Тыл — фронту

Нескоро еще успокоится кипящая наша Родина, но страстно хотелось бы дожить до ее светлых дней, дней нового подъема наших колоссальных мирных сил. Я хочу сохранить свою жизнь, свои силы и жизнь близких, чтобы снова с гордостью строить великое здание культуры на нашей многострадальной земле.

Но если я и погибну, найдутся тысячи и миллионы мыслящих, честных, сильных, здоровых, красивых людей, которые пронесут в века все лучшее, что представляет собой ч е л о в е к».

Л. С. ФЕДОРЕНКО,

ведущий инженер-конструктор ПТИАМ

Годы, оставшиеся в памяти навсегда

Если человек работает на одном месте, трудовую книжку он «в лицо» не знает.

— Я свою увидел, когда пошел на пенсию, — рассказывал Евгений Андреевич (много лет он был ведущим конструктором главного конструкторского бюро тракторного завода). — В восемьдесят пятом мне было семьдесят, сорок пять лет стажа, да еще семь лет не записали!

…Трудовую книжку он изучал дома. Поощрения, награды, хотя и не все записаны, но отведенные для этой цели страницы заполнены, да еще вкладыш. Первая запись — благодарность, вторая — «премирован полушубком».

— Лена! — весело позвал он жену. — Ты помнишь, белый полушубок был у меня?

— Когда?

— В войну. В сорок втором?

— Не было у тебя полушубка! Ходил в пальтеце на рыбьем меху.

— Ну как же не было? Теплый такой! Длинный, почти до колен. Ты, Ленуся, трудовой книжке веришь? Написано: «За выполнение задания по юбилейным моторам объявлена благодарность и премирован полушубком». Ну и дела! — Евгений Андреевич неожиданно расхохотался.

Потом резко оборвал смех, задумался. Да-а, кто-то погрелся в том полушубке. И он всем существом своим, аж до озноба, ощутил, как не хватало этого полушубка в лютые военные холода.

На память ему пришли далеко не героические людские поступки тех лет. Как начальник эшелона эвакуированных перед Челябинском выбросил заплесневелые буханки хлеба; сгноил, а людям не дал, для себя берег. Вспомнились хозяева ленинградского парнишки Пети Юзенка: то топчан его выбросят, то на ключ закроют в комнате, а ему на работу надо (что-то у них пропало, не он ли взял).

Война еще тот оселок! Испытанию подвергаются все человеческие качества, все низменное, подлое лезет наружу. Вспомнилась оголтелая ругань одного начальника, оскорбления. Евгений Андреевич мастером у него в цехе был, не смолчал, когда его коснулось:

— Не имеете права унижать человека! Можете наказать, отправить на фронт, но не оскорбляйте!

— Мальчишка!

— Имейте в виду, в следующий раз вот этот ключ будет на вашей голове! Харьковчане — люди! А Ленинградцы? Челябинцы?

Начальник был харьковчанин и признавал за людей только своих. Тихонова с этого момента он не задевал, но орден Ленина, полагающийся мастеру, «загремел» его стараниями. Из списка, представленных к ордену, фамилию мастера вычеркнули.

Много в войну видели разной накипи, забылось и вспоминать не хочется, хотя надо бы для объективности, чтобы высветить героизм тех дней и с этой стороны.

Евгения Андреевича потом перевели в другой цех, в 150-й, и вскоре ему было присвоено звание «Знатный мастер». Он был толковым организатором, производства. Хоть и молод, а пытливый, за плечами большой опыт.

Сын вяземского крестьянина, с детства к работе приучен, все умел, кроме как серп держать, левша, а на левую руку серпы не делали. В семье был тринадцатый, и ласку и таску видел, бегал босиком по снегу, но рос крепким.

В пятнадцать лет приехал к сестре в Ленинград, пошел на комиссию, чтобы устроиться на работу. Предложили крепышу идти в кузнецы, а ему хотелось на токаря или фрезеровщика учиться. Поставили черный штамп на документ, то есть получи волчий билет за строптивость: погуляешь полгода без работы, вернешься.

Его сестра копировщицей работала, взяла Женю к себе, немного подучила, и стал он работать в разных учреждениях, переходил только с повышением оклада. Трудился старательно, пожалуй, кроме работы и учебы, ничего не знал. В вечерней школе пятый, шестой и седьмой классы за один год прошел. Ему говорили:

— Что ты делаешь? Чахотку заработаешь!

Он тогда в научно-исследовательском институте работал чертежником, вокруг инженеры, архитекторы; чистый литературный язык, а он с вяземским акцентом говорит, деревня-деревней. Ему хотелось стать умным, благо есть у кого учиться. Один окружность без циркуля чертит, такая твердая рука, другой душой красивый, говорит Жене:

— Если нечего делать, иди в уголок, занимайся уроками. Если спросят, скажи, я разрешил.

С группой инженеров Женю как лучшего копировщика послали на Карсакпайский медеплавильный. Интересна история этого завода. Английский, его четыре года везли к месту, построят несколько километров железной дороги, провезут, разбирают путь, строят впереди. Привезли, а тут революция. Англичане ни одного килограмма меди не взяли. Но станки, оборудование остались без чертежей. Ленинградские инженеры разбирали станки, делали чертежи.

Женя тогда много работал. Учил казахский язык. Узбекский учил у водовоза-узбека, его же обучал русскому.

Потом юного чертежника послали на Волховский алюминиевый завод. Этот цех выполнял сложные заказы, ремонтировал судовые коленчатые валы, станки спецпроизводства. Там он познакомился с известным конструктором танков Жозефом Яковлевичем Котиным и его заместителем Николаем Леонидовичем Духовым. Это была хорошая школа. Жене давали путевку на Всесоюзную выставку в Москве.

Николай Леонидович Духов, невысокий, круглолицый, всегда с доброй улыбкой, технически одаренный инженер-конструктор, посоветовал поступать в промакадемию. Женя готовился. В июне сорок первого поехал в санаторий за город Лугу. Там и застала его война. Неожиданностью это не было, а руки опустились, перевернулось все в душе. Первая мысль — возвращаться на завод, а вначале позвонить. С завода ответили: «Надо будет — вызовем!» А через несколько дней на Лугу, на Ленинград налетели немецкие самолеты, и выехать из санатория не на чем.

Женя Тихонов организовал человек пятьдесят отдыхающих, и пошли они пешком. В одном месте командир воинской части пожалел, выделил две машины, подъехали немного. В городе Тихонов упросил начальника санитарного эшелона перевезти их только через реку Лугу. Перевезли. И тут бомбежка началась, эшелон, не останавливаясь, дошел до Ленинграда.

Потом народное ополчение. Женя был контужен. Однажды утром ополченцев построили, зачитали список, оказалась в нем и фамилия Тихонова. Прозвучала команда: