Тыл-фронт

Из «родословной» и рассказов Алова Любимов знал, что полковнику за шестьдесят, в свое время Кислицын избавил его от расстрела, и Бирюлев служил ему верой и правдой. В 1935 году полковник отличился в крупной диверсии на КВЖД, за что удостоился благосклонности японцев и должности начальника Муданьцзянского шпионского центра. При упоминании его имени бледнели даже матерые проходимцы. Старший лейтенант надеялся узреть что-то внушительное и устрашающее, но перед ним оказался высохший, облезлый старикашка с безобразным шрамом через все лицо. Он выглядывал из своего широкого николаевского покроя мундира испуганно и настороженно.

Кольнув маленькими наблюдательными глазами Любимова, надолго закашлялся.

— Так вы ко мне от его высокопревосходительства? — наконец скрипуче спросил он, вытирая довольно несвежим платком заслезившиеся глаза.

— Так точно, вашество! — с почтительным поклоном доложил Любимов.

— Гм-м!.. Гм-м!.. Так-таки ко мне лично? — недовольно уточнил он.

— Его высокопревосходительство не изволили велеть мне беспокоить лично ваше высокоблагородие, — ответил Любимов, вспомнив наставления своего «друга».

— По линькоускому отряду?

При этом вопросе лицо полковника передернула яростная судорога, скользнувшая от подбородка к глазам, отчего они вспыхнули зеленоватым огнем. Любимов внутренне содрогнулся. «Не хотел бы я попасть в его руки», — подумал старший лейтенант.

— Никак нет, ваше высокоблагородие, — отозвался он, почувствовав в этом вопросе что-то важное, но не интересующее его: — По этому вопросу завтра здесь будет его высокопревосходительство или генерал Карцев. — Полковник поморщился. — Готовится крупная операция на вашем направлении большими, силами (завтра поутру из Харбина прибудут два отряда). Для ее планирования к приезду его высокопревосходительства мне приказано подготовить хотя бы общую справку о размещении японских войск. Генерал Сато ответил, что у нас есть свой информационный отдел, и выставил меня за дверь, — оскорбленно заключил Любимов.

— Вы были у этого японского бонапарта? — удивился полковник. — Он сам толком не знает, где его войска.

— Но почему не поручат оборону Муданьцзяна кому-либо из русских талантливых офицеров! — горячо воскликнул Любимов. — Хотя бы вам, ваше высокоблагородие. Я думаю, не трудно было бы разобраться в этой кутерьме и навести войсковой порядок? Тем более Муданьцзян — искони русской империи город! Его, высокопревосходительство будет завтра на этом настаивать.

— Гм-м… Гм-м… — довольно промычал Бирюлев, но заключил хмуро: — Что ему надоела голова?

Через час Любимов имел довольно точные сведения о состоянии армии генерала Сато: кроме штатных частей, на усиление прибыли Первая механизированная бригада смертников, Сто двадцать вторая пехотная дивизия, отряд юнкеров полковника Кабаяси в шесть тысяч истребителей и дивизия императора Пу И.

Довольный усердием «друга», Любимов щедро отвалил ему целую «императорку» и попросил на вечер подготовить «маленькую попойку».

На окраину Муданьцзяна старший лейтенант добрался во второй половине дня. Пристально осмотревшись, он вошел в один из дворов и постучал в дверь фанзы.

— К нам кто-то пришел, — раздался за дверью усталый голос.

— Здравствуйте, тетя Сюань Го! — прошептал Любимов.

— Лю-бим! — обрадовалась женщина.

— Сы Дуч возвратился?

Из-за старого заплатанного одеяла, перегораживавшего фанзу, показался Сы Дуч. Появление Любимова, казалось, нисколько не удивило его.

— Пройди, Лю-бим, сюда, — предложил он. — Чужих нет.

— Товарищ Сы Дуч, мне нужна радиостанция, — пояснил Любимов.

