У каждого свой путь.Тетралогия

Степанова находилась в госпитале, когда Бредин начал избирательную компанию по выдвижению женщины в депутаты Государственной Думы от Российской Армии. Начал, естественно с армии. Типографии печатали листовки с портретом Марины в полевой форме. Ее послужной список, награды и знаменитые клички. Целые кипы листовок отправлялись в части, в действующую армию в Чечне. На стенах домов и заборах, на специальных стендах и на фонарных столбах появились ее портреты с надписью «Армия за Степанову!».

До выборов оставалось меньше двух месяцев. Генерал-полковник развил кипучую деятельность, пока подчиненная находилась на лечении. В действующую армию отправлялись агитаторы. Офицеры в Чечне усмехались, слушая агитационные речи, то и дело из рядов звучали реплики:

— Да мы Маринку получше тебя знаем! Своя она. Иди, агитируй других, у нас дел полно! Нечего отрывать по пустякам.

В частях под Дуба-Юртом и Бамутом их вообще слушать не стали:

— Она с нами воевала. Мы Искандера и так поддержим. Валите отсюда…

Со всех сторон поступали сведения об успехе начатой компании. Военные поддерживали кандидатуру. Большинство слышало о Марине не раз. Молодым офицерам рассказывали о Степановой те, кто прошел Афганистан. Со всех концов страны на адрес разведуправления шли телеграммы с приветствиями. Через неделю Бредин приволок целый ворох открыток со словами «Поддерживаем!» и наброски речей, которые она должна была произносить по телевидению и радио. От открыток Маринка схватилась за голову и смущенно рассмеялась:

— Господи! Я тут в палате сижу, а меня уже все знают. Евгений Владиславович, ну нельзя же так!

Генерал возразил:

— Марина, осталось мало времени! Вот наброски приветственных речей, которые писали опытные люди. К тебе завтра-послезавтра, прямо сюда, явятся журналисты и телевизионщики.

Она испугалась:

— Да вы что! Всей стране в больничном халате показаться? Мои родители в обмороке лежать будут!

— Халат заменить на костюм не сложно.

Она резко сказала:

— Никаких костюмов! Форма, полевая форма!

— Тогда хотя бы парадку с юбкой!

Степанова хохотнула:

— Ага! Да меня тогда ни один знакомый офицер не узнает! И мне не привычно будет. Полевушка она своя, родная. Прикипела я к ней. Не уговаривайте, Евгений Владиславович. Может потом и одену парадку, но не сейчас.

— Тогда наградные планки повешу.

— Делайте что хотите…

Бредин что-то быстро прикинул в уме и замолчал. Марина бегло просмотрела заготовленные речи. Вот тут у генерала начались трудности. Степанова возмутилась уже от первых слов:

— «Уважаемые депутаты»? Кто их уважает? Армия их точно не уважает! Я не стану повторять эту чушь! Стоп, Евгений Владиславович! — Маринка подняла обе руки вверх, останавливая генерала: — Я не хочу с вами ссориться, но к завтрашнему дню я напишу приветственные речи и не к депутатам и правительству, а к Армии! К многострадальной, униженной и обездоленной Российской Армии!

Бредин понял, что спорить бесполезно:

— Ладно, Маринка! Делай, как знаешь! Покажешь мне свои речи?

— Приезжайте. И не плохо бы пишущую машинку сюда привезти с машинисткой. Я ведь печатать не мастак! Мне легче с автоматом…

— Часика через два будет и машинистка и машинка.

Так Маринкина палата превратилась в кабинет. Военные врачи молчали, так как и сами поддерживали кандидатуру пациентки. Бредин вместо машинки привез компьютер. Опытный электронщик за пару часов установил и настроил его. Едва он закончил, в дверь палаты постучали и в проеме показался молоденький прапорщик. Смущенно улыбнулся:

— Марина Ивановна, меня генерал Бредин прислал. Я машинистка…

Марине смеяться было нельзя и она с трудом сдержалась, обхватив руками перетянутую бинтами грудь. Легкое пофыркивание вырвалось наружу:

— Присаживайся, «машинистка»! Как звать?

— Игнат Капустин.

— Старинное имя! Редкое сейчас. В честь отца или деда назвали?

Заметила, как парень гордо ответил:

— В честь прадеда. Я с Брянщины. Прадед мой в семьдесят три года немцев бил в партизанах. В разведку ходил и погиб, фрицев вместе с собой подорвав.

Марина внимательно взглянула на прапорщика:

— Прадед твой героем был и армия наша была великой. Никто не смел ее ругать. А сейчас разные разжиревшие боровы этой армии в лицо плюют… Ну, что, парень, повоюем с депутатами? Садись за клавиши. С Богом…

Между тем в Чечне центр боевых действий сместился к Бамуту. Спецназовцы Огарева и Андриевича, а так же артиллерия подполковника Силаева были переброшены из Дуба-Юрта в район ингушского селения Аршты. В Бамуте, который стоял на границе между Ингушетией и Чечней, базировалась мощная, более тысячи боевиков, бандгруппировка. Оборонительные сооружения были построены еще в 1994 году.

После того, как федеральные войска сильно потеснили боевиков, большая часть бандитов тоже перебралась в Бамут. Поселок считался неприступной крепостью, настолько мощными были созданные укрепления. Федеральные войска до этого дважды штурмовали Бамут, но не смогли взять его. Теперь они вновь готовились к штурму бандитской цитадели. Проводили доразведку и намечали точечные удары по выявленным позициям бандитов.

Евгений Владиславович дважды перечитал подготовленную речь. Взглянул на спавшего на кушетке, разрумянившегося во сне, прапорщика:

— Всю ночь работали?

Она кивнула:

— Пусть Игнат поспит. Умаялся парнишка…

Он задумчиво поглядел на нее:

— А ты? Ты знаешь, что своей речью всех депутатов против себя настроишь сразу? Со скандала хочешь начать политическую деятельность? Я бы не советовал. Многие тебя убрать захотят.

Она твердо поглядела ему в глаза:

— Я не имею права поступить иначе. Мужики меня презирать будут, если я славословить стану тех, кто их втаптывает. На мое простое устранение политики пусть не рассчитывают. Мою чувствительность на опасность вы знаете. Потребуется, с охраной ходить буду. Вас попрошу мужиков у Огарева или Андриевича откомандировать, проверенных боями, но говорить правду я буду! Не для того я согласилась депутатом стать, чтобы лишь согласно кивать вместе со всеми. Я буду защищать армию от политиков!