Тысячеликий герой

Как печально все закончилось, какое разочарование! Аполлон, солнце, властелин времени и бог плодородия, прекратил свою пугающую погоню и вместо этого просто назвал лавр своим любимым деревом, иронично рекомендуя плести из его листьев венки для победителей. Девушка отступила к образу своего родителя и там нашла защиту – подобно мужу, семейная жизнь которого не задалась, потому что его стремление к материнской любви мешало ему построить отношения с женой. [77]

77

См. с. 12–13.

В литературе по психоанализу приводится множество примеров подобных отчаянных фиксаций. Они возникают в результате неспособности оставить свое детское эго, его эмоциональные отношения и идеалы. Детство становится для человека тюрьмой; отец и мать стоят на страже, а его робкая душа, боясь наказания, [78] не в силах перешагнуть порог и родиться для жизни за его пределами.

Юнг описывает сновидение, которое очень напоминает миф о Дафне. Это сон того же молодого человека, что увидел себя в стране овец – то есть в стране, где невозможна самостоятельная жизнь. Его внутренний голос говорит: «Сначала я должен удрать от отца»; затем, несколькими ночами позднее, «Змея описывает круг вокруг сновидца, который стоит, вросши в землю как дерево». [79] Это образ магического круга, в который личность была заключена дьявольской силой родителя, порождающего эту фиксацию. [80] Под такой же защитой была и девственность Брунгильды, которая многие годы оставалась просто дочерью Всеотца Вотана под охраной круга огня. Она спала в безвременье, пока не пришел Зигфрид.

78

См. у Фрейда: комплекс кастрации.

79

Юнг, Психология и алхимия, разд. 58, 62.

80

Змей (в мифе образ подземных вод) точно соответствует образу отца Дафны, речному богу Пенею.

Маленькую Спящую красавицу усыпила завистливая ведьма (бессознательный образ злой матери). И в сон погрузилась не только Спящая красавица, но и весь ее мир; но, в конце концов, «после долгих и долгих лет» пришел принц и разбудил ее.

Король с королевой [сознательные образы хороших родителей], которые только что вернулись домой и входили в зал, стали засыпать, а вместе с ними и все королевство. Спали лошади в своих стойлах, собаки во дворе, голуби на крыше, мухи на стенах, да и огонь, который мерцал в очаге, застыл и погрузился в сон, а жаркое перестало кипеть. И повар, который собирался оттягать за волосы поваренка за то, что тот что-то забыл, оставил его в покое и уснул. И ветер утих, и ни один листочек не шевелился на деревьях. Затем вокруг замка начала расти колючая живая изгородь, которая с каждым годом становилась все выше, пока не закрыла все королевство. Она выросла выше замка, и уже ничего нельзя было увидеть, даже флюгер на крыше. [81]

81

Сказки братьев Гримм, № 50.

Однажды целый персидский город «обратился в камень» – царь с царицей, его жители и все вокруг – в наказание за то, что они не вняли зову Аллаха. [82] Жена Лота обратилась в соляной столп в наказание за то, что оглянулась назад, когда Яхве велел ей покинуть город. [83] Есть также сказание о Вечном Жиде, который был проклят бродить по Земле до Страшного Суда за то, что, когда Христос проходил мимо него, неся свой крест, этот человек, находивший среди людей, стоящих вдоль дороги, крикнул: «Пошевеливайся!». Непризнанный, оскорбленный Спаситель обернулся и сказал ему: «Я пойду, но ты останешься ждать до тех пор, пока я не вернусь». [84]

82

Сказки тысячи и одной ночи.

83

Бытие, 19:26.

84

Werner Zirus, Ahasverus, der ewige Jude (Stoff- und Motivgeschichte der deutschen Literatur 6, Berlin and Leipzig, 1930), p. 1.

Некоторые из жертв навсегда остаются заколдованными (по крайней мере, насколько нам известно), других ждет спасение. Брунгильду оберегали в ожидании настоящего героя, а маленькую Спящую красавицу спас принц. Молодому человеку, превратившемуся в дерево, потом приснилась незнакомая женщина и, как таинственный проводник в неизведанное, указала ему путь. [85] Не все, кто сомневается, обречены. У психики есть в запасе множество секретов. И они не раскрываются до тех пор, пока этого не потребуют обстоятельства. Поэтому любое затруднительное положение – следствие упрямого нежелания подчиняться зову – может содержать в себе самом ключ к чудесному освобождению.

85

См. c. 51.

