У меня к вам несколько вопросов

Она пожала плечами.

— Есть уйма людей, кто мог бы это сделать, но не обязательно. То есть взять ее парня, этого Робби Серено, но он был на тусовке в лесу, с уймой свидетелей, но если время ее смерти ошибочно, это ничего не значит. И вообще, возможно, это даже не убийство. Есть теория, что она прыгнула в бассейн со смотровой площадки и ударилась головой, а потом поранила шею о канат. Хотя бы потому что: как вы засунете кого-то в купальник против воли? То есть я работала сиделкой и могу сказать, что это невозможно. Так что, если она надела купальник, может, она ныряла.

Всякий, кто хоть немного разбирался в криминалистике, отбрасывал эту теорию — канат не мог оставить на шее следы пальцев, — но я ничего не сказала.

Мы двинулись дальше. Во всяком случае, класс двинулся.

В числе наиболее ярких улик против Омара был найденный в его столе фотоальбом «Лица Грэнби ’94–’95». Не представляю, чтобы где-то до сих пор печатали то, что мы называли фотоальбомами, но вы их помните — такие альбомчики на спирали с черно-белыми снимками всех учеников.

Под каждым фото Омар что-нибудь написал. Позже он заявлял, что сделал это для запоминания, чтобы знать, кто ходил в спортзал, как будто кто-то мог без спроса пробраться туда покачать штангу.

В одной статье, которую мне прислала Фрэн на следующий год — родители пересылали ей в Рид подписку «Профсоюзных лидеров», а она пересылала отдельные номера через всю страну мне, в Университет Индианы, — была страница с Талией. На двух фотографиях Омар кое-что подрисовал. Дафне Крамер — очки. А Талии — петлю вокруг шеи, уходящую за верхний край. Омар заявлял, что не рисовал ее и впервые видит, но петля была нарисована теми же чернилами, которыми были сделаны надписи, однозначно его.

Фотографии в альбоме располагались в алфавитном порядке, и я была на одной странице с Хани Кайяли, ставшей крупным ресторатором. Под моим фото Омар написал: Уэнздей Аддамс. Могло быть и хуже: я походила на злого бурундука. Под фото Хани он написал: пахнет кебабом. Под фото Талии: чикса.

Джамиля назвала свой подкаст о приемных комиссиях и финансовой помощи «Примите это».

Подкаст Лолы о ресторанных работниках назывался «Подано». Проект Алиссы, посвященный Арсарет Гейдж Грэнби, назывался «Мать-основательница». Ольха не мог определиться с названием — у него было семь вариантов. Бритт хотела назвать подкаст о Талии «Ложное признание», но к концу урока предпочла «Она утонула», что являлось отсылкой к «Гамлету» — Ольха проверил это в интернете. Звучало мелодраматично, но не подразумевало обращения к широкому зрителю. Это было для нас. Две-три серии, просто для нас.

14

На киноведении в тот же день: коляска Эйзенштейна скачет вниз по лестнице в Одессе. Я велела ребятам заметить среднюю длительность кадра. Три секунды — практически эффект стробоскопа для своего времени. Затем, в цвете, шестьдесят два года спустя, катится вниз коляска Де Пальмы по лестнице вокзала Чикаго-юнион, беззвучный крик матери. Снова Эйзенштейн, снова Де Пальма, снова Эйзенштейн, оба ребенка падают, обе камеры быстро мигают, не отрываясь от происходящего, но не в силах сфокусироваться. Я написала на доске:

«Монтаж как приманка. Действие -> заострение внимания -> „воздействие“ эмоциональное, ментальное, политическое».

В классе было одно особенно яркое дарование, паренек, всем корпусом подавшийся вперед.

Он сказал:

— Ощущение… окей, эта сцена воспроизводит живой опыт? Но монтаж воспроизводит память, то, как память раздроблена.

На задней парте перешептывались парень с девушкой. Я нарочно спросила их, есть ли у них какие мысли.

Девушка сказала:

— Мы пытались понять, что стало с младенцами. Типа нам когда-нибудь покажут дальнейшее развитие?

После урока: три сообщения у меня в телефоне — все от Джерома. Вопрос о собачьей таблетке от блох; фотка с Лео, направляющимся в школу с белыми волосами и в кардигане; затем: «Держись подальше от „Твиттера“. Найди симпотного учителя и потрахайся. Надеюсь, ты отдыхаешь».

Я была рада, что мы разъехались, и действительно спала с другими людьми, во всяком случае с Яхавом, во всяком случае раньше… и я не возражала против того, чтобы Джером встречался с другими женщинами. Но, когда он вот так говорил, мне почему-то становилось грустно, не знаю отчего.

Перед ужином я успела заглянуть в фитнес-зал, в котором всего несколько подростков поднимали тяжести, и отметила обновления. На всякий случай я взяла купальник и очки для плавания, и после двадцати минут на эллиптике так разогрелась, что меня потянуло к воде, хотя она всегда казалась мне слишком холодной.

Только подумайте: я сказала себе, что именно поэтому хочу окунуться в бассейн. Чтобы охладиться.

Что взяла с собой купальник потому, что люблю плавать.

Я переоделась в раздевалке и прыгнула с мелкого края, подняв смутивший меня шум. Отметив, как внезапно поголубели ноги, я задумалась: это отражение от голубых стен бассейна или гипотермия?

Я не стала включать свет: мне нравилось, как все смотрелось в полумраке, как вечернее солнце бросало мягкие тяжелые лучи сквозь высокие горизонтальные окна. Я уже забыла, какой в Грэнби свет. Здесь он другой, более старый, идущий к тебе через века. Зимой на улице он падал с неба иголками, а в доме был похож на суп.

Бассейн почти не изменился. На доске были рекорды начала 90-х, пара чьих-то рекордов из 70-х и дополнения за 16-й год некой Стефани Паши, побившей почти все рекорды девочек. В углу все так же стояли два больших шкафа для снаряжения, забитые досками для плавания. Канаты все так же в цветах Грэнби: зеленые чередовались с золотыми. Стену украшали все те же цветные баннеры из Холдернесса, Гротона, Проктора.

К счастью, когда умерла Талия, плавательный сезон уже закончился; оставалась только выездная встреча. Можете представить, чтобы пловцы входили в бассейн после такого, даже с новой водой?

Мне бы надо было думать о занятиях, пока я плавала, но (как странно) я думала о другом.

Не помогало как то, что бассейн был таким большим и пустым, так и то, что очки для плавания не ладили с моим периферийным зрением и мне все время казалось, будто кто-то плывет рядом со мной.

Когда я изучала в интернете карты кампуса, то обнаружила скрупулезные вычисления: смотровая площадка расположена в двадцати футах над и в восьми футах от края бассейна, а высота перил площадки три фута, из чего следует, что человек, прыгнувший с перил, должен преодолеть двадцать три фута вниз и больше восьми вперед, чтобы достичь воды. [22] Люди прибегали к сложной геометрии, включающей траекторию тела в прыжке. Рисовали диаграммы.

22

20 футов ? 6 м. 3 фута ? 1 м. 23 фута ? 7 м.

Логика была такая: если Талия прыгнула, она могла не долететь, запрокинуться и удариться головой о край или же, наоборот, перелететь и упасть шеей на канат. Но проблема в том, что она не могла сделать сразу и то, и другое. Повреждение сонной артерии наводило на мысль об удушении, а синяки с правой стороны лица, не говоря о повреждении ствола головного мозга и задней части черепа, не могли возникнуть из-за падения на край бассейна или канат. Плюс на краю бассейна не было заметно следа от удара.