Тыл-фронт

— Начальником санитарного поезда был угловатый, похожий на медвежонка, лейтенант медицинской службы, уже во втором рейсе влюбившийся в Зину.

Сейчас лейтенант пристроился напротив Зины и не сводил с нее глаз.

— О чем вы думаете? — время от времени спрашивал он и, не получив ответа, умолял: — Усните, Зина, усните!..

Она отрицательно качала головой и продолжала смотреть в окно.

Паровоз протяжно свистнул. Лейтенант взглянул на часы, потом в окно.

— Силинхэ, — проговорил он и, помолчав, продолжал: — В прошлый рейс эшелон дошел только сюда. Раненых было немного. Хотели уже отправляться, подбегает пограничник. У нас, говорит, нужно шесть человек захватить. Подождали… Доставили пятерых раненых и одного убитого офицера.

Лейтенант говорил еще что-то, но Зина, откинувшись к стенке, с ужасом смотрела на собеседника и ничего не слышала.

— Вы… вы фамилию его не узнавали? — спросила она.

Сейчас лейтенант скажет что-то страшное. Но он отрицательно покачал головой.

Нет! Она ничего больше не будет расспрашивать. Разве может с Вячеславом что-нибудь случиться? 9 августа он был в Новоселовке. Потом…

— Когда это было? — чуть слышно спросила Зина.

— Что? — не понял лейтенант.

— То, что вы рассказали о пограничниках.

— Вчера перед вечером.

Зина почувствовала озноб.

…В полночь поезд прибыл в Мулин. Началась обычная суета: погрузка раненых, выдача медикаментов. Зина делала все механически, неловко.

— Вы что, сестра, не выспались? — недовольно прикрикнул на нее военврач.

Она испуганно взглянула на военврача и тихо извинилась:

— Виновата, товарищ военврач!

— Устали, наверно? — смягчился тот, заметив ее необычное состояние.

Через час возвратился начальник санпоезда и объявил, что стоять придется до прихода из Лишучженя санитарных машин.

— С членом Военного Совета армии говорил, — доверительно, с юношеской небрежностью шепнул он Зине. — Под Муданьцзяном крепкий бой…

— С Виктором Борисовичем? Где вы его видели? — воскликнула Зина.

— В штабе…

— Это же замечательно, медвежонок! — выпалила Зина, вскинув на медика блестевшие слезами глаза. — Разрешите мне в штаб армии?

— Но… Одну вас я не могу отпустить. Потом, Зина, вас и не пустят туда. Хотите, я провожу?

Лейтенант и не предполагал, какое горькое разочарование ждало его. В дверях штаба они столкнулись с двумя офицерами.

— Вячеслав! — вдруг выкрикнула Зина и бросилась к старшему лейтенанту.

— Идемте, лейтенант, — вывел медика из оцепенения чей-то голос. — Ни ваша охрана, ни медицина ей теперь не нужны: она в абсолютной безопасности…

— Анатолий! — укоризненно проговорила Зина.

— До встречи, друзья! — крикнул Рощин уже из темноты…

* * *

Стоял август с тяжелыми утренними росами и туманами. В тайге дозревала ягода. Переспелая, она обессиленно валилась на траву. В эти утренние минуты затишья даже не верилось, что где-то рядом притаилась смерть.

— Кончится война, поедем с тобой в Москву — ты в медицинский, я в академию, — проговорил Любимов.

— Нехороший Славка, — прошептала она, гладя рукой его небритое лицо. — Мне в Новоселовке один сержант показал твою любовь. Она тебя графом Эдгаром зовет.

Любимов открыл глаза и изумленно смотрел на Зину.

— Это все забудется, — хмуро и неохотно проговорил он.

Где-то совсем близко и зло рявкнул стоголосый зверь, в сопках прокатился угрожающий отголосок. За рекой утреннюю тишину разорвал треск и грохот.

Зина вздрогнула и посмотрела на часы.

— Ого! — обеспокоилась она. — Как бы наш поезд не ушел без меня… Когда это все кончится?

— Теперь дождемся, — крикнул Любимов и закружил ее по поляне.

— Славка, пусти! Мне пора!

— И мне, Зина!

Зина взметнула на него испуганные глаза. В них стоял немой вопрос и слезы.

— Не бойся, в Уссурийск вызывают, — попытался успокоить ее Любимов.

— Зачем?

— Нужно, Зина, — отозвался Любимов и, заглянув ей в глава, добавил: — Безумство храбрых — вот мудрость жизни!

* * *

Предупредив за полчаса основательно подготовленный контрудар генерала Сато, Савельев не только сохранил за собой инициативу боя, но и уничтожил последние возможности контратаки. Выдвинутые далеко вперед, неокопавшиеся войска противника были застигнуты врасплох и уже на первых порах потеряли способность не только к удару, но даже к стойкому сопротивлению. Окостеневшая, неповоротливая тактика генерала Сато помогла довершить разгром его ударной группировки. Вместо немедленного броска в контратаку он приказал своим войскам закрепиться на месте.

Обойдя собранные вдоль дороги японские войска, армия Савельева стиснула их с флангов и, угрожая окружением, заставила откатиться к Муданьцзяну.

Дивизия полковника Орехова еще засветло вышла к реке и завязала бой за левый берег.

— Любой ценой пробивайся к мосту, — приказал Орехов подполковнику Свирину. — Не дай взорвать его японцам.

— Товарищ полковник! — окрикнул его в это время начальник связи. — Штаб армии приказал закрепиться на этом берегу Муданьцзяна.

— Что за кутерьма! — изумился Орехов. — Командарм своего приказа не отменит! Свяжитесь с его радиостанцией! — приказал он и начал спешно отменять отданные частям распоряжения.

* * *

Генерал Смолянинов целый день пробыл в Восемьдесят шестой дивизии. В штаб он возвратился только вечером, надеясь встретиться с Георгием Владимировичем. Но встретил начальника штаба. Полковник сиял.

— Вот полюбуйтесь! — положил тот перед Смоляниновым лист объемистой телеграммы и пришлепнул по нему ладонью. — Японцы капитулировали! — заявил он так, словно был виновником японского поражения.

«По вопросу о ноте японского правительства от 10 августа относительно принятия условий Потсдамской декларации и ответа правительства Соединенных Штатов, Великобритании, Советского Союза и Китая, посланного государственным секретарем Америки Бирнсом и датированного 11 августа, японское правительство имеет честь сообщить правительствам четырех держав следующее:

Его величество император издал императорский рескрипт о принятии Японией условий Потсдамской декларации.

Его величество император готов санкционировать и обеспечить подписание его правительством и императорской генеральной штаб-квартирой необходимых условий для выполнения положений Потсдамской деклараций. Его величество так же готов дать от себя приказ всем высшим военно-морским и авиационным властям Японии и всем находящимся в их подчинений вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить боевые действия и сдать оружие, а также дать такие приказы, которые может потребовать верховный командующий союзных вооруженных сил в целях осуществления вышеуказанных условий».