Тысяча Имен

— Возможно, сэр, — согласился Графф.

— Допустим, что нет.

Винтер окинула взглядом баржу, которую втащила поперек пристани команда Фолсома. Уместиться за ней смогут только восемь, от силы девять стрелков, да и то если встанут плечом к плечу. Огонь выйдет не больно–то частый, даже с изрядным запасом заряженных мушкетов. С другой стороны, враги будут точно так же стеснены в действиях, да к тому же им негде укрыться.

— Если они сунутся сюда, то получат недурную взбучку, — заметил Графф, словно вторя ее мыслям. — Мне бы не хотелось штурмовать такую баррикаду.

— Будем надеяться, что им тоже.

Надежда оказалась напрасной.

Прошло еще полчаса, прежде чем вражеский командир решил, что в деревне чисто, и ввел туда свои силы. Все четыре роты — вернее, то, что от них осталось, — построились на центральной площади. Они находились в трех–четырех сотнях ярдов от края пристани и еще в двадцати ярдах от баррикады. Достаточно близко, чтобы ворданаи могли кричать и делать оскорбительные жесты, но слишком далеко, чтобы стрелять, разве что кому–то сказочно повезет попасть в цель.

Перед вражескими рядами красовался одинокий всадник — очевидно, командир аскеров. Винтер надеялась, что он, подобно своему лейтенанту, пожелает лично вести солдат в атаку, но на сей раз удача ей не улыбнулась. Когда бурые шеренги пришли в движение, всадник предпочел держаться в арьергарде. Винтер знаком приказала своим людям быть наготове. Девятеро солдат, единогласно признанных лучшими стрелками в роте, устроились за баррикадой. Остальные, заметно нервничая, разместились позади них на причале — кто сидел, кто опустился на колени, чтобы ненароком не высунуть голову из–за баржи.

Аскеры шли ротной колонной — десять с лишним шеренг по сорок человек в каждой. На подходе к пристани барабаны забили быстрее, перейдя с плавного маршевого ритма на лихорадочно учащенный стук атаки. Солдаты Винтер, уже примкнув штыки к мушкетам, выжидали, когда до первой шеренги аскеров останется сотня ярдов и колонна, еще не дойдя до пристани, уже покинет пределы деревни.

Винтер махнула рукой — и стрелки на баррикаде открыли огонь. Слитный грохот девяти мушкетов, эхом заметавшийся по забитой судами пристани, прозвучал скорее как батальонный залп. Перед баррикадой заклубился пороховой дым, то там, то сям в передней шеренге атакующих оседали, корчась от боли, валились ничком и откатывались в сторону раненые и убитые. Дистанция в сто ярдов тоже великовата для меткой стрельбы из мушкета, но шеренга врага была такой длинной и плотно сомкнутой, что несколько пуль неизбежно попали в цель.

Выстрелив, каждый из девяти тут же развернулся, вручил разряженный мушкет ждавшим наготове солдатам и взамен получил другой, заряженный и готовый к бою. Винтер наблюдала за этой процедурой с некоторой гордостью. При том что идея с заменой мушкетов пришла ей в голову перед самым боем, солдаты справлялись с ее воплощением выше всяких похвал. Грянул другой залп, уже не такой слитный, поскольку каждый из девяти выстрелил сразу, как только сумел прицелиться. Еще несколько аскеров рухнули замертво. Бурая колонна сомкнулась, закрыв бреши в рядах, поглотив убитых и раненых, словно многотелое бесформенное чудовище. Винтер слышала, как хандарайские сержанты, надрываясь от крика, требуют, несмотря на потери, держать строй.

Последовали еще два залпа, а затем началась уже непрерывная беспорядочная пальба. Разрядив мушкеты, стрелки тотчас получали новые, а те, кто не принимал участия в этом обмене, занимались перезарядкой. Сквозь прерывистый треск выстрелов и частую барабанную дробь пробивался отчетливый топот сапог. Винтер с нарастающим страхом следила за тем, как колонна аскеров неумолимо приближается к баррикаде.

«Ну же, — мысленно обращалась она к врагам, — ну же! Вам ведь это не нравится, верно? Остановитесь и…»

Бой барабанов стих, а вслед за тем прервался и топот.