— Тогда переоденься, и пойдем со мной. Ночевать возвратишься ко мне. Я до утра буду на работе…

* * *

— Вчера сбили ваш самолет, который сбрасывать воззвания, — сказал Сы Дуч, возвратившись поутру со станции. — Двое прыгнули. Сейчас сидят в японском доте на Золотой косе. Японцы уже сутки воюют с ними, не могут взять!.. Не ходи, Лю-бим, — предупредил он, заметив нетерпеливость Любимова, — там много войск.

— Нужно, Сы Дуч! Возможно, чем помогу товарищам.

Сы Дуч покачал головой и предложил:

— Одень мою спецодежду.

Любимов переоделся в замасленную Железнодорожную спецовку.

На улице было тихо, безлюдно. Любимов вышел на полотно железной дороги и направился к станции. Еще издали увидел чадившие кучи интендантского имущества, вздыбленные вагоны, бродивших в этом хаосе санитаров и солдат. У перрона грузился эшелон: очевидно, эвакуировали важнейшие учреждения и семьи офицеров. Тут же, около вокзала и вдоль изгороди, стояли, сидели, лежали раненые.

Обойдя вокзал за эшелонами порожняка, Любимов свернул в Сунчагоу — саманный городок, заселенный китайцами Здесь было тихо и пустынно. Даже на огородах не видно ни одной живой души. Выбравшись на гаоляновые поля, старший лейтенант вдруг расслышал отзвуки далекой канонады. Скорее даже не отзвуки, а подрагивание воздуха, но ощутимое, безошибочное. Радостно и тревожно забилось сердце: «идут наши, идут».

В это время от реки донесся треск ружейной и пулеметной стрельбы. Любимов знал расположение укреплений Приреченского узла сопротивления. Его три пулеметных дота прикрывали железнодорожный и шоссейный мосты через реку. Сейчас старший лейтенант безошибочно определил, что стрельба доносится от Гранитного Плато, возвышавшегося почти у реки.

Сгорбившись, Любимов по-стариковски затрусил к Золотой косе — китайскому поселению в двадцать фанз на берегу реки. Фанзы на Золотой косе почти ежегодно смывала полая вода, но рыбаки упорно селились снова — заставлял голод.

Добравшись на окраину, поселка, Любимов почувствовал что-то недоброе: Небольшие клочки огородов на «приносной» земле были вытоптаны, большинство фанз разрушено. «Японцы здесь!» — заключил Любимов.

Где-то совсем рядом, в лозняке, зарычал танк, раздались громкие крики: «Мае-ни! Мае-ни!.. Исойде!»^[32]

«Какого черта они залезли сюда с танками?» — удивился Любимов.

Не медля, старший лейтенант заглянул в первопопавшую фанзу, словно кого-то разыскивая, и потрусил к реке. Но сейчас же лицом к лицу столкнулся с выбежавшим из-за глинобитной стены ефрейтором. Тот сначала молча хотел отшвырнуть его прикладом ручного пулемета в сторону, но, узнав в нем русского, в ужасе отпрыгнул назад и выронил пулемет. Тихо заскулив, ефрейтор присел и, не отрывая взгляда одурелых глаз от старшего лейтенанта, быстро заползал по земле, нащупывая пулемет.

— Молчи — угрожающе шепнул Любимов и направил на него пистолет. Но ефрейтор очумело заверещал и с изумительной прытью ринулся на четвереньках вдоль стены.

«Как глупо влип!» — выругал себя Любимов и выстрелил ефрейтору в широкий затылок. Подхватив его пулемет и сумку с магазинами, старший лейтенант пригнулся и бросился к окраине Золотой косы. Но было уже поздно. Вокруг раздались обеспокоенные выкрики, топот ног, выстрелы.

Заметив стоявшую на пустыре уцелевшую низко втиснутую в землю фанзу, Любимов в несколько прыжков преодолел открытое место и скрылся за дверью. В фанзе было совершенно пусто, только в дальнем углу лежали сложенные в штабель с десяток трупов, очевидно, расстрелянных рыбаков.