Тыл-фронт

— Коко^[33]! Коко! — послышались близкие выкрики.

Любимов выглянул в заменявшую окно узкую щель: к фанзе бежало десятка полтора японцев в жандармской форме. Старший лейтенант укрепил пулемет в отверстие и хлестнул длинной очередью.

Японцы несколько раз бросались к фанзе. Они забирались на крышу и стреляли через земляную насыпь, скатывались к подпертым дверям. Пустырь перед фанзой напоминал поле упорного сражения.

— Умирать, господа жандармы, я в этой яме не хочу! — вслух проговорил Любимов, вставляя в пулемет последний магазин. — Безумство храбрых — вот мудрость жизни! — в сильном возбуждении, как во сне, прошептал он. Дав короткую очередь, Любимов отвалил дверь, рывком дернул ее на себя и выскочил наружу. Прижав приклад пулемета под мышкой, он хотел дать очередь по жандармам, но в это время из дота ударил японский тяжелый пулемет. Он бил по жандармам.

Не успев ничего сообразить, Любимов прыгнул в вырытую вокруг фанзы водосточную канаву и ползком выбрался в неглубокую лощину.

Пулемет продолжал строчить…

* * *

Бурлова и Варова японцы настигли возле станции Эхо. Охватив полукольцом, преследователи старались оттеснить их к реке. Японцы стреляли редко, громко выкрикивая что-то похожее на русское улю-лю: «Уру-у! Уру-у!»

— Живыми хотят взять, — тяжело дыша, заметил Бурлов.

— Нужно искать укрытие, чтобы не подступились, — отозвался Варов.

Они выбежали из кустарника и очутились на совершенно голом плоскогорье. Метрах в полуста виднелся пулеметный дот. От него наперерез бежали три солдата. У дота стоял офицер. Он воинственно размахивал саблей и что-то осатанело кричал.

— Вот куда загоняли! — сердито буркнул Федор Ильич. — Отступать некуда: давай на дот!

Они бросились навстречу солдатам. Не целясь, Бурлов выстрелил в переднего японца. Тот рухнул на землю, просунулся метра полтора и закувыркался по косогору вниз. Второго застрелил Варов, когда японец присел на колено и вскинул винтовку. Третий резко остановился, потом бросился к блиндажу. Что-то зло выкрикнув, офицер наискось рубанул его шашкой и ринулся на бежавшего впереди Варова. Петр вскинул пистолет, но руку сейчас же обожгла страшная боль, в глазах потемнело. Споткнувшись, Варов тяжело упал. Офицер в два прыжка очутился над ним и взмахнул саблей. Широким выпадом Бурлов успел закрыть голову Петра ногою и в упор выстрелил в офицера. Удар всей тяжестью сабли пришелся Федору Ильичу по голени. Сабля плотно засела в кости. С силой ударив ее снизу, Бурлов освободился, от сабли и вскочил на ноги. Сразу боли не почувствовал.

— В блиндаж! — крикнул он поднявшемуся на четвереньки Петру.

Перевалив через порог, Федор Ильич тяжело рухнул на бетонный пол. Варов оттащил его в угол блиндажа и захлопнул тяжелую металлическую Дверь.

За ночь Бурлов только раз пришел в сознание, когда Варов в отчаянии влил ему в рот из японской фляги остатки воды. Федор Ильич вначале задохнулся, но, жадно проглотив воду, несколько успокоился, потом открыл глаза.

— Японцы где? — простонал он.

— Отошли… Похоже, что мы на ничейной зоне. С полудня только два раза обстреливали…

— Плечо не перевязал, — заметил Бурлов.

— Одному страшно было, не до плеча. От этого больше и стрелял. Да и бинта нет…

— А это зачем? — указал Федор Ильич глазами на длинную ленту бинта, привязанную ко второму пулемету.

— Это я из двух сразу строчил, — пояснил Варов. — С этого прицельно, а тот потяну за бинт — тоже строчит: чтобы знали, что оба живы.

