У кромки моря узкий лепесток
Шрифт:
Через тринадцать месяцев Росер заподозрила, что некое скрытое зло медленно пожирает ее изнутри, но убедила себя, что это либо возрастные явления, либо она все придумала, так что муж ничего не замечал. Виктор был так занят своими успехами, что к жене относился небрежно, хотя, когда они были вместе, он по-прежнему был ее лучшим другом и любовником, для которого она была красивой и желанной в свои семьдесят три года. Он тоже прекрасно ее знал, как изнутри; так и снаружи. Она худела, кожа у нее пожелтела, и ее тошнило, но раз это не беспокоит Виктора, без сомнения, речь идет о чем-то неопасном. Прошел еще месяц, прежде чем она решилась с кем-нибудь проконсультироваться, поскольку, кроме всего прочего, по утрам ее сотрясал озноб. Из-за смутного ощущения стыдливости и чтобы не показаться мужу слишком мнительной, она решила обратиться к одному из его коллег. Через несколько дней, когда Росер получила результаты анализов, она пришла домой с плохой вестью: у нее нашли рак
С того дня, когда ей поставили диагноз, жизнь обоих претерпела решительные изменения, и единственное, чего они хотели, — это продлить совместную жизнь на все оставшееся у Росер время. Тщеславие слетело с Виктора в одну секунду, и он спустился со своего Олимпа в ад, обусловленный болезнью. Он взял бессрочный отпуск в больнице и оставил лекции, чтобы целиком посвятить себя Росер.
— Пока можем, мы будем это преодолевать, Виктор. Война с этой болезнью, возможно, будет проиграна, но мы, по крайней мере, выиграем несколько сражений.
Виктор повез ее в свадебное путешествие на южное озеро, поверхность которого напоминала зеркало изумрудного оттенка, в котором отражались леса, водопады, горы и заснеженные вершины трех вулканов. Среди этих фантастических пейзажей, в абсолютной тишине природы, в лесной хижине, вдали от всего и всех, они вспоминали прошлое, начиная с тех времен, когда она была худенькой девушкой, влюбленной в Гильема, и до нынешнего дня, когда стала для Виктора прекраснейшей женщиной на свете. Ей очень хотелось поплавать в озере, казалось, эта ледяная первозданная вода омоет ее изнутри и снаружи, очистит и оздоровит. Еще ей хотелось побродить по окрестностям, но у нее не хватало сил на долгие прогулки, она ходила очень медленно, опираясь одной рукой на руку мужа, а другой — на палку. Она на глазах теряла в весе.
Виктор всю свою жизнь имел дело со страданием и смертью, ему были хорошо известны все стадии бурных переживаний, через которые проходит пациент на конечном отрезке жизни, он читал об этом лекции на факультете: отрицание неминуемого, яростный гнев перед предстоящими страданиями, попытки обмануть судьбу и надежды на божественные силы, которые продлят земное существование, затем погружение в отчаяние и, наконец, в лучшем случае смирение перед неизбежным. Росер пропустила все эти этапы и с самого начала приняла свой конец с поразительным спокойствием, пребывая в ровном настроении. Она отказалась от альтернативных методов лечения, предложенных Мече и другими подругами по доброте душевной, ей не надо было ни гомеопатии, ни целебных трав, ни знахарей, ни экзорцизма[44].
— Ну да, я умру. И что? Все когда-нибудь умрут.
Если состояние позволяло, она часами слушала музыку, играла на пианино и читала стихи, держа на коленях кошку. Эта зверюга, которую ей подарила Мече, выглядела словно кошачья королева, однако была полудикая, держалась на расстоянии и любила одиночество, а порой исчезала на несколько дней и частенько возвращалась с окровавленными останками очередного грызуна, чтобы преподнести добычу хозяевам дома прямо к ним в кровать. Казалось, кошка понимала, что произошли изменения, и с ночи до утра была тихая и ласковая; она не отходила от Росер.
Поначалу Виктор взялся за изучение традиционных методов лечения, а также экспериментальных, читал научные доклады, исследовал каждое лекарство и избирательно запоминал статистику: он отвергал пессимистичные выводы и хватался за любую искру надежды. Он вспоминал Лазаря, юного солдата на Северном вокзале, которого вернул с того света, потому что тот страстно хотел жить. Он верил, если ввести в душу и в иммунную систему Росер такую же страсть к жизни, она сможет победить рак. Такие истории бывали. Чудеса случаются.
— Ты сильная, Росер, ты всегда была такой, ты никогда не болела, ты сделана из железа, ты победишь и это, эта болезнь не всегда смертельна, — повторял он словно мантру, но не смог внушить ей свой необоснованный оптимизм, и если бы он обнаружил его у своих пациентов, то, наверное, как врач, пришел бы в замешательство.
Росер следовала его рекомендациям, насколько могла. Только из-за него она прошла химиотерапию и облучение, уверенная в том, что это лишь продлит процесс, который с каждым днем давался ей все труднее. Она терпела, не жалуясь, со стойкостью, свойственной ей от рождения, применение наркотиков; у нее выпали волосы и даже ресницы, и она так исхудала, что Виктор поднимал ее на руки без малейшего усилия. Он пересаживал ее с кровати на кресло, носил на руках в ванную или выносил в сад, где можно было увидеть колибри в зарослях фуксий и зайцев, которые прыгали вокруг, словно насмехаясь над собаками, а те были уже такие старые, что им трудно было за ними гоняться. У нее пропал аппетит, но она делала над собой усилие и проглатывала пару кусочков тех блюд, что он для нее готовил по рецептам из кулинарной книги. Ближе к концу она принимала из пищи только крем по-каталонски — десерт, который готовила бабушка
Карме по воскресеньям для Марселя.— После того как я уйду, я хочу, чтобы ты оплакивал меня день или два, из уважения, утешил бы Марселя и вернулся в клинику и к своим лекциям, но только будь скромнее, Виктор, а то ты стал невыносимым, — сказала она ему однажды.
