У птенцов подрастают крылья
Шрифт:
— Сережка, Юрка, здорово! Причаливайте к нам! — окликнул нас из проходившей мимо компании ребят голос Тольки Латина. — Подваливайте, вместе на речку пойдем.
Я очень обрадовался этому предложению. Слава богу, «наших» барышень в саду нет, не пришли сегодня. Вот и чудесно — можно провести вечер с компанией знакомых ребят. Я уже потянул к ним Сережу, но тот сразу остановил меня.
— Нет, валяйте одни. Мы к другому кораблю причаливаем! — весело крикнул он ребятам.
С какой грустью проводил я глазами знакомую компанию! Ребята ушли, а мы с Сережей
В душе я молил бога только об одном, чтобы они сегодня не пришли. Ну, могло ведь дома им что-нибудь помешать, ну, голова или живот заболел — мало ли что может случиться! «Еще разик пройдусь туда-сюда и домой уйду», — решил я.
— Вот они! — шепнул мне Сережа.
Я вздрогнул и оглянулся. Из боковой аллеи на центральную выходили две девушки. Обе в светлых летних платьях. Одна высокая, худенькая, другая пониже и пополней. Вот все, что я смог издали разглядеть.
Девушки вышли на центральную аллею почти напротив нас. Сережа кивнул им, они ответили на приветствие и — о счастье! — повернули от нас в противоположную сторону.
— Не хотят с нами? — сразу повеселев, спросил я. — Наверное, с подругами сговорились. Вот и отлично! Мы в следующий раз…
— Да нет, это так полагается, — перебил меня Сережа. — Не будут же они первыми к нам подходить. Первыми должны мы сами — мужчины.
«Ох как это неприятно, — подумал я, — как-то по-особенному. А почему нельзя просто так?» Но я не стал об этом рