Тысячеликий герой

Общество яростно осуждало царицу; но и царь чувствовал свою долю вины. Очень давно бык этот был послан богом Посейдоном, когда Минос еще оспаривал у своих братьев право на престол. Минос заявил свои права на трон, данные богом, и обратился к нему с просьбой дать знак своего расположения – морского быка; дав клятву немедленно принести животное в жертву в качестве подношения богу и символа своей преданности. Бык явился, и Минос взошел на престол; но когда он увидел, как красив посланный ему бык, какое это прекрасное и редкое животное и как замечательно будет оставить его у себя, то по-торгашески схитрил и заменил жертвенное животное, возложив на алтарь Посейдона другого лучшего белого быка из своего стада, а подаренного оставил себе.

Империя острова Крит достигла расцвета в период правления этого благоразумного прославленного царя, который был воплощением общепризнанных добродетелей. Столица Крита, город Кносс стал роскошным, изысканным центром главной торговой империи во всем цивилизованном мире. Корабли критского флота достигали всех островов и портов Средиземноморья; критские товары ценились в Вавилонии и Египте. Некоторые храбрые корабли даже осмеливались выйти через Геркулесовы столбы в открытый океан, затем на север, стремясь завладеть золотом Ирландии или оловом Корнуэлла, [15] плавали они и на юг, огибая Сенегал, к далеким берегам Йоруба и трудно доступным рынкам, в поисках слоновой кости, золота и рабов. [16]

15

Harold Peak and Herbert John Fleure, The Way of the Sea and Merchant Venturers in Bronze (Yale University Press, 1929 and 1931).

16

Leo Frobenius, Das unbekannte Afrika (Munich: Oskar Beck, 1923), pp. 10–11.

Ил. 3. Силены и менады (чернофигурная амфора, эллинистический период). Сицилия, 500–450 гг. до н. э.

А тем временем на его родине царица по воле Посейдона воспылала неодолимой страстью к быку. Она уговорила искусного мастера, служившего ее мужу, несравненного Дедала, изготовить для нее деревянную корову, которая ввела бы быка в заблуждение – и в которую она с нетерпением вошла; и бык был обманут. Царица зачала чудовище, которое со временем стало опасным. И теперь уже царь призвал Дедала и повелел ему возвести огромный лабиринт с тупиками, в котором можно было бы это чудище спрятать. Сооружение это было так искусно выполнено, что по окончании строительства Дедал сам едва нашел из него выход. Минотавра заточили в лабиринте и стали посылать к нему на съедение юношей и девушек, которых привозили из критских владений как дань от завоеванных народов. [17]

17

Овидий, Метаморфозы, VIII, 132 ff.; IX, 736 if., пер. С. Шервинского (Собр. соч., т. II; СПб., 1994).

И, если верить древней легенде, то основная вина лежала не на царице, а на царе, который действительно не мог ни в чем ее упрекнуть, понимая, что сам совершил. Событием общественной значимости он воспользовался в собственных корыстных целях, а взойдя на трон, он должен был забыть о своих личных мелочных интересах. Возвращение быка богам должно было символизировать его самоотречение и решимость исполнить свой долг. Но, присвоив их дар, он тем самым проявил склонность к самовозвеличиванию. И вот царь «по милости богов» стал опасным корыстным тираном, пекущимся лишь о собственной выгоде. Точно так же, как традиционные обряды перехода призваны научить человека навсегда умереть для своей прошлой жизни, возрождаясь к будущему, точно так и торжественные церемонии, наделяющие человека властью, призваны положить конец его жизни как частного лица и полностью посвятить себя грядущему призванию. Будь ты царь или ремесленник, идеал един для всех. Но, кощунственно нарушив ритуал, человек оторвал себя от общества, и вот Один распался на многих, и те многие стали яростно сражаться друг с другом – и каждый сам за себя – и усмирить их стало возможно только силой.

Образ тирана-монстра распространен в мифах, сказаниях, легендах и даже кошмарах во всем мире; и везде его черты одинаковы. Он покушается на общественное достояние. Он – чудовище, которое яростно защищает «свое по праву». В мифах и сказках описывается разрушение и хаос, которые он сеет в своем царстве от края и до края. Он может разрушать только свой дом или свою душу, он может разрушать жизни друзей и тех, кому помогает, он может разрушить свою собственную цивилизацию – всю, целиком. Безраздельно властвующее эго этого тирана стало проклятьем и для него, и для его мира – и неважно, каких успехов он при этом достиг. Он мучит себя, он боится себя, он готов встретиться лицом к лицу и отразить любые покушения извне, но так выражаются его собственные неконтролируемые импульсы обладать всем и вся, он могуществен и самодостаточен, но за ним по пятам идет несчастье, хотя он пытается себя убедить, что действует из лучших и гуманнейших побуждений. Чего бы он ни коснулся – все рождает стоны и проклятья, вслух и – куда горше, в глубине души, все призывают героя со сверкающим мечом в руках, сокрушительный удар которого освободил бы эту землю.

