У каждого свои недостатки

Но сокращать программу вечера Эрик не собирался. Причалив и вынеся на руках вялую девушку из лодки, он усадил её за накрытый на берегу грота стол и заставил выпить два бокала вина и съесть кусочек шоколадки. Сладкое вернуло её к жизни.

— Мадам Жири, конечно, будет против, — сказала Кристина.

— Мы ничего ей не скажем, — подмигнул Эрик и пододвинул всю плитку с тем видом, с каким, вероятно, змей-искуситель уговаривал Еву откусить кусочек яблока.

— «Ах! Как сладок вкус кофе!» — напела Кристина строку из «Кофейной кантаты» и положила в рот ещё кусочек лакомства, запрещенного среди балерин мадам Жири не то что к употреблению, но даже к появлению во снах. — Господину Баху надо было написать не о кофе, а о шоколаде.

— Тогда это о шоколаде: «Нежнее, чем тысяча поцелуев, слаще, чем мускатное вино!» — пропел Эрик. Кристина замерла, восхищенно хлопая ресницами.

Польщённый тем, что между шоколадом и его пением Кристина предпочла второе, Эрик спел ещё несколько арий, собственно, всю дюжину арий, которые знал, и перешёл на испанские любовные баллады.

Вечер определенно складывался удачно.

— Ах, месье, — нежным голоском сказала Кристина, когда Эрик пропел последнюю ноту и потянулся за бокалом вина, чтобы перевести дух, — как красиво! У вас поистине ангельский голос! Вы певец?

— Не совсем, — скромно потупился Эрик. — Но зачем говорить обо мне. Вы, мадемуазель, настоящее сокровище. Искра божьего дара в вас заполыхала настоящим огнём таланта.

Кристина смущённо кашлянула.

— Вы действительно так думаете, месье? — прошептала она.

— Я не думаю, я знаю, — твёрдо заверил ее Эрик. — Вашему голосу не хватает огранки, но его звучание — даже в неогранённом виде — это прекрасно.

— Может быть, месье, — Кристина бросила на него взгляд из-под опущенных ресниц, — мы споём вместе? Вы сами… ваш голос… Это не может быть голос обычного человека. Это голос Ангела Музыки.

Эрик сморгнул, настолько просто и безыскусно прозвучали, казалось бы, пафосные слова. За свою тридцатипятилетнюю жизнь он примерил разные личины, но бывать ангелом ещё не доводилось. Блажен, как говорится, кто верует, но Кристине явно следовало бы повзрослеть.

Тем не менее, они спели несколько арий, довольно слаженно, их голоса сливались в унисон и отлетали к потолку грота, отражались от него и возвращались, как послевкусие от вина.

— Никак не могу понять, кто же вы, — сказала Кристина спустя какое-то время. — Какая-нибудь знаменитость. Проездом в Париже. Инкогнито. В маске…

— Увы, дитя моё, — разом помрачнел Эрик, — маску я ношу не потому, что хочу остаться неузнанным. Это моё… лекарство, защищающее от человеческой ненависти.

— Ненависти, месье?! За что же вас ненавидеть? Вы божественно поёте, и вы так красивы… Эта маска, она подчеркивает вашу красоту, ваши мужественные черты, эти скулы, эти брови, — на Кристину явно подействовали два выпитых бокала. — Если вы так красивы в маске, насколько же вы прекрасны, хотелось бы мне знать, без маски.

— Боже сохрани вас, дитя моё, — Эрик поднялся со стула и навис над Кристиной, — трогать маску!

Кристина надула губки, обвела глазами окружающую обстановку, решительно поднялась.

— Месье, покажите мне ваше жилище, — бодрым тоном сказала она. Пришлось показывать.

Экскурсантом Кристина была никудышным, то и дело порывалась заглянуть то в шкафчик с затхлым барахлом, то в закуток со строительными отходами. Её многочисленные «а что там, месье?», «а вон то — это что такое?» — утомили Эрика чрезвычайно.

Когда он приотстал, чтобы утереть со лба пот, Кристина разглядывала коллекцию бюстов. Бетховен, Моцарт, Верди… Какой-то скульптор точно был меломаном.

— Я всё думаю, месье, — протянула Кристина, ковыряя пальчиком в гипсовом ухе Перголези, — что же под вашей маской…

— Моё страшное проклятье, — пробурчал Эрик. — Из-за которого меня называли «дитя дьявола», и ни одна женщина не касалась меня, не целовала, даже матушка, даже она… — Эрик замолчал. Кристина шмыгнула носом.

— Неужели ни одна женщина? — с подозрением спросила она.

— Под маской — отрава любой симпатии, — доверительно сообщил Эрик.

— Бросьте, месье, — махнула рукой Кристина. — Так не бывает, чтобы уж совсем ни одна.

Она покачала головой и распахнула очередную дверь. И замерла: за дверью оказалась спальня. Ещё в первый свой визит сюда Эрик оценил масштабы чужой фантазии. Кровать в форме лебедя, бордовые драпировки, повсюду ароматические свечи… Кто-то усердно вил это любовное гнёздышко, и Эрик прекрасно знал, как этого «кого-то» звать. Заглянув через плечо Кристины, Эрик невольно представил себе компаньона в обществе знойной итальянской дивы — их обоих, да на этой вот постели…

— Мне вас так жаль, — ласково сказала Кристина. Эрик дёрнулся. Она читает мысли?!

Но девушка продолжила:

— Мне так вас жаль, право. И так обидно за свой пол, что я готова доказать — вы ошибаетесь, месье.

— В чём именно? — уточнил Эрик. Свидание начало приобретать интересный оборот.

— Я докажу вам, что внешность не имеет значения. Главное — душа!

— Нет, Кристина, я не верю в эти сказки, — пробормотал Эрик, позволяя взять себя за руку и подвести к кровати.

— Всё-таки я хочу вам доказать, что сказки вполне реальны.

— Ничего у вас не получится.

— А вы закройте глаза.

— Вы будете кричать, как все остальные. Они все всегда кричат… Это каждый раз разбивает мне сердце и мешает с прахом мечты о тихом семейном счастье, домике, утопающем в розах, о нежной супруге, с которой мы бы музицировали до потери сознания…

— Ну же, делайте, что вам говорят! — Кристина провела тёплой ладошкой по рукаву его пиджака, и Эрик почувствовал, как у него в груди растёт необъяснимое, иррациональное волнение. — Закройте глаза… — прошептала Кристина ему на ухо, чем вызвала у Эрика плохо контролируемую дрожь в руках. Даже если сейчас всё закончится, даже если она сорвет маску, и это будет последнее, что случится на их свидании… он сохранит воспоминания о том, как подушечки её пальцев касались его губ и щеки, не защищенной маской.

— Эрик, позвольте мне… Вот и всё, о чем я прошу… — Кристина подцепила указательным пальцем край маски.

И Эрик, повинуясь этому голосу, приобретшему вдруг кристальную чистоту, закрыл глаза.

*

Домой он вернулся утром, когда небо стало совсем светлым, а простые парижане, в поте лица своего зарабатывающие хлеб насущный, давно приступили к работе. Ему самому следовало идти в театр и приступать к своим временным обязанностям управляющего по хозяйственной части, если только не вспоминать, что как раз оттуда он и шёл. Он умел отдавать работе всего себя, трудиться без передышки, но сейчас хотелось отдохнуть и подумать. Именно этим Эрик и собирался заняться… как только приведёт в чувство партнёра.