У Финского залива

Здесь и там

За серо-стальными волнами Белеет в снегах кругозор. Там на зиму край наш родимый Накинул пушистый убор. А здесь, у гранитов прибрежных, Где ветер ревет и гудит, Свисает бахромчатый, острый С холмов ледяных сталактит. Шипят на поверхности льдины Под сталью студеной небес; И льдом опоясаны камни, И снегом украсился лес. Корою ледка стекловидной Кой-где затянулся ручей. Меж складок води — перешейки Воздвиг изо льда ледовей. Змеятся и булькают воды; Как зайчики, солнца легки, По руслам канав и оврагов Бегут подо льдом пузырьки. Изрезали дети коньками Лесного болотца каток… Вот девочка навзничь упала, Ударясь спиной о ледок. Резвятся, катаются дети На лыжах, салазках, коньках. И буквы мальчишки выводят У края пути, на снегах. Балуются; снег у дороги Глотают; друг другу снежки Влепляют, воюя; проказят; Спешат, как под льдом ручейки. Но все эти шалости, игры — Забавы не русских детей. Не наши здесь деды-морозы Хрустят под снегами ветвей. Не наши здесь яхонты блещут На зимнем сугробном сребре; Не наша здесь вьется поземка, Не наша вьюга в декабре… И образы прежней России Рисуются снова в мечтах. Вот вижу зиму в Петрограде; Скользят по катку на «Прудках», Скользят конькобежцы так плавно При лунах лиловых огней; Выводят под звуки оркестра Восьмерки и вязь вензелей. Мелькают, заиндевев, пары. В иголках ресницы и бровь; Сребрится барашек шинели, И жгут и мороз и любовь. Подружек ведут гимназисты; Идет за четою чета… Свежи по зиме поцелуи, И нектара слаще уста. Мороз разубрал все деревья И щиплет и колет остро, И сказочней как-то в России Снегов голубое сребро. Ребята в Руси говорливей, Проказники много резвей; Смышленей, смелее мальчишки, И девочки наши нежней. Мечтательней наши подростки, В них больше огня и души, Чем здесь, в молчаливой Суоми, В болотной Карельской глуши. 11 ноября, 1926 г. Финляндия

В апреле

У заборов косых снег последний лежит, Подле пашен чернеющих тая. Безымянный ручей в белой пене шумит, С обомшелых каменьев спадая. Над порогами речки зеленой пыльцой Уж ольховые серьги дымятся. Одноколки гремят по дороге большой, Хоть крупа и снежинки сребрятся. Вот опять из-за тучи пасхальным огнем Засияло дневное светило И в испытанном бурями сердце моем Много маленьких солнц засветило. Ветер, туч этих олово, сталь и свинец, Разгони по просторному своду, Чтобы вешнего яркого света венец Осиял, как Мессия, природу, — Потому что апрель и Святая теперь; Не ко времени супиться тверди; К Светодавцу в душе приотворена дверь Из погоста потоптанной смерти. Распускаются, тонут и снег и ледок На болоте, в канавах и ямах. Солнце, лей свой цветной и горячий поток! Ударяй по стеклу льдин упрямых! Раздели же их острые иглы в воде! Раствори хрустали лучевые! Лишь полдневной дано лучезарной звезде Разломать холмы зим ледяные. 25 апреля 1927 г. Финляндия

Мольба

Если гиен удар, мне нанесенный Скопищем врагов, в груди зажег, — То прости недоброе кипенье, Укрощающий потопы Бог! Утверди в глубинах равновесье, Чтоб я мог идти спокойно вдаль, Возвышаясь, души возвышая, Светом озаряя и печаль! Чтоб легко, незлобиво, но твердо Новые невзгоды я сносил, На Твою защиту полагаясь, Боже Милосердия и Сил! И прости холодных и неправых Пред душою искренней моей! Голубым лучом пронзи их совесть, Освяти Любовию Твоей! 14 марта, 1928 г. Финляндия

