У остывшей реки

– А я?

– А ты – это ты! Свободна как птичка! Хочешь – в Сочи на три ночи. Или в Египет…

– Ну почему мы не можем побыть вдвоем хоть недельку? Прячемся по углам как, – она запнулась, – как малолетки какие-то!

И заплакала. Ей осточертели эти скоротечные свиданки: выпивка, одни и те же разговоры, диван. И разбегание по домам. А там Панину поджидало одиночество и холодная постель. Но и бросить все, изменить свою жизнь Светлана не могла: так прикипела к Николаю. Да и где сейчас найдешь порядочного свободного мужика? Пьянь, рвань да отморозки. Но и этот хорош: чуть что – грубит, оскорбляет. Что я ему, шваль подзаборная? Панина плакала тихо, без рыданий и всхлипываний, промокая салфеткой слезы.

Николай приобнял ее:

– Ну успокойся! Мы же сто раз говорили на эту тему. Семью не брошу, дети у меня. Если тебя что-то не устраивает – давай…

Он не договорил. Ему и самому не хотелось расставаться. Она добрая, по-житейски мудрая женщина, и в то же время с ней как-то просто и легко. Николай тоже привык к ней и ждал этих скоротечных свиданий с нетерпением словно наркоман очередной «косячок». Нет, у них кроме плотских утех было что-то еще. На любую тему могли говорить, понимая друг друга. Но большего Николай дать ей не мог. Ее попытки оторвать его от семьи раздражали и оттого иногда срывался на грубость.

Пауза затянулась. Николай потянулся к бутылке коньяка.

– Давай…посошковую и по домам. Поздно уже. – И разлил остатки напитка в рюмки.

Света высоко подняла рюмку, разглядывая янтарную жидкость на свет. Повернулась к Николаю:

– Левак укрепляет брак?

Силаев выпил коньяк.

– Вот именно… – И встал из-за стола.

После ссоры прошла неделя. А сегодня у Светланы было хорошее настроение. Утром ее вызвал мэр и сказал, что его зам по социалке уходит на пенсию и что Панина – в числе кандидатов на замещение этой должности.

«Наконец-то!» – обрадовалась Света. Ее обрадовал не столько замаячивший более высокий пост, сколько то, что эта старая карга больше не будет придираться к ней по всякому поводу. «Скоро семьдесят, о вечном пора задуматься, – со злорадством подумала об уходящей начальнице Света, – а ее от корыта не оттащишь». И поблагодарила градоначальника, который, разговаривая с ней, косил глаза на ее глубокое декольте.

…Поставив на стол пакет с провизией и сбросив легкую курточку, Панина улыбнулась Николаю:

– Ну что, «достойно завершим неделю»?

У Силаева настроение было не ахти. Зина стала выговаривать за частые выпивки и вечерние задержки. Она не понимала, что можно делать вечерами на полудохлом предприятии? А она и на работу бегай, и с детьми управляйся, и квартиру убирай. И все в одни руки. Одно хорошо: Зина, по совету Николая, ушла с завода и теперь заведовала детсадом. Так что Санька с Манькой и на работе были у нее под присмотром.

Силаев возражал, что завод хоть и чахлый, но их кормит, Зинина зарплата не ахти какая. Так что претензии не принимаются. И в качестве примирения прочитал из Высоцкого: «На грубость, Зина, нарываешься!..»

– Что такой кислый? – Панина игриво потрепала Николая за ухо.

– А чему радоваться?..

– И все равно: выше голову, товарищ! – Света опять настроилась на шутливую волну.

Потом они выпили. По случаю хорошей новости о возможном повышении Панина принесла бутылку виски. Николай порадовался за нее: пустячок, а приятно.

