У кромки моря узкий лепесток

— Только не говори, что ты голосовал за Альенде! — воскликнула Росер, обнимая Фелипе и Хуану.

— Как тебе такое в голову пришло, женщина! Я голосовал за христианскую демократию, хотя не верю в достоинства ни демократии, ни христианства, просто не хотел доставлять удовольствие отцу и голосовать за его кандидата. Я монархист.

— Монархист? Господи боже мой! Разве ты не был единственным прогрессивным человеком среди троглодитов вашего клана? — пошутил Виктор.

— Грехи юности. Нам в Чили недостает короля или королевы, как в Англии, это как-то более цивилизованно, — в таком же шутливом тоне ответил Фелипе, пытаясь раскурить потухшую трубку, которую всегда носил с собой, соблюдая стиль.

— Тогда что ты делаешь на улице?

— Держим руку на пульсе. Хуана голосовала в первый раз. Вот уже двадцать лет женщины имеют право голосовать, и только сейчас это право вступило в действие, чтобы они могли проголосовать за правых. Я так и не смог ей втолковать, что она принадлежит к рабочему классу.

— Я голосую, как ваш отец, мой маленький Фелипе. А тут просто поднялся всякий сброд, как говорит дон Исидро, такое уже было.

— Когда? — спросила Росер.

— Она имеет в виду правительство Педро Агирре Серды, — пояснил Фелипе.

— Благодаря Агирре Серде мы и находимся здесь, Хуана. Это он приказал перевезти беженцев из Франции на «Виннипеге». Помните? — спросил Виктор.

— Мне скоро восемьдесят, но память у меня в порядке, юноша.

Фелипе рассказал им, что его семья окопалась в доме на улице Мар-дель-Плата в ожидании, когда марксистские орды наводнят богатый квартал. Они распространяли слухи о терроре, которые сами же и выдумывали. Исидро дель Солар был настолько уверен в победе консерваторов, что собирался устроить праздник вместе со своими друзьями и единоверцами. Повара и прислуга все еще в доме, ждут, что в результате божественного вмешательства ход событий изменится и они смогут поднести гостям шампанское и устриц. Хуана единственная, кто захотел увидеть, что творится на улицах, но не из-за политических симпатий, а из любопытства.

— Отец объявил, что перевезет семью в Буэнос-Айрес, пока в эту гребаную страну не вернется здравый рассудок, но мать невозможно сдвинуть с места. Она не хочет оставлять Малыша одного на кладбище, — добавил Фелипе.

— А как Офелия? — спросила Росер, чувствуя, что Виктор не решится упоминать ее имя.

— Она вдалеке от предвыборной лихорадки. Матиаса назначили торговым атташе в Эквадоре, он карьерный дипломат, так что новое правительство не выгонит его на улицу. Офелия воспользовалась ситуацией и занимается в мастерской художника Гуаясамина^[34]. Яростный экспрессионизм, крупные мазки. Семья считает, что ее работы напоминают огородное пугало, но у меня есть несколько ее работ.

— А ее дети?

— Учатся в Соединенных Штатах. Они тоже пережили политические катаклизмы вдали от Чили.

— А ты останешься?

— На какое-то время да. Хочу посмотреть, в чем состоит этот социалистический эксперимент.

— Всем сердцем желаю, чтобы он удался, — сказала Росер.

— И ты думаешь, правые и американцы это позволят? Попомни мои слова, эта страна катится в пропасть, — ответил Фелипе.

Радостные демонстрации прошли без происшествий, и на следующий день, когда перепуганные обыватели кинулись в банки, чтобы забрать деньги, купить билеты и бежать из страны до того, как сюда войдут большевики, они увидели, что улицы подметают, как во всякую обычную субботу, и нет ни одного оборванца с дубиной, угрожающего приличным людям. Тогда они решили не торопиться. Они посчитали, что одно дело — выиграть выборы и совсем другое — официально стать президентом; пройдет еще два месяца, прежде чем конгресс примет решение и, возможно, повернет ситуацию в свою пользу. Напряжение висело в воздухе, и план по устранению Альенде в результате военного переворота был разработан еще до вступления его в должность президента. В последующие недели в результате заговора, поддерживаемого американцами, был убит главнокомандующий чилийской армией, выступавший против любого вмешательства военных в политику; это сделал кадровый военный, которому захотелось выделиться. Преступление произвело эффект, обратный ожидаемому, и, вместо того чтобы восстать, военные в массовом порядке осудили убийство и только укрепились в законопослушании, свойственном большинству чилийцев, не привыкших к подобным злодейским методам, обычным в какой-нибудь банановой республике, но не в Чили, где разногласия никогда не решались стрельбой. Конгресс ратифицировал избрание Сальвадора Альенде, который стал первым кандидатом-марксистом, избранным демократическим путем. Идея мирной революции уже не казалась такой безумной.

