Тысяча осколков тебя

Теперь, конечно же, я знала ответ на этот вопрос.

— Когда вы говорили об этом раньше, ну знаете, это было "а что, если". Абстрактно, не конкретно, — надеюсь, я говорю непринужденно, просто достаточно заинтересованно, чтобы поддержать беседу. — Сейчас всё изменилось.

— Да, действительно, — тяжело говорит папа, и я понимаю, что он думает о Поле.

Мы собрались вокруг радужного стола, временно освобожденного от бумаг, чтобы поместилась лазанья, салат, чесночный хлеб, вино и керамический кувшин, наполненный водой со льдом. (Нобелевская награда лежит на полу рядом со стопками книг, всеми забытая). Вся сцена такая, как должна быть, уютная и немного растрепанная и точно наша. Мамины волосы заколоты в небрежный пучок двумя карандашами. На папе, очки в квадратной черепаховой оправе. Джози пахнет кокосовым маслом. Тео поставил локти на стол. Я пинаю ножку стола, привычка, от которой родители отчаялись избавить меня ещё в средней школе. Джози даже принесла упаковку блестящих колпаков, как она это делает каждый год, хотя мы не надеваем их почти до полуночи.

И всё же, за столом стоит пустой стул, где должен быть Пол, и его нет. Самое мощное присутствие в комнате — это его отсутствие.

— Мы думали, что это будет возможность увидеть несколько маленьких слоев Мультивселенной другими глазами... и потом мы вернемся домой, чтобы поделиться знаниями, — его взгляд темнеет. — Но очевидно, для некоторых людей одного знания недостаточно.

— Ну, София, — Тео одаривает её своей самой очаровательной улыбкой, которая довольно чертовски обворожительна. — Только не говори, что ты тоже становишься параноиком.

Мама качает головой, один кудрявый локон выскакивает на свободу и прыгает вокруг её лица.

— Я не отрицаю того, что сделал Пол. Он сломал вену в нас всех. Но это не значит, что он ошибся в Триаде.

— Погодите, Триада все равно давит на вас? — сказала Джози с полным ртом салата. — Я думала, что вы сказали им засунуть это...

Папа вздыхает.

— Мы пытались. Оказывается, достаточно трудно сказать международной корпорации засунуть что-либо куда-либо. В частности, особенно когда они перестали финансировать твои исследования.

— Что именно Триада должна засунуть?

Тео поднимает руку в жесте "я об этом позабочусь":

— В некоторых исследованиях Триада пыталась расширить границы того, что мы можем сделать. Теоретически это на пользу! Не то, чтобы мы хотели, чтобы они узнали больше о возможностях путешествий между измерениями. Но Конли хочет не только передавать энергию между измерениями. Он хочет передавать материю.

Я качаю головой, отрицая. Это я могу понять.

— Сознание — это энергия, которая может путешествовать легче. Но материя — это очень сложно, так? Это и так чудо, что с помощью Жар-птицы можно путешествовать.

— Это верно, — говорит мама, переключаясь в режим профессора. — Однако, Жар-птица доказывает, что передача материи между измерениями возможна.

— И само по себе это неплохо, -

вмешивается Тео. — Я имею в виду, как прекрасно было бы, если бы мы смогли принести какую-нибудь удивительную технологию из измерения, немного более продвинутого чем наше? Привезти, проанализировать, придумать как повторить?

Я вспоминаю Лондон, голографические экраны, кольца-смартфоны и всё остальное.

— Пока речь идет только об этом, у меня нет возражений, — папа выглядит обеспокоенным. Я решаю налить ему еще немного вина, в обычной ситуации он никогда бы не выпил больше бокала в Новогодний вечер, но сегодня он, возможно в этом нуждается. — Но Конли продвигает более агрессивный план. Это меньше похоже на то, что он хочет изучать другие измерения, больше похоже на то, что он хочет шпионить за ними.

— Ты можешь себе это представить? — говорит Мама. — Он хочет найти способы позволить путешественникам полностью управлять телами других своих воплощений. На длительные периоды времени, постоянно. Это не то, чего мы хотели. Мы никогда не хотели никому навредить, и то, о чём говорит Конли, выходит далеко за эти границы. Жар-птица должна будет использоваться, для того, чтобы... Красть людей у самих себя.

Папа качает головой, как будто он внезапно замёрз.

— Ты можешь разговаривать со своим лучшим другом, и не иметь представления, что его заменил шпион из другого измерения. Это ужасает.

Мы с Тео переглядываемся и сидим очень, очень тихо.

Мама делает глубокий вдох.

— В любом случае, Пол зашёл слишком далеко. Слишком поздно пытаться остановить Триаду и развитие технологии. Слишком поздно, — говорит она с очередным сожалением. — Их отбросили назад всего на несколько месяцев. У него бы гораздо лучше получилось, если бы он поговорил с нами, мы бы смогли убедить Конли, что риски превосходят преимущества.

— Именно, — говорит Тео. — Изменения исходят изнутри, так?

— Поэтому мы позволили тебе принять предложение Триады о практике, но мы не должны были этого делать, — говорит папа. — Они

перегрузили тебя в последние несколько месяцев, мы даже не были уверены сможешь ли ты прийти к нам сегодня. Ты ведь знаешь, что ты опасно задержался с диссертацией, правда?

Тео стонет:

— Пожалуйста, можем мы не упоминать диссертацию в праздники? Это как будто ты говоришь: "Чёрт побери" три раза перед зеркалом в полночь.

Папа поднимает Руки вверх, как бы говоря, я сдаюсь. Я помню, как он делал тот же самый жест, когда я спорила о том, что должна рисовать в своей комнате, потому что все пятна будут только моей проблемой. От этого воспоминания я улыбаюсь и хочу заплакать одновременно.

— В любом случае, я не возражаю быть в Триаде, — продолжает Тео. — Это дало мне возможность защищать вашу работу. И, вы знаете, я понимаю, что он не хочет возвращения своих инвестиций. Мы просто должны заставить его понять пределы, этические и технические. Потому что, серьёзно, наши возможности в плане путешествий между измерениями не безграничны.

— Будем надеяться. Можем мы теперь поговорить о чём-нибудь другом? Я признаюсь, что пока не могу думать о Поле без... — Папин голос обрывается, и я знаю, что он хочет сказать что-нибудь вроде без злобы, но это не так. Он зол, он разочарован.

Мама тихо говорит:

— Я испекла ему пирог на день Рождения.

— Не надо так себя мучить, — Тео берёт мамину руку и крепко пожимает, жест такой же любящий, как и мои жесты к ней.
– Хорошо, София?

Она грустно кивает.

Потом папа выпрямляется на стуле.

— Маргарет, мы отвлеклись, но не настолько.

"О чём он говорит?" Потом я понимаю, что после того, как я налила вина всем за столом, я налила себе. Мы пили вино в Зимнем Дворце, и я честно забыла, что здесь в моём возрасте это не позволялось.

— Извините, — бормочу я.

— Пей, — говорит мама. — Сегодня Новогодняя ночь. — Она поднимает бровь. — Только не делай из этого привычку.

— Это всё из-за меня, я уверен. — ухмыляется Тео. — Все знают, что я плохо влияю на людей.