— Ложись! — крикнула Винтер.

Миг спустя две первые шеренги колонны открыли огонь. В грохоте выстрелов потонул перестук пуль, впивавшихся в борт баржи, но Винтер явственно ощутила, как сотрясается и вздрагивает от ударов возведенная ими баррикада. Пули, выпущенные выше, просвистели над головами ворданаев.

— Огонь! — приказала Винтер, и солдаты, укрывшиеся от залпа за импровизированным бруствером, тотчас вскочили и продолжили пальбу. На расстоянии в полсотни ярдов почти все пули угодили в цель, и лишь одна–две фонтанчиками взрыли землю перед самой шеренгой врага.

От нового залпа аскеров баржа содрогнулась и затрещала. И на этот раз ворданаи вовремя нырнули в укрытие, так что и этот удар оказался напрасным. Страх и возбуждение сделали свое дело — огневая дисциплина аскеров, как всегда в боевой горячке, трещала по швам. Следующий залп был разрозненным, за грохотом его еще долго звучали беспорядочные выстрелы, и с этой минуты перестрелка с обеих сторон потеряла всякую упорядоченность — все лихорадочно палили, заряжали и палили снова.

Один из девяти стрелков Винтер спрыгнул с баррикады, отчаянно сквернословя и хватаясь за левую ладонь, которую пуля превратила в кровавое месиво. Графф махнул рукой, и один из заряжающих тотчас занял место раненого, схватил упавший мушкет и выстрелил в густеющий перед баррикадой дым. Становилось уже нелегко что- либо различить, но, судя по розовато–желтым вспышкам мушкетных выстрелов, аскеры по–прежнему были в полусотне ярдов, на приличном расстоянии от края пристани.

Винтер превосходно представляла, каким смятением охвачен сейчас их командир. Стрелять могли только первые две шеренги его колонны, хотя и это составляло восемьдесят мушкетов против вор- данайских девяти. С другой стороны, люди Винтер за каждый выстрел хандараев успевали сделать три–четыре выстрела, и к тому же их прикрывала баррикада.

Более того, у командира аскеров практически не было шанса выправить положение. Чем ближе противник подходил к пристани, тем больше заслоняли ему обзор суда, теснившиеся с двух ее сторон, и в конечном итоге ему оставался для действий все тот же коридор шириной в девять человек. Можно было пойти в атаку и взять баррикаду с помощью штыков, но учебник тактики гласил, что штыковую атаку должно проводить, когда враг уже сломлен либо наголову разбит огнем, а защитники баррикады еще явно держались в строю.

Винтер отчаянно надеялась, что неизвестный офицер будет стойко придерживаться учебника тактики. Конечно, в замыкающих шеренгах людей достаточно, чтобы заменить погибших в авангарде, но надолго ли хватит у них выдержки? Даже если солдат хорошо обучен, его стойкости есть предел, да и кому по душе торчать под огнем, ожидая неминуемой гибели?

Солдат в синем мундире шлепнулся с баррикады на пристань, извиваясь, точно выброшенная из воды рыба. Винтер глянула на него и тут же с содроганием отвернулась; мушкетная пуля снесла бедолаге часть черепа, и он, падая, расплескал по камням пристани кровь со скользкими ошметками мозга. Графф отправил на его место другого стрелка и приказал еще двоим солдатам оттащить убитого с глаз подальше.

Винтер вновь устремила внимание на баррикаду — и тут обнаружила, что бой наконец–то стихает. То ли паника взяла верх над воинской дисциплиной, то ли вражеский командир признал бесполезность своей нынешней позиции и отступил намеренно. Так или иначе, в пороховом дыму больше не были видны вспышки выстрелов, не стрекотала, неумолимо приближаясь, барабанная дробь. Стрелки на баррикаде пальнули еще несколько раз — наугад, скорее из принципа — и ликующе завопили вслед отступающим хандараям.

И только когда ликование охватило всех, Винтер заметила, что один из солдат, опиравшийся о борт баржи, к нему не присоединился. Она отправила пару рядовых оттащить его от баррикады, и тогда обнаружилось, что пуля пробила ему грудь и он умер на месте, обильно залив дощатый борт алой кровью. В сумятице боя этого никто не заметил.