Здесь никто не может ни встать, ни сесть, ни лечь, Здесь нет даже безмолвия в горах, А лишь сухой, бесплодный гром без дождя. Здесь нет даже уединения в горах, А лишь красные угрюмые лица, ухмыляющиеся и брюзжащие Из дверей своих домов с потрескавшейся глиной. [18]

18

T. S. Eliot, The Waste Land (New York: Brace and Company; London: Faber and Faber, 1922), 340–345.

Герой – это человек, который добровольно смирился со своей судьбой. Но с чем именно он смирился? Вот какую тайну мы должны разгадать сегодня, и в этом основная миссия, историческое предназначение и подвиг героя. Профессор Арнольд Тойнби в своем шеститомном труде о законах рождения и гибели цивилизаций [19] указывает, что схизма, расщепление души и раскол общества не могут быть преодолены и исцелены возвращением в добрые старые (архаичные) времена или посредством программ, которые провозглашают построение идеального будущего (футуризм), и даже самая реалистичная упорная работа не соберет воедино то, что распалось и подверглось деградации. Лишь рождение может победить смерть, именно рождение нового, но не возрождение старого. В самой душе, в самом обществе должно присутствовать «постоянство рождения» (палингенез), которое противостоит постоянной угрозе смерти. Ибо если для нас нет возрождения, то сами наши победы становятся для нас роковым приговором, который является на свет из оболочки нашей добродетели. И вот весь мир стал западней, и война, и перемены, и постоянство – все это западня. Когда смерть восторжествует над нами, то положит конец всему, и мы можем лишь взойти на Голгофу и воскреснуть, распасться на части и вновь возродиться.

19

Arnold J. Toynbee, A Study of History (Oxford University Press, 1934), Vol. VI, pp. 169–175.

Сразивший Минотавра герой Тесей попал на Крит из другого мира, став символом и орудием набирающей силу греческой цивилизации. Он был новый, он был живой. Но и в недрах империи самого тирана можно было найти источники возрождения. Профессор Тойнби употребляет понятия detachment (отстраненность) и transfiguration (преображение), чтобы описать кризис, в результате которого был достигнут более высокий уровень духовного развития, на котором снова возможно осознанное созидание. Первый шаг – отрешенность или отказ от прежней жизни, когда внутренняя жизнь становится важнее внешней, осуществляется переход из макрокосма в микрокосм, отказ от напрасных удовольствий опустевшего мира и вступление в покой мира внутреннего. Но этот мир, как мы знаем из психоанализа, представляет собой детское бессознательное. Именно в нем мы оказываемся, когда засыпаем. Он навсегда внутри нас. Там – великаны-людоеды и таинственные помощники из нашей детской, все волшебство нашего детства. Более того, все, чего мы не смогли достичь во взрослом возрасте, все остальные части нашей души тоже живут там; ведь эти золотые семена не знают смерти. И если бы хоть малую толику этого можно было вынести на свет, мы бы ощутили удивительный прилив сил, возродились бы заново. Расцвели бы наши таланты и достоинства. И если бы нам удалось возродить нечто забытое не только нами, но своим поколением или даже всей своей цивилизацией, то мы смогли бы принести благо всем, стать культовой личностью и в данный момент и на все времена. Словом, первая миссия героя заключается в том, чтобы удалить из внешнего мира вторичные последствия тех областей души, где по-настоящему живут трудности, выяснить, в чем корень зла и вырвать самое его основание (то есть сойтись с демонами детской лицом к лицу в их естественной среде обитания), тем самым совершив прорыв к ничем не замутненному, праведному существованию, усвоить то, что К. Г. Юнг назвал «архетипными образами». [20] Этот процесс известен в индуизме и буддизме как viveka, «уничтожение неправильного».

20

«Формы или образы коллективного характера, которые встречаются практически по всему миру как составные элементы мифов и в то же самое время как автохтонные индивидуальные продукты деятельности бессознательного» (C. G. Jung, Psychology and Religion (Collected Works, vol. 11; New York and London, 1958), par. 88. Orig. written in English 1937). См. также его работу Психологические типы.

Доктор Юнг указывает, что теория архетипов [21] – это не его изобретение.

Сравним, что пишет Ницше: «Во сне и в мечтах мы преодолеваем расстояние, которое прошло человечество за весь период своего развития. Я имею в виду следующее: человек в своих мечтах рассуждает так же, как он рассуждал наяву тысячи лет назад… Сон уносит нас назад, к более ранним этапам становления человеческой культуры, и дает нам средство лучше понять ее». [22]

Сравним с этнической теорией «Элементарных идей» (Elementargedanken) Адольфа Бастиана, которые в отношении своих базовых психических составляющих (соответствующих понятию стоиков Logoi spermatikoi) должны рассматриваться как «духовные или психические зачаточные предрасположенности, на основе которых постепенно развивалась вся социальная структура общества», и которые, как таковые, должны служить основой для индуктивных исследований. [23]