Силаев, поначалу встретивший подругу настороженно (мало ли какой у нее бзик сегодня, в прошлый-то раз разревелась ни с того ни с сего), после выпитого виски повеселел. Панина как бы между прочим опять начала склонять Николая сменить работу. Но тот отнекивался. Как бросить завод, когда столько связано с ним. Уйди он с директором, и все растащат: станки на металлолом, а цеха под торговлю или в аренду. Итак москвичи уже не раз подъезжали с заманчивыми предложениями. В глубине души он тяготился нынешним положением. Заказов нет и просвета не предвидится. По зарплате и налогам нарастают долги. Дальше будет только хуже. А Светлана продолжала гнуть свое:

– У нас под зама главы по жизнеобеспечению прокуратура копает. Наверное дожмут…

– Это который все земельные участки в городе скупил?

– Нет, участки у предкомзема. А этот приватизировал горводоканал и электросеть.

– Ну, так пусть поменяет канары на тюремные нары! За все в жизни надо платить!

– Согласна. – Светлана достала из лежащей на столе пачки сигарету. – Вот и приходи на его место! Производство знаешь и в коммуналке разберешься. Да и в городе о тебе неплохо говорят.

Силаев взглянул на Светлану с явной неприязнью:

– Ты вроде неглупая женщина, а… дура! В администрацию берут своих и наших, а я кто?

– У меня нормальные отношения с главой. Давай поговорю насчет тебя…

Николая задел покровительственный тон и он неприятно хохотнул:

– А может, ты уже договорилась с ним… через диван?..

Светлана обожгла его взглядом. Коричневые зрачки ее еще больше потемнели. Она медленно встала, взяла сумочку, бросила в нее сигаретную пачку.

– Дурак ты. И кончишь плохо…

И медленно побрела к двери.

– Ты вроде не жаловалась!.. – Грубо и зло бросил он вслед.

Этими грубыми словами, которыми он сейчас оскорбил Панину, его самого припечатали однажды в далекие студенческие годы.

Как же прекрасно было то время! В группе Николая училось тридцать шесть человек. После первого курса отсеялось десять. За учебу спрос был строгий: никакого разгильдяйства или пропусков занятий. От имени преподавательского состава аббревиатуру МВТУ студенты, шутя, расшифровывали так: «мы вас тут угробим». Правда, было и другое определение: мужество, воля, труд, упорство. Таких, мужественных и упорных, к концу учебы оставалось в группе два десятка.

На энергетическом факультете их группа была, пожалуй, самая толковая. В разных конкурсах неизменно в числе лучших. Лучший аккордеонист Юрка Королев из города Ливны Орловской области; художник-самородок с Урала Витек Миронов; Олечка Некрасова из города Арзамаса – круглая отличница, умница и заводила во всех студенческих делах; и он, Колька Силаев – штатный стихоплет на все случаи жизни.

О Юрке Королеве надо сказать особо. Недаром он был родом из города ливенских гармоней. До МВТУ учился в музыкалке, однако, проучившись два года, бросил. Но и за это время в совершенстве овладел инструментом. Когда брал в руки аккордеон, все замирали. Как же он играл!..

В их комнате в общаге на Лефортовской частенько собиралась молодежь. Отмечали дни рождения, сдачу экзаменов – да мало ли поводов у молодых и красивых! Приходили ребята с других факультетов. Лариска Маркина с конструкторского не пропускала ни одного сбора. И всегда просила Юрку сыграть «На тот большак, на перекресток». Тот не кочевряжился. У Некрасовой был свой «хит» – «На Муромской дорожке стояли три сосны»… Девчонки душевно пели, остальные им подпевали. Перед последним аккордом Юрка ногтем указательного пальца проводил сверху вниз по клавишам и там, внизу, растопырив пальцы, легко касался пятерней черно-белых планок. Инструмент издавал аккорд, венчавший всю мелодию, от которого теплела душа и замирало сердце. На две-три секунды замирала и студенческая компания, как будто удивленная тем, что на их глазах произошло маленькое чудо. На ровном месте, как бы из ничего. И вот этого аккордеонного короля крепко обидел Колька Силаев.