Тысяча миль в поисках души

Городу же больше ста лет. По американским стандартам, возраст весьма почтенный. Лет сорок назад здесь жило больше 10 тысяч человек, была средняя школа, два банка, два элеватора, гостиница и ресторан. Потом как будто что-то надломилось. Один за другим закрылись банки, опустели элеваторы. К 1960 году в городе оставалось 326 человек. Сейчас 126.

Хозяин бакалейной лавочки Джон Траут, лысый старик в подтяжках, говорит:

— Заметьте, у меня на полках вы не найдете ни одной соски, ни одной баночки с детским питанием.

— Почему?

— У нас нет грудных младенцев. И не будет. Молодежи нет.

У него двое сыновей служат в армии. Вернутся ли они в родной город?

— В Гарден-сити? — удивляется он нашему вопросу. — Что вы! Никогда в жизни. В Гарден-сити никто не возвращается.

Мистер Траут рад возможности поговорить со «свежим» человеком.

— Гарден-сити умирает, — рассказывает старик, — ор умрет, когда иссякнет последняя капля крови, когда его покинет последний фермер. Так умерли уже многие города в Южной Дакоте, и многие еще умрут.

Почему уходят фермеры? Истощилась бескрайняя степь? Упали урожаи?

— Что вы, что вы! — машет рукой Траут, — урожаи рекордные, корпорации богатеют. Разоряются так называемые «семейные фермы», мелкие, неспособные конкурировать с корпорацией.

По мнению моего собеседника, нынче маленькая ферма уже сама по себе нерентабельна. «Если меньше 600 акров, толку все равно не будет». Современное сельское хозяйство требует больших капиталовложений в механизацию производства. «Семейной ферме» это не под силу.

— Давайте предположим, что я хочу заняться сельским хозяйством, — говорю я. — Землю уже купил, ровно 600 акров [10] . Уступил здесь один за 60 тысяч долларов. Какие мне теперь нужны машины и сколько они будут стоить?

— Вы это серьезно? — осторожно спрашивает старик после паузы.

— Нет, из профессионального любопытства. Я журналист.

— А я подумал, что вы сумасшедший, — вздыхает он с облегчением. — Даже испугался. Ну что ж, давайте подсчитаем: перво-наперво — трактор, плуг и борона. Пишите: 15–16 тысяч долларов. Грузовичок «пикап» — 6 тысяч. Комбайн для уборки колосовых — 13–14 тысяч. Комбайн для уборки кукурузы — 30–32 тысячи. Широкорядная сеялка — 3 тысячи. Культиватор — 1500. Сеноуборочные машины — 8 тысяч. Пресс для…

10

Акр = 0,4 гектара.

— Хватит, — останавливаю я его. — Я раздумал быть фермером.

— Обождите, — протестует он, — мы только-только приступили к подсчетам. Вам требуется еще уйма техники. Не забудьте об удобрениях, о складских помещениях, о транспорте…

Таковы расходы. А доходы? Согласно официальной статистике, средний доход третьей части всех ферм в Южной Дакоте составляет меньше 3 тысяч долларов в год. Это как раз «семейные фермы», которые, по сути дела, уже разорены и опутаны долгами. Пробьет час, и их поглотят гигантские сельскохозяйственные корпорации — высокомеханизированные предприятия с высокой производительностью труда и низкой себестоимостью продукции.

…Я уже включил мотор, когда мистер Траут выбежал на крыльцо своей лавочки.

— Послушайте, — закричал он, — мы забыли приплюсовать сеялку для люцерны…

В штате Миннесота «семейные фермы» — как островки в зеленом степном океане. Домик фермера обязательно под развесистым деревом. Деревянные амбары и сараи обязательно выкрашены в темно-красный цвет.

Мы заехали на первую попавшуюся ферму. Навстречу выкатилась маленькая собачонка и со звонким лаем самоотверженно бросилась на нашу автомашину. По случаю воскресенья хозяин фермы Фрэд Логмэн был дома. Высокий сухопарый старик в очках. Чисто выбрит. На голове фуражка с целлулоидным козырьком. Полосатая рубашка, заправленная в домашние брюки.

Недоумение сменяется любопытством: «Неужели из Советского Союза? Первый раз в жизни вижу русских! Да перестань ты из себя тигра корчить (это к собачке). Вы можете ее погладить — она только с виду сердитая».

Через пять минут мы уже были друзьями. Через пятнадцать минут Юля и Вася уже колесили по ферме на электрическом мини-тракторе, сменяя друг друга за рулем, а собачонка по кличке Пылинка гонялась за ними с радостным визгом. Фрэд смотрел на эту кутерьму с добродушной улыбкой и говорил:

— Совсем, как мои внуки.

Потом он повел нас по полям, и мы вместе с ним радовались, что кукуруза в этом году «одна к одной», и соя тоже «слава богу, не подвела». И вместе с ним мы печалились, что засохли вишневые деревья и состарился тополь, который он посадил здесь в день свадьбы 46 лет назад. И о том, что сыновья, сами ставшие отцами, увы, редко приезжают туда, где они бегали босиком по росе. Поговорили о земле, о дождях, об урожае, о нелегком и святом труде крестьянина, где бы он ни жил — на Миссисипи или на Волге, на Красной реке или на Ниле.

— Если бы бог спросил меня: «Фрэд, я дарую тебе вторую жизнь, чем ты хочешь заняться?» — я бы ответил: «Позволь остаться хлеборобом. Земля — моя жизнь и мое горе».

Фрэд уже стар. Ферма у него маленькая — 130 акров. Едва-едва со старухой сводят концы с концами.

— Сын с детства астмой болел, и я не принуждал его фермером стать, — рассказывает Фрэд. — Раньше досадно было, что ферму некому передать, а сейчас вижу, что повезло сыну: рано или поздно, а ферму придется продать.

А потом мы пили домашний яблочный сок, которым угощала нас хозяйка, и Фрэд говорил о том, что «в мире сейчас стало спокойнее, и пусть бы так всегда было, чтобы дети наши и внуки не видели войны и не пережили того, что довелось пережить нам».

На прощание мы сфотографировались у плаката, воткнутого в землю у крыльца: «Добро пожаловать» — было написано на одной стороне, «Приезжайте еще» — на другой.

— Может быть, и заедем, — пообещали мы.

— Только поторопитесь, а то нас здесь уже не застанете, — сказал Фрэд. Сказал без улыбки, серьезно, как проживший жизнь человек, полной мерой познавший цену дружбе, времени, словам.

От Великих озер до Миссисипи [11]

11

Очерк написан в соавторстве с И. Шатуновским.

Оставив позади Чикаго, мы взяли курс на юго-запад и уже через час оказались в «Одноэтажной Америке». Беспредельные степи-прерии поглотили нашу машину, и куда бы мы ни бросали взгляды, видели одно и то же: по-осеннему печальные, пустынные поля, с которых уже собран урожай, разбросанные по всей степи фермы, с обязательным красным амбаром, серебристой силосной башней и могучим столетним деревом, распростершим свои зеленые лапы над крыльцом фермерского домика.

То и дело на горизонте, как маяки в море, возникали прямоугольные очертания хлебных элеваторов. Мы уже знали: раз появился элеватор, значит, скоро будет фермерский городишко. Прямое, как стрела, шоссе, казалось, упиралось в серую стену элеватора и лишь в самый последний момент слегка отклонялось в сторону, чтобы пропустить нашу машину на улицу какого-нибудь Хиллсборо, удивительно похожего на какой-нибудь Гринфилд, который мы проехали пятнадцать минут назад, и на Спринг-вилл, через который нам еще предстоит проехать.