В действительности добровольная интроверсия является одним из классических атрибутов творческого гения и может быть использована осознанно. Она направляет психические энергии вглубь, пробуждая затерянные бессознательные детские и архетипные образы. Результатом этого, безусловно, может быть полная или частичная дезинтеграция сознания (невроз, психоз – плачевная участь заколдованной Дафны); но, с другой стороны, если личность способна впитать и интегрировать эти новые силы, то появляется ощущение самосознания почти сверхъестественной степени и способность виртуозно контролировать ситуацию. Это основной принцип индийских йоговских учений. По этому пути прошли также многие творческие личности Запада. [86] Это нельзя считать в полной мере реакцией на некий особый зов. Скорее, это осознанный категорический отказ отзываться на что-либо, кроме пока еще смутных требований какого-то внутреннего пространства, которое ждет, когда придет его время, отказ от привычных, навязанных извне обыденных норм жизни, в результате чего сила перевоплощения создает проблемы, сталкиваясь с новыми мощными силами, где внезапно и окончательно ситуация разрешается.

86

См. Otto Rank, Art and Artist, (New York: Alfred A. Knopf, Inc., 1943), pp. 40–41: «Если мы сравним невротика с продуктивным типом человека, мы сможем убедиться, что первый страдает от того, что постоянно пытается контролировать свои импульсы… и тот, и другой коренным образом отличаются от среднестатичтического уравновешенного человека, который принимает себя таким, каков он есть, а они постоянно пытаются себя переделать. Различие в том, что невротик, постоянно сознательно придавая новую форму своему Эго, погружен в деструктивные попытки что-то сделать с самим собой, но дальше этого дело не идет, и поэтому он не может отделить творческий процесс от того, что составляет его личность, и переформулировать его как идеологически абстрактно сконструированное эго, но в этом случае эго смещает его творческую волю с собственной личности на идеологические репрезентации человека и таким образом объективирует ее. Это объясняет, почему продуктивная работа редко обходится без мрачных кризисов невротической личности».

Такая проблема героя проиллюстрирована в чудесном приключении принца Камар-аз-Замана и принцессы Будур из сказок «Тысячи и одной ночи». Юный и красивый принц, единственный сын царя Персии Шахрамана, упорно отвергал неоднократные увещевания, предложения, требования и, наконец, повеления своего отца жениться, как подобает нормальному человеку. Когда эта тема была затронута впервые, юноша ответил: «О мой отец, знай, что у меня нет стремления жениться, и душа моя не расположена к женщинам, ибо много книг я прочел и немало слышал разговоров об их лукавстве и вероломстве, и как сказал поэт:

О женщинах меня ты спрашиваешь, Я отвечу: На редкость сведущ я в делах их! Коль голова седеет у мужчины и кошелек пустеет, Не пользуется он благосклонностью у них.

А другой сказал:

Отвергни женщин – и будешь ты служить полней Аллаху; Тот юноша, что волю женщинам дает, оставить должен всякую надежду на взлет мечты. И в поисках его неведомого и высокого творенья Они препятствие ему Хоть сотни лет потрать он на изучение наук и разных знаний».

А закончив стихи, он продолжил: «О мой отец, супружество – это то, на что я никогда не дам согласия; нет, даже если бы пришлось мне испить чашу смерти». Когда султан Шахраман услышал эти слова от сына, свет померк в его очах и горе охватило его; но он питал такую любовь к своему сыну, что перестал заводить разговоры об этом, а окружил сына всяческой заботой.

Прошел год, и лишь тогда отец снова задал свой вопрос, но юноша был непреклонен в своем отказе жениться и снова ответил ему стихами. Султан обратился за советом к своему визирю, и тот ответил:

«О царь, подожди еще год, и если после этого ты захочешь говорить с ним о женитьбе, то не делай этого наедине, а обратись к нему в день праздника, когда все эмиры и визири со всею армией твоею будут стоять пред тобою. И когда все соберутся, тогда пошли за своим сыном, Камар-аз-Заманом, и призови его к себе; и когда он явится, заговори с ним о супружестве пред визирями, и знатью, и офицерами, и военачальниками твоего государства; и тогда он наверняка оробеет и, смутившись их присутствием, не посмеет ослушаться твоей воли».

Но когда такой момент наступил, и султан Шахраман перед всеми объявил сыну о своей воле, принц на некоторое время опустил голову, а затем повернулся к отцу и, движимый юношеским безрассудством и поистине детской наивностью, ответил: «Что до меня, то я не женюсь никогда; уж лучше мне испить чашу смерти! Что ж до тебя, то ты велик годами и мал умом: разве ты уже дважды до сего дня не говорил со мною о женитьбе и разве я не отказался? Воистину страдаешь ты старческим слабоумием и не годен править даже стадом овец!» Сказав так, в приступе ярости Камар-аз-Заман расцепил сжатые за спиной руки и закатал рукава до плеч перед своим отцом; более того, будучи в разгоряченном состоянии духа, он прибавил множество слов своему родителю, не ведая, что творит.