— Мне уже ничего, — неловко отозвался Бурлов. Валялся долго! Теперь тебя сменю, а ты отдыхай. Досталось, видать, крепко! И глаза запухли…

Бурлов сделал слабую попытку приподняться и снова потерял сознание. Временами он бредил, тяжело стонал. Страшнее всего было, когда он умолкал совсем. Петр и сам был в каком-то полуобморочном, полусонном состоянии. Когда он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, он придвигался к одному из пулеметов, отыскивал рукоятки и открывал бешеную «слепую» стрельбу. В плече вспыхивала адская боль, и он снова начинал ходить от амбразуры к амбразуре.

Накануне японцы только раз пытались подойти к доту, Варов хлестнул огнем, не жалея патронов. Вечером они уговаривали его на ломаном русском языке: «Не умирать, выходи». Дождавшись в ответ длинную пулеметную очередь, они предоставили ему ночь на размышление и больше не трогали.

Против дота действовала жандармская команда. Солдаты ее, привыкшие встречать в беззащитных жертвах покорность, были напуганы упорством Варова и решили: глупо подставлять свою голову под пули «русского сумасброда», который вот-вот и сам выйдет из дота. Но «сумасброд» не вышел. Оставалось одно: подавить дот артиллерийским огнем. Для этого на Золотую косу был вызван «Сумида»^[34]. Когда появился танк, Петр сразу понял замысел жандармов. Он выбросил из глубокой ниши для боеприпасов все пулеметные ленты и постелил в ней два найденных одеяла. Федора Ильича он уложил в нишу и задвинул металлический люк.

Когда Петр возвратился, то увидел, что японцы гонялись между фанзами за каким-то железнодорожником. «Откуда ом взялся?» — удивился Варов и навел пулемет на японцев. В это время преследуемый вскочил в фанзу и открыл огонь.

— Правильно! — закричал старшина и тоже дал длинную очередь по жандармам.

Неожиданно внимание Варова привлек мост. На него рысцой выбежало человек двадцать японцев, обвязанных какими-то широкими поясами. Они остановились на равных интервалах вдоль обеих сторон моста и взобрались на перила.

«Купаться хотят, что ли? — подумал Петр. — Сейчас я вам помогу!»

Но японцы вдруг прыгнули на опоры моста. Раздался страшный грохот. Мост, казалось, подпрыгнул, но устоял. Варов почувствовал, как взрывная волна сильно ударила ему в лицо.

Петр перевел взгляд на Золотую косу и снова увидел беглеца. Тот выскочил из фанзы с пулеметом. Навстречу бросились жандармы. Варов впился в рукоятки пулемета и строчил долго, несмолкаемо пока не кончилась лента.

Он увидел, как железнодорожник скользнул в лощину и по зарослям направился к видневшемуся китайскому поселку.

Неожиданно из лозняка выполз тяжелый «Сумида». Раздавливая тела убитых на Золотой косе, он медленно направился к доту. Перед амбразурой встала плотная пелена серой гранитной пыли, дыма и огня.

От моста снова докатился сотрясающий гул взрыва. Но во всем этом грохоте Петр уловил знакомые басовитые вздохи своих орудий.

7

В вагоне: стоял полумрак, крепкий запах йодоформа и убаюкивающая тишина. На полках сладко посапывали медсестры.

Зина не спала. Пристроившись у столика, она смотрела в окно. Поезд медленно врезался в навалившуюся темноту. Вокруг ни огонька и, казалось, ничего живого — бесконечная черная пустота.

Уже несколько дней полевой армейский госпиталь оставался на станции Пограничная. Здесь был аэродром, и в первый же вечер к линии фронта начал курсировать паровозик с двумя санитарными и одним товарным вагоном. Зина с Клавдией и четырьмя подругами — эвакосестрами — сопровождали санитарный поезд.

Железнодорожная колея была отремонтирована на скорую руку, и поезд продвигался медленно. Поездка в оба конца занимала всю ночь.