У Финского залива

«Дни не проходят не бесплодно. Я тружусь, пишу…»

Дни не проходят не бесплодно. Я тружусь, пишу. Всё исследую свободно, что в душе ношу, Все сердечные волненья, сокровенные движенья, Всё включаю в песнопенья, чем живу, дышу. Есть конец мирской заботе, горю и нужде, Но зиждительной работе предан дух везде. Здесь и в жизни запредельной он творит, могучий, цельный, Необъятный, беспредельный, не стеснен нигде. Что века ему и сроки? Что кольцо времен? И просторный и глубокий ищет правды он. Полн негаснущих алканий, обладатель ясных знаний Зрит рожденье мирозданий, свыше вдохновлен.

«Ко многому вещественно-мирскому…»

Ко многому вещественно-мирскому Здесь на земле Питаю слабость: к воздуху лесному, К стволам, к смоле. Отрадны мне: полей привольных злаки, Луга, сады, Холмы, пригорки, долы, буераки, Игра воды. Приятны в городах: толпы кипенье Ширь площадей, Авто и трамов быстрое движенье, Блеск фонарей, Кино, театры, цирки и музеи, И купола, На кладбищах — кресты и мавзолеи, И храмов полумгла. Любезны: статуи, книгохранилищ Тьма, Труд университетов и училищ, Дворцы, дома. Люблю простор и суету вокзалов, Гул поездов, В буфетах — снедь и пенный хмель бокалов. Прощальный мах платков, Но радостнее — самопогруженье, Духовный мир, И чувств и мыслей тонких очищенье, Идеи пир.

Заколдованный дворец (Э.А. По)

В изумруднейшем из долов, В добрых ангелов стране, Весь в лучах дворец роскошн ый Поднимался к вышние. В мире дум единовластном Он стоял; Крыл над зданьем столь прекрасным Серафим не простирал. Стяги желтые, златые Плыли, славою полны — Это было в дни былые, В мраке старины. В то время негой дуновений Эфир играл; Вдоль бледных, пышных укреплений Крылом душистым пролетал. Гость долины беспечальной В два лучистыя окна Зрел, как духов музыкально Лютни двигала струна Вокруг престола, где блистая, Порфирогенет, В сияньи славы восседая, Был пышной мантией одет. Пылала дверь чертогов славных В рубинах, в жемчугах; Хор эхо плавных, плавных, плавных, Весь в искрах и лучах Входил в нес; и сонм отзвучий Подолгу пел Владыки мудрость, ум могучий, И гимн божественно звенел. Но тени в грустных одеяньях Напали на страну даря… Скорби! В пурпуровых сияньях Над ним уж не взойдет заря. И слава, что когда-то рдела, Цветком цвела, Теперь, как сказка, потускнела, Забвеньем поросла. И вот в долине сиротливой Сквозь окон алый свет глядят, Как тени грезой прихотливой Под песнь нестройную скользят, Как быстрых, мрачных рек теченье Чрез бледный вход, Простясь с улыбкой, привиденья, Смеясь, уносятся вперед.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ (Не вошедшие в книгу «У Финского залива»)

Дорожка к озеру

Дорожка к озеру… Извилистой каймою Синеют по краям лобелии куртин; Вот карлик в колпачке со мшистой бородою Стоит под сенью астр и красных георгин. Вон старый кегельбан, где кегля кеглю валит, Когда тяжелый шар до цели долетит… Вот плот, откуда нос под кливером отчалит, Чуть ветер озеро волнами убелит. А вон и стол накрыт… Бульон уже дымится. Крестясь, садятся все… Вот с лысиной Ефим Обносит кушанье, сияет, суетится… Что будет на десерт? Чем вкусы усладим?.. Насытились… Куда ж? Конечно, к педагогу! Покойно и легко; смешит «Сатирикон». Аверченку подай! Идем мы с веком в ногу; Твой курс уж мы прошли, спасибо, Пинкертон! Уж самовар несут… Довольно! Иззубрились! Краснеют угольки. Заваривают чай… А наши барышни сегодня загостились… Лей хоть с чаинками, но чая не сливай! Алеет озеро. А там, глядишь, и ужин; До красного столба всегдашний моцион; Пасьянс, вечерний чай… Княгине отдых нужен. Загашена свеча. Закрыл ресницы сон. «От жизни к жизни» (М., 1912)

«Как громкий смех, нас солнце молодит…»

Как громкий смех, нас солнце молодит; Косым столбом вторгается в жилище; Лелеет дерн и гнезда на кладбище; Как лунный круг, сквозь облако глядит. Когда мороз за окнами трещит, И с холода спешат к огню и к пище, На солнце, днем, блестя алмаза чище, Порой снежок стреляет, порошит. Свет радужный, твоим лучам, как звукам, Дано в беде и в скорби утешать, И есть предел несчастию и мукам, Когда луча сияет благодать… Гром отгремел; увешан лес серьгами; Сапфирный свод, как в зеркале, под нами.

Петербургская зима

Две-три звезды. Морозец зимней ночки. Еще на окнах блестки и узоры, То крестики, то елки, то цепочки — Седой зимы холодные уборы. Как хорошо! Как грусть моя свежа, Как много сил! Я думал — все пропало… Душа блестит, дрожа и ворожа, И сердце жить еще не начинало. Я жил, но жизнь еще не та была; Я рассуждал, желал и делал что-то; Простых чудес моя душа ждала. — Что для нее житейская забота? ___________________________________________ Месяц неуклюжий, месяц красноликий — Завтра будут тучи, снег и ветер дикий. Задымят, запляшут тучи снеговые, Обнажатся ветром коры ледяные. Заревет, завоет злая завируха, Ослепляя очи, оглушая ухо. То затихнет робко, то грозою белой — Вихрем закрутится, бурей ошалелой. Ветер вниз по трубам с гулом пронесется, Чистыми волнами в комнаты ворвется. А умчатся тучи, снег и ветер пьяный — Мы кругом увидим свежие курганы. Свечереет; стихнет; небо засребрится — Белая пустыня тоже зазвездится. Петербургская зима. Русская мысль (М.; Пб.). 1913. 1913 Кн. Х

Снег в сентябре

Стволы в снегу, и ходит ветер чистый, И в проседи былинки на лугу; Лиловый флокс, и ирис длиннолистый, И звездчатый подсолнечник в снегу. Сквозь изгородь, белеющую снегом, Иглистый лес березка золотит… Как холодно! Как север кровь студит… Руби, корчуй, иль быстрым грейся бегом.

Сплин («Тягучий день. О кровли барабанят…»)

Тягучий день. О кровли барабанят… Игра кругов и дутых пузырей… Хандра и дождь мечты мои туманят. О, серый сон! — проклятие людей! Счастливей тот, кого глубоко ранят, Чем пленник скук и облачных сетей, Чей мутный мозг одним желаньем занят — Как гром, прервать унылый марш дождей.

Товарищу-поэту

Ты подожди меня в картинной галерее; Мой друг, опаздывать в характере славян. Будь мне свидание назначено в аллее, В книгохранилище, на выставке, в музее, Не унывай, терпи, доверчивый баян! Поэт мой, созерцай Рембрандта светотени, Головки Греза, блеск и грацию Ватто, — Забудутся и гнев, и дружеские пени; Ты знаешь, склонен я к неточности и лени, Но вот уж я готов… Накинуто пальто.

Художнику

Злорадство белых волн, и рама золотая — Ремесленник сковал художника мечту, А тут еще толпа… И в эту тесноту Ты втиснул гнев души, о простота святая! О, жажда мишуры! — Первосвященник славный, Тиара сорвана, ты более не жрец — Ты золота купил на проданный венец — Неси свои холсты на рынок своенравный!

«Червонный горн, врачующий лучами…»

Червонный горн, врачующий лучами, Закатишься… наступят ночь и мрак; Но много солнц мерцает вечерами; Весь мир — мечта, и пышен Зодиак. Созвучье — свет; созвездия над нами Дружны, как рать; и знаку светит знак. Как с Герой Зевс и как цветы с цветками, Звезда с звездой вступает в тайный брак. Проходит ночь. Свежо, и снова ясно. Светило дня над нами полновластно. На стенах свет рисунки уж чертит; Мечта и кисть работают согласно; Снует челнок; и труд и мысль кипит. Как громкий смех, нас солнце молодит.

И.Е. Репину (Прочитано у могилы)

Мы не русской землей засыпаем твой прах, Яркий светоч России скорбящей. Мощный дух твой витает в нездешних мирах, Отделившись от жизни томящей. Нашей тяжкой утраты не высказать мне Смерть жестока. Жестоки стихии. Слезы русские льем не в родимой стране, Сын великий великой России. Уж не может волшебная кисть воплотить Дум и образов сильных былого. Но навеки в картинах твоих будет жить Дух бессмертный Искусства родного. Мирно спи хоть в чужом, но любимом краю, Здесь, в Суоми, тебя восславлявшей. Пусть баюкает нежно могилу твою Север, прах твой с любовью принявший. Сентябрь 1930