У нас в саду жулики (сборник)

Ромка тянет меня за собой. И вдруг останавливается.

– Старик… а книги взял?.. Ведь ты же писатель…

Я возвращаюсь обратно и вытаскиваю «Мальчика с одуванчиками». Фломастер у меня в кармане.

Ромка меня отругал:

– Да ты, старик… что… надо бы кучу… масштаб!.. Ладно… пошли!

Заталкивает в какую-то забегаловку и любуется мной продавщице. Какого он отхватил им орла!

– Где, – спрашивает, – хозяин?

И продавщица кивает обратно на улицу. Ромка его по запарке проскочил.

Два крепыша. И похоже на тбилисское «Динамо». Но может, и «Арарат».

Ромке не терпится.

– Вот, – говорит, – вам… привел. Писатель… (как будто рекламирует породу) из Питера… – и тычет в мою книжку.

Хозяин ее листает и смотрит на мой портрет. Потом на меня и улыбается.

Ромка вытаскивает уже приготовленную свою и присоединяет.

И он, мол, тоже не лыком шит. А я его друг. Такой вот Союз писателей. Но он-то уже американец. А друг приехал из России. И ему нужна скорая помощь.

Хозяин протягивает мне книгу обратно и думает.

Его товарищ сомневается:

– Нет, не потянет… Молодые уходили… С восьми утра и до десяти вечера… Семь раз в неделю…

– А сколько, – спрашиваю, – платите?

– Тридцать долларов в день.

Делю тридцатку на четырнадцать:

– Два доллара в час…

Хозяин:

– А где живешь?

И Ромке все не терпится:

– Да рядом… Потянет… Он северянин… Прошел всю Камчатку…

Хозяин берет у меня книжку и исчезает за дверью, а тот, что с ним разговаривал, уходит. Мы с Ромкой стоим и ждем.

– Да, – улыбается Ромка, – маловато… Но должны потом прибавить…

– Конечно, – говорю, – должны.

Хозяин возвращается, но почему-то без книжки. У Ромки загораются глаза. Неужели возьмут?

Хозяин мне говорит:

– Пошли.

И уже внутри показывает:

– Вон туда.

Я вхожу в закуток: в густой копне волос за столом пожилая Сулико.

Возле стола еще один стул.

Я говорю:

– Здравствуйте.

Хозяйка мне отвечает:

– Здравствуйте.

И приглашает:

– Пожалуйста, садитесь.

С моими трудами в руках внимательно меня разглядывает.

– Вы, – спрашивает, – откуда?

– Я, – говорю, – из Петербурга. А это, – и киваю на ее руки, – моя книга. И я ее со стола продаю.

Листает. Я сижу на стуле.

– Я, – говорит, – вас вижу каждый день. Вам наши условия уже известны?

– Уже, – говорю, – известны. А меньше, – спрашиваю, – нельзя? Часов… хотя бы шесть…

– Меньше нельзя… – и так участливо мне улыбается. – Вам сколько, – спрашивает, – лет?

– В июле, – говорю, – пятьдесят два. Уже два года внуку.

Все продолжает улыбаться:

– Мальчик на побегушках…

И начинает перечислять мои будущие обязанности: и грузчик, и мойщик посуды. А перед закрытием – еще скоблить полы.

– Нет, – говорит, – это не для вас…

– Да, – соглашаюсь, – это не для меня. – И поднимаюсь.

Протягивает мне книжку и все еще продолжает улыбаться.

– До свидания, – говорю, – извините.

– Ничего, ничего… – и понимающе мне кивает.

Ромка:

– Ну, как (заинтересованно)… Взяли?

– Ты, – говорю, – что, офонарел? Два доллара в час… И целый день…

Ромка молчит и, теперь уже как будто извиняясь, обреченно опускает голову.

– Да, да… старик… ты прав… Это, наверно, я… виноват… не сообразил…

– Ну, почему же не сообразил? Ведь ты же, – улыбаюсь, – хотел как лучше.

Саня-хохол и игорек

Игорек меня удивил. Мы вошли с ним в метро, и он мне вдруг предлагает:

– Давай паровозиком.

Я говорю:

– Давай.

И как-то сразу и не сообразил. Что паровозик-то общий, а за жетон платил только я. Или как там он здесь называется, токин. Сначала даже хотел с него содрать. А что? Шестьдесят два цента. И можно купить шесть бананов. Но потом думаю, ладно. И все ему простил.

Но все равно как-то странно: ну, какой же он после этого хирург. Да еще из клиники Святослава Федорова. Сейчас он, правда, помогает молодым художникам и у него в Центральном парке свои люди. И одну телку он даже может предложить кому-нибудь из нас.

И Димон Игорька похвалил. Игорек говорит, что телка уже согласна. Но только на «кеш». А «кеш» – это значит наличными.

Жена какого-то перекупщика, и только что из Совка. Но уже приступила к работе.

Все, падла, трется, и Игорек уже дал ей добро. И Димон Игорька опять одобрил.

– Все, – говорит, – упирается в «лавэ».

А «лавэ» – это значит капуста.

Телка должна пропускать за рабочий день пять-шесть клиентов. Днем или ночью, смотря какая смена. И в основном – отсос. И в среднем примерно триста баксов. А если перевыполнила план, бывает, и четыреста. Она же сюда приехала не груши околачивать.

Саня-Хохол (из Ессентуков) горестно вздыхает:

– Хорошо бабам!

Но, оказывается, мужикам еще лучше. Игорек говорит, что мужики здесь ценятся еще дороже.

– Тут, – смеется, – один «голубой» все ищет себе клиентуру. И даже придумал фамилию. И теперь он уже больше не Шкуренко, а Джонсон. И сам тоже недавно из Совка. И все приглядывается к перекупщику, чья телка приехала на заработки.

– Какая, – говорит, – у вас фигура!

А этот шепелявый придурок (перекупщик) уже прозвал своего ухажера (передразнивает) Окфаной. (И сам перекупщик тоже хохол.)

– Похож на тебя, – и кивает на Саню. – Так что, – смеется, – Санек, можешь спать спокойно. Ты, – говорит, – ему понравишься. И Оксана будет тебе отсасывать. За сто долларов в час.

– А что, – Саня чешет затылок; он бы вообще-то не отказался.

И не надо ездить на биржу.

Игорек и аркаша

В шортах и в бобочке вваливается еще один Игорек (бывший баскетболист из дубля ЦСКА).

– Ну, кто самый храбрый?!. – и кидает на стол свое гоночное кепи. – Кто даст полтинник? Аркашу зашкаливает в «Лагуне»…