В течение этих неспокойных недель, которые прошли между выборами и передачей власти, Виктору не выдалось случая сразиться с Альенде в шахматы, поскольку будущий президент в это время занимался процессом политического примирения за закрытыми дверями, устранением и уменьшением квот для правительственных партий в структурах власти, а также контактами с оппозицией, продолжавшей портить ему кровь. Альенде отказался от какого бы то ни было вмешательства в ситуацию Чили со стороны Соединенных Штатов. Из-за чего Никсон и Киссинджер поклялись помешать претворению в жизнь победоносного чилийского эксперимента, поскольку он мог оказаться искрой, которая разожжет пожар по всей Латинской Америке и в Европе, а так как давление и угрозы в адрес самого Альенде ничего не дали, американцы стали обхаживать военных. Не то чтобы Альенде недооценивал своих врагов, внешних и внутренних, но в нем утвердилась какая-то иррациональная вера в то, что народ встанет на защиту своего правительства. Говорили, будто он волшебным образом умеет дергать за ниточки, чтобы управлять любой ситуацией и поворачивать ее в нужную для себя сторону, однако в последующие три драматических года этого уже было мало. Избранному президенту очень недоставало чуда и благосклонности судьбы. Шахматные партии с Виктором возобновились только в следующем году, когда в сложное расписание президента вернулись некоторые привычки его обычной жизни.

X

1970–1973

По ночам я задаю себе вопрос:

что будет с Чили?

С бедной родиной моей,

темнеющей во мраке?

Пабло Неруда, «Бессонница», из книги «Записки с Черного острова»

Жизнь Виктора и Росер протекала в том же русле, что и раньше, каждый был занят своим делом, у него — больница, у нее — уроки, концерты, гастроли, а в стране между тем бушевал вихрь перемен. За два года до выборов один хирург, у которого были золотые руки, пересадил человеческое сердце двадцатичетырехлетней женщине в больнице Вальпараисо. Такая операция однажды уже проводилась в Южной Африке, но тогда она была воспринята как вызов законам природы. Виктор подробно изучил случай в Вальпараисо и день за днем скрупулезно отмечал в календаре состояние пациентки, которая прожила тридцать три дня. Ему снова стал сниться Лазарь, юный солдат, которого он спас от смерти на перроне Северного вокзала, незадолго до окончания Гражданской войны. Неотвязный кошмар о Лазаре, неподвижное сердце которого лежит на подносе, трансформировался в яркий сон, в котором у мальчика была открыта грудная клетка, и внутри билось совершенно здоровое сердце, с исходившими из него золотистыми лучами, как на изображении Святого сердца Иисуса.

Однажды Фелипе дель Солар пришел на консультацию к Виктору с жалобами на острую боль в груди. Никогда еще нога его не ступала в общественную больницу, он обращался только в частные клиники, однако репутация его друга заставила Фелипе решиться сменить богатый квартал на серую зону, где обитали люди иного класса.

— Когда уже у тебя будет собственная клиника? Только не надо разглагольствовать о том, что здоровье — это право каждого, а не привилегия избранных. Я это уже слышал, — сказал он вместо приветствия.

Фелипе не привык добывать номерок и сидеть в очереди на металлическом стуле. Виктор осмотрел его и, улыбаясь, сказал, что сердце у него здоровое, а в груди колет из-за нервного напряжения и непрестанного ощущения тревоги. Одеваясь, Фелипе заметил, что из-за политической ситуации половина населения Чили страдает нервным напряжением и ощущением тревоги; что же касается его самого, он-то как раз думал, что социалистическая революция, о которой столько кудахтали, так и не состоится, что правительство будет парализовано, поскольку погрязнет в разборках между партиями, которые его поддерживают, и продажными союзниками прежней власти.

— Если революция провалится, Фелипе, то не только потому, о чем ты сейчас сказал, но главным образом из-за махинаций ее врагов и вмешательства Вашингтона, — ответил Виктор.

— Но ведь нет же никаких принципиальных изменений!

— Ошибаешься. Изменения заметны уже сейчас. Альенде сорок лет вынашивал эти политические планы, а сейчас запустил их в жизнь.

— Одно дело планировать, другое — руководить. Ты посмотри на этот политический и социальный хаос в стране, на экономику, которая вот-вот окончательно обанкротится. У этих людей нет ни опыта, ни подготовки, они только и знают, что дискутировать, причем никогда и ни в чем не приходят к согласию, — ответил Фелипе.

— Зато оппозиционеры, наоборот, все вместе преследуют одну цель, так ведь? Скинуть правительство любой ценой. И они могут этого достичь, поскольку владеют огромными ресурсами при почти полном отсутствии угрызений совести, — раздраженно парировал Виктор.

Альенде стал воплощать в жизнь то, о чем он говорил во время предвыборной кампании: национализация меднорудной промышленности, передача государству предприятий и банков, экспроприация земли. Это встряхнуло всю страну. Реформы показали хорошие результаты в первые месяцы, однако из-за бесконтрольного движения денег инфляция взлетела так, что никто не знал, насколько дороже будет стоить хлеб завтра. Как и предполагал Фелипе дель Солар, правительственные партии грызлись между собой, предприятия, которыми управляли рабочие, функционировали плохо, производство вошло в пике, а продуманный саботаж оппозиции способствовал дестабилизации положения в стране. В семье Далмау больше всех сокрушалась Карме.