Сравним с тем, что пишет Боас: «С тех пор как Вальц так детально обсуждал сходство различных народов не вызывает сомнений, что в области самых общих характеристик мышления между разными народами существует много общего. …Исследования привели Бастиана к неприятному убеждению, что фундаментальные всеобщие для человечества идеи весьма примитивны… некоторые шаблоны ассоциированных идей могут быть выделены во всех типах культур». [24]

Сравним, что пишет сэр Джеймс Фрезер: «Для нас нет необходимости, отвечая на вопросы, поставленные некоторыми в древние и современные времена, предполагать, что люди Запада позаимствовали у более древних цивилизаций Востока понятие об Умирающем и Воскресшем Боге, вместе с соответствующими этому мифу ритуалами, где само представление об этом разворачивалось на глазах исповедующих такой культ. Более вероятно, что такое установленное сходство между религиями Востока и Запада не более чем то, что мы обычно, хотя и неправильно, называем случайным совпадением, возникающим в результате воздействия сил, сходных по своей природе, которые одинаковым образом действуют на сознание человека в различных странах и под разными небесами». [25]

Сравним у Фрейда: «Я с самого начала признавал символическую сущность сновидений, но только отчасти, и постепенно, с опытом, я полностью убедился, насколько это значительно, я сделал многое …под влиянием Вильгельма Стекеля, который интуитивно пришел к интерпретации символов благодаря своему особому дару понимать их…Достижения в области опыта психоанализа привлекли наше внимание к пациентам, которые в значительной мере проявили четкое и ясное понимание символизма сновидений такого рода… Этот символизм присущ не самим снам, как таковым, а подсознательному образованию идей человеком и его можно обнаружить в фольклоре, в народных сказаниях, в идиомах, в мудрости, которая содержится в пословицах и современных шутках в более значительной степени, чем в сновидениях». [26]

Юнг указывает, что позаимствовал свой термин «архетип» из классических античных источников: у Цицерона, Плиния, у Августина из его Corpus Hermetium и так далее. [27] Бастиан указывает, что его теория соотносится с понятием Logoi spermatikoi, раскрытым в труде стоиков «Элементарные Идеи». Традиция осознания «субъективно понятных форм» (на санскрите: antarjneya-rupa) фактически сосуществует с мифологической традицией и является ключом к пониманию и применению мифологических образов – чему в последующих главах мы уделим значительное внимание.

21

Jung, Psychology and Religion, par. 89.

22

Friedrich Nietzsche, Human, All Too Human, vol. I, p. 13; cited by Jung, Psychology and Religion, par. 89, n. 17.

23

Adolph Bastian, Ethnische Elementargedanken in der Lehre vom Menschen, Berlin, 1895, vol. I, p. ix.

24

Franz Boas, The Mind of Primitive Man (1911), pp. 104, 155, 228.

25

James G. Frazer, The Golden Bough, one-volume edition, p. 386. Copyright 1922 by the Macmillan Company and used with their permission.

26

Фрейд, Толкование сновидений (СПб., 1913).

27

Юнг, Психология и религия (в кн. «Архетип и символ»: СПб.: Ренессанс, 1991).

Архетипы, которые необходимо обнаружить и ассимилировать, в точности те же, что послужили источником вдохновения для ритуалов, мифов и пророчеств на протяжении развития всей культуры человечества. Этих «Вечных Обитателей Снов» [28] нельзя путать с персонально модифицированными символическими персонажами, которые возникают в кошмарах и в бреду страдающего человека. Сновидение – это персонифицированный миф, миф – это деперсонифицированное сновидение; и миф, и сновидение символичны на основе тех законов, которые определяют движения души. Но образы сновидений вырастают из конкретных страданий конкретного человека, в то время как в мифе проблемы и их решения имеют общечеловеческую ценность.

28

Это перевод Гезы Рохейм понятия австралийского племени аранда, altjiranga mitjina, которым обозначаются мифические предки, которые бродили по земле во времена, называемые altjiranga nakala, «временем предков». Слово altjira обозначает: a) сон; б) предок, те, кто приходит во сне; в) история (Roheim, The Eternal Ones of the Dream, pp. 210–11).

Следовательно, герой – это мужчина или женщина, которым удалось преодолеть свои личные и конкретные исторические ограничения и прийти к универсальным, присущим всему человечеству формам. Такие видения, идеи и творческие импульсы человека порождаются в нетронутом чистом виде самой сутью человеческой жизни и мышления. Потому они красноречиво свидетельствуют не только о современном состоянии распадающегося общества и его отражения в мыслях, но и являют собой извечный неиссякаемый источник вечного возрождения общества. Герой как человек современный умирает; но как человек вечный – совершенный, лишенный индивидуальных черт, универсальный – возрождается к новой жизни. Тойнби и все мифы человечества утверждают, что его вторая задача и миссия заключаются в том, чтобы в конце концов вернуться к нам совсем другим и преподать нам урок, который сам усвоил, о том, как возродиться.