Наводнение 1924 г

И. Е. Репину, славе и гордости России, посвящаю

На мысу, затопленном водою, Баню закружило, и ветра По волнам ее швыряют в море. Яростна Посейдона игра. Хижину со старым рыболовом И с его старушкою несет По заливу дерзкая стихия; Вскидывает вверх, о камни бьет. Гробом домик стал им. Злая буря Грозно отпевает стариков, Поднимая мирную лачугу На поверхность пенистых горбов… Яхты, шхуны, бревна, будки, пропсы, Вырванные с корнями стволы Разметали всюду по простору Мстительно-злорадные валы… Ольхи, ели, сосны, можжевельник Заливает бешеный потоп. Друг за другом падают деревья, Словно за снопом валится сноп. Соснами, столбами дальномолвов, Проволокой путь перегражден; Воздвигает вихорь баррикады, Как бунтарь, крамолой опьянен… Это здесь… А там? Воображаю, Как восстала гордая Нева, Как сто лет назад при Александре, Морю приобщая острова; Затопляя площади и стогны, Бунтом отвечая на бунты, Кинулась на красную столицу С дикой песнью гневной красоты. Улицы в потоки обратила; Барки, пристани к стенам дворцов Прибивает и, размыты зыбью, Всплыли шестигранники торцов… Вихрь срывает крыши и корчует Клены, липы и дубы в садах; Стон, проклятья, ужас несказанный Тонущих в подвалах, на дворах… Но как встарь, водою окруженный, Бронзовый седок на скакуне, От годов уже позеленелый, Весь обрызган, держит речь к волне: «Ты бушуй, красавица-царица. Гневом обуянная Нева, Покарай потомков ошалелых! Ты в отмщении своем права Осквернили детище Петрово Переименован в Ленинград Чудный город, плод мечты высокой; Парадиз мой обратили в ад. Обесчестили мою Россию». Молвил Марс Полтавы, потрясен, «И тряпьем кровавым заменили Славу ныне попранных знамен. Родины предатели пируют. Г.П.У. справляет шабаш свой В величавых стенах Питербурха Над широкой царственной Невой. Ужас Г.П.У. на Русь наводит… Обезумел грешный мой народ. Видя Божий гнев в твоем кипеньи, Пусть опомнится, в себя придет»… Долго так с разнузданной стихией Венценосный плотник говорил, Между тем как вал, сребряся пеной, О гранитное подножье бил. Но, великой жалости исполнен К жителям, постигнутым бедой, Взбаламученную бурей реку Царь унял горячею мольбой… Приутих свирепствовавший ветер, И, виновница несчетных бед, Зыбь отхлынула, оставив за собою Буйного хозяйничанья след… 1928. Финляндия

Неоглосса

Ах, закрой мне навек эти вежды! Трудно в хрупкой и душной плоти… Или дай вихревые надежды Этот мир до основ потрясти!

Из «Песен души»

Трудно жить в этой пропасти мрачной Меж жестоких и гордых людей. Я, с широкой мечтою прозрачной, Не сношу тяготы их цепей. В ясной области Духа невежды К Красоте преграждают пути. Нелегко мне святыню спасти… Ах, закрой мне навек эти вежды! Отравляют глубины души. Яркий свет маяков застилают; И мечты, что возникли в тиши, Ледяною вьюгой угашают. Все же крест свой я должен нести, Не роптать на судьбину крутую. Но, хоть цель я провижу благую, Трудно в хрупкой и душной плоти… Трудно в хрупкой и душной плоти… Надели меня мощью духовной, Чтоб я в бурной борьбе не ослаб, — Ты, Единственный, Дух безгреховный. Бог Отец, перед кем я не раб, — Облачивший в плотские одежды Наше вольное вечное я, Погрузи меня в тьму забытья, Или дай вихревые надежды! Не вотще я был призван Тобой К Светозарству расчистить дорогу, Обративши грозой немирской Всех несчастных и ропщущих — к Богу. Дай себя мне, как прежде, найти! Я сошел в низину грехопада, Чтоб во имя Грядущего Града. Этот мир до основ потрясти! 24 июля, 1928 г.

ИЗ ЖУРНАЛОВ И АНТОЛОГИЙ

Убежавшему зайцу

Серый заяц сел на дороге, Но по хворосту хруст услыхал; Что есть мочи грызун быстроногий Вдоль по вереску в лес ускакал. Напугал я тебя, длинноухий, Но ведь я не охотник-злодей. Мне милы и зеленые мухи, И несущий иглу муравей. Осы черные в желтых полосках, С их висящим коконом-гнездом, И пчела на кукушкиных слезках, Вся в меду и в плаще золотом. Все мне дорого, серый, в природе: И проросший овес молодой, И капустный кочан в огороде, До чего ты охотник большой. Самый запах земли мне приятен, Желтопенные волны лугов, Лес в сиянии солнечных пятен — Все люблю, все прославить готов. «Русская мысль». 1915, № 12.

