совершенно безразлично. Для нее исход войны являлся не психологическим вопросом чести и жизни, а дилеммой существования. Тураева почувствовала, что служивший ей пристанищем атолл ускользает, и она повисает над бездной, пока еще в достаточно широкой петле. Сейчас Вероника убедилась, что петля стягивается, сдавливает тело, горло. В Маньчжурии оставаться она не могла: во-первых, ничего хорошего не предвещал приход советских войск, во-вторых, более страшное, Японская разведка не любит оставлять живых свидетелей, тем более располагающих большой осведомленностью. По этой же причине исключена и возможность выезда за пределы Маньчжурии. Единственная, хотя и призрачная, надежда на жизнь — это выезд в Японию, побег вместе с японцами. Но как это сделать? Если бы достаточно было убить этого капитана, она, не колеблясь, умертвила бы его с проворством рыси, но, может быть, он захватит ее как гейшу? Ее молодое упругое тело может привлечь этого низкорослого редкозубого Юлиня Хатимана^[24]. Тураева бросила незаметный взгляд на своего собеседника. Тот не спеша закрыл папку, спрятал ее в сейф и, не глядя на Тураеву, заговорил глухим деревянным голосом:

— В свое время мы оказали некоторым русским большое доверие. Сейчас они много знают и мечтают спекулировать этим. Мечтают в будущем покупать себе жизнь, но они забывают, что их судьба в наших руках. Завтра, мадам Тураева, вы получите от меня некоторые указания…

Вероника откинулась на спинку кресла и облегченно вздохнула. «Значит, еще есть время», — подумала она.

— Вам плохо? — спросил капитан, заметив на ее лице проступившую бледность.

— Последнее время, господин Маедо, нездоровится мне, — вяло проговорила Тураева. — Вы не смогли бы помочь мне попасть на один из курортов Японии? — пристально глядя в глаза капитану, спросила она в свою очередь.

— Для этого нужно много денег, — ответил Маедо и сейчас же добавил: — Но генерал Кислицын, наверно, скоро умрет, вы сможете располагать всеми его ценностями. Тогда, при первой возможности, я смогу вас взять в Японию.

— Но этой возможности может и не представиться? — поняв капитана, спросила Тураева.

— Это будет зависеть от вас.

— Но мне нужна ваша помощь.

— Да, — согласился Маедо. — Я вам скажу, когда это…

Тураева поняла, что разговор окончен. Чувствуя слабость и головокружение, она оставалась еще некоторое время в кресле. Потом медленно встала и направилась к двери.

— Через час здесь будет генерал Исии, — словно извиняясь, проговорил Маедо.

* * *

Начальник Семьсот тридцать первого бактериологического отряда генерал Исии медленно поднялся на второй этаж и прошел в приемную военной миссии. Маедо отвесил короткий поклон и раскрыл перед ним дверь в кабинет начальника. Генерал Янагито вышел из-за стола и почтительно проговорил:

— Прошу, генерал Исии. Через несколько минут будет Хасимото. Он доложит некоторые указания начальника генерального штаба.

Исии не был подвластен военной миссии, хотя его отряд и входил в состав Харбинского гарнизона. Работа бактериологического отряда была известна только генеральному штабу и некоторым высшим чинам Квантунской армии. Но потому, что Исии являлся частым гостем столицы и был вхож даже в августейшие апартаменты, Янагито относился к нему с подчеркнутым вниманием и любезностью. Генерал знал, что бомба «И» — потенциальная сила империи.

На совещание были вызваны начальники особых служб: жандармских управлений, тюрем, эпидемических и бактериологических отрядов и отделений, лагерей военнопленных.

При появлении Исии офицеры встали.

— Прошу, господа, садиться! — тихо проговорил Исии, опускаясь в кресло. Он прикрыл глаза и, казалось, уснул. Его бледное лицо с высоким лбом и резко очерченными скулами дышало жестокостью.

Хасимото появился в кабинете вместе с начальником Квантунской жандармерии. Ответив на общий поклон, он подошел к столу и взглянул на Янагито. Тот чуть заметно кивнул головой.

Генерал Хасимото не стал делать анализ военных действий в Маньчжурии. Он изложил план чрезвычайных мероприятий:

— В настоящей обстановке мы должны быть готовы к суровым испытаниям. Его величеством принято решение оставить без внимания Потсдамскую декларацию и продолжать сопротивление на всех фронтах до почетного мира.

«Зачем излагать такие подробности?» — недовольно подумал Исии, обводя взглядом присутствующих.

— Но, кроме сопротивления армии, необходимо, господа, провести быстрое уничтожение заключенных в лагерях, тюрьмах, всех секретных учреждений, — продолжал Хасимото. — Эта операция должна быть осуществлена в ближайшие два-три дня. Все секретные объекты подготовить к взрыву, архивы уничтожить, документы государственной важности отправить в Токио…

Хасимото выразительно взглянул на Исии, но генерал не заметил его взгляда. Он был погружен в свои мысли:

«Нужны тысячи бомб, тонны бактерий. Необходимо было уже давно сеять смерть, но медлительность армейского командования обрекла отряд на уничтожение…»

— Нужно, генерал Янагито, готовить из русских эмигрантов надежных агентов. Не из тех отбросков, которых рекомендует Кислицын, а из принадлежащих к знатным семьям, которых могли бы счесть истинными патриотами, если они останутся в занятых русскими районах. Таких, как Долгополов, Карцев, Тураева, нужно обезвредить…

Совещание длилось почти до полуночи, и генерал Исии сильно устал. После совещания он тотчас оставил кабинет и спустился вниз. У подъезда обыскал свою машину и направился к ней. Открыв дверцу, Исии удивленно поднял брови и на долю секунды остановился в нерешительности. В машине сидел какой-то штатский. Низко надвинутая на лоб шляпа не позволяла рассмотреть его лицо. Усевшись, Исии недовольно спросил шофера:

— Кто этот господин?

— Это русский офицер, господин генерал, — испуганно доложил шофер. — Для охраны по какому-то случаю. Это приказ господина начальника военной миссии.