Каменный дом с соломенной крышей стал для обоих святилищем до самого конца. Они прожили в нем шесть счастливых лет, но только недавно, когда каждая минута дня или ночи имела особую значимость, они оценили его по достоинству. Они приобрели его в довольно запущенном состоянии и без конца проводили какие-то ремонтные работы; они заменили разодранные жалюзи, отделали ванные розовым кафелем и заменили ржавые трубы, поставили новые двери, потому что некоторые не закрывались, а какие-то было невозможно открыть; пришлось перебрать всю крышу, поскольку половина соломы сгнила и там завелись мыши, а затем очистить стены от паутины и мха и, кроме того, избавиться от моли, выбросив пыльные ковры. Все это было им не так уж важно. В объятиях этого дома они чувствовали себя защищенными и от назойливого праздного любопытства, и от сочувствия других людей. Единственным постоянным гостем был только их сын. Марсель приезжал часто, привозил продукты с рынка, корм для собак, кошки и попугая, который всякий раз радостно вопил: «Привет, красавец!», а еще записи классической музыки для матери и видеоматериалы, чтобы родители были в курсе того, что происходит, а также газеты и журналы, которые ни Виктор, ни Росер не читали, поскольку внешний мир действовал на них угнетающе. Марсель был очень внимательным, тихонько разувался в передней, чтобы не шуметь, однако заполнял пространство дома своим присутствием рослого мужчины, а атмосферу — натянутым оживлением. Родителям не хватало его, если в какой-то день он не появлялся, но когда он был с ними, то у них начинала кружиться голова. Еще приходила соседка Мече, молча оставляла на крыльце еду и спрашивала, не надо ли чего-нибудь. Она не задерживалась ни на минуту, понимая, что самое ценное сейчас для семьи Далмау — быть вместе, это было их время прощания.
Настал день, когда они оба сидели в плетеных креслах на крыльце дома, она — с кошкой на коленях, он — с собаками у ног, глядя на золотистые холмы и вечернее синее небо, и тогда Росер мягко попросила мужа освободить ее, позволить ей уйти, потому что она слишком устала.
— Ни при каких обстоятельствах не отправляй меня в больницу, я хочу умереть в нашем доме и чтобы ты держал меня за руку.
Виктор, совершенно обескураженный, вынужден был смириться с собственным бессилием. Он не мог ее спасти и не мог представить себе жизни без нее. Он вдруг понял, что те полвека, что они прожили рядом, промелькнули, как один миг. Куда они делись, все эти дни и годы? Будущее без нее казалось пустой комнатой без дверей и окон, которая являлась ему в ночных кошмарах. Ему снилось, что он бежит от войны, крови и искалеченных тел, бежит и бежит во мраке ночи, как вдруг оказывается в наглухо закрытом помещении, где он спасается от всех, кроме себя. Весь его энтузиазм, вся энергия прошлых месяцев, когда он считал себя неуязвимым для возраста, растворились и исчезли. Женщина, что всегда была рядом с ним, тоже состарилась за несколько минут. Еще несколько мгновений назад она была такой, какой он видел ее всегда, — юной женщиной двадцати двух лет с новорожденным ребенком на руках, той, что вышла за него замуж без любви, а потом полюбила так, как никто на свете не любил, и она была его верным товарищем. С ней он пережил все то, что человеку стоит пережить. Перед близостью смерти сила его любви стала нестерпимой, словно ожог. Ему захотелось встряхнуть ее, крикнуть, чтобы она не уходила, у них есть еще много лет впереди, чтобы любить друг друга, как никогда, и всегда быть вместе, не расставаясь ни на день, «пожалуйста, пожалуйста, Росер, не оставляй меня». Однако ничего этого он не сказал, надо было быть слепым, чтобы не видеть в этом саду Смерть, поджидавшую его жену с терпением призрака.
Поднялся прохладный ветер, и Виктор укрыл Росер до самого подбородка двумя одеялами. Из-под них виднелась только исхудавшая, как у скелета, рука, сжимавшая его руку так сильно, как только могла.
— Мне не страшно умирать, Виктор. Я довольна, мне бы хотелось знать, что будет после. И ты тоже не должен бояться моей смерти, ведь я всегда буду с тобой в этой жизни и во всех других. Это наша карма.
Виктор, как ребенок, разразился слезами, не сумев сдержать отчаяния. Росер дала ему выплакаться, пока его слезы не высохли и он не примирился с тем, что она приняла еще несколько месяцев назад.
— Я не могу допустить, чтобы ты продолжала страдать, Росер, — это было единственное, что он смог выговорить. Она устроилась у него под мышкой, как делала каждую ночь, и убаюкивала его, что-то нашептывая, пока не уснула.
Стало совсем темно. Виктор забрал у нее кошку, осторожно взял Росер на руки, чтобы не разбудить, и отнес на кровать. Она была почти невесомой. Собаки шли за ним.
XIII
Я завершаю свой рассказ 1994