Завируха

Елей серебрящихся наметы Стали и грузнее и пышней. Вновь курят глубокие суметы. Стружит снег вьюга среди полей. Снова заметь свищет и гуляет, И следы полозьев занесло. Сечень-белоризец окунает В звездную крестильницу село. Сам охоч до пляски, пряток, жмурок, — Над парчей змеящейся куры, — Полумесяц из-за мглы, что турок, Смотрит на забаву детворы; Смутно видит сквозь фату метели Отраженный в стеклах блеск свечей, Мишурой мерцающие ели, Тут и там гадающих людей. Смотрит и Медведица Большая, Из-за туч взглянувши невзначай, Как скорлупка, в чаше проплывая, Вдруг огнем зажжет бумажки край. И глазеют ведьмы заметухи В окна из-за снеговых холмов, Как на картах ворожат старухи И сулят «дорогу», «женихов», «Письма», «хлопоты» и «дом казенный»; Видят, тени воска на стене Г роб иль челн выводят плоскодонный, Трубача на вороном коне… Вновь разъяснило. Глядят Стожары, Как мелькает в пляске молодежь, Как, подпав под хмелевые чары, Краснорожий бесится кутеж… Утихает ветер. Чуть кружится Снег вокруг сугробов на полях, Стар и млад, усталый, спать ложится. Меркнет Утренница в небесах. «Якорь», 1936

Рондель

Вертящихся листов балет, Мне мил размер твой прихотливый: Дождь хлещет ли из туч тоскливый, Сияет ли на небе свет. Люблю, задумчивый поэт, Твой пляс бездумный и игривый, Вертящихся листов балет. Мне мил размер твой прихотливый, Когда ветров осенних бред Гудит в дубраве сиротливой. Нарядный вихрь твой шаловливый Отраден и на склоне лет, Вертящихся листов балет. 1942. Русская Мысль (Париж) № 3676 (5. 6. 1987) Литературное приложение № 3/4

Нюландский сонет

О, Гельсингфорс, излюбленный ветрами, Ты мало, горделивец, мне знаком. По стогнам я твоим бродил пешком. Но ты с двумя своими языками Не близок мне; стеной они меж нами. К твоей красе холодной не влеком, Незваным и ненужным чудаком С тебе чужими мыслями, мечтами Себя я чувствовал; хоть скал гранит Здесь, там в столице и меня бывало Пленял, но ныне больше не манит С тех пор, как сердце холод злой познало Враждебного нам племени людей, Суровое безмолвие камней Сочувствия в душе не вызывает, Сердец закрытых символ отвращает. 1942. «Русская мысль». Париж № 3676 (5. 6. 1987) Литературное приложение № 3/4.

ИЗ АРХИВА ПОЭТА

Снежинки

Изящество снежинок, Крутящихся, Звездящихся… Красотки, чародейки, Волшебные пушинки, Иль крестики порою, На мех моей шубенки Вы сыплетесь сейчас, Зачавшейся зимою, Старинною и длинною. Идут красноармейцы, Близки белогвардейцы, И, вы, на их шинели, На сосны да на ели Ложитесь и змеитесь И, на свету, искритесь. Балет ваш белый, белый Люблю оцепенелый В морозы наблюдать. Хотя стучатся: Голод И леденящий Холод, Но снеги — благодать. Декабрь 1918 г., Петроград

Грация

Н.А. Александровой

Грация — харита, пепельный Ваш волос, Ласковые очи и звенящий голос К Вам ли не влекут. В белом Вы безмолвны. В черном Вы прекрасны. В голубом нежны Вы, в ярко-красном страстны. Розы к Вам идут. Не всегда был чужд Вам лепет сердца странный, Стих мой орхидейный, бред души туманный, Дымные мечты. Вам незримо струны шепчут эти руны, Славя облик милый, лучезарно юный, Вам, цветку, — цветы. 16-29 Августа, 1923 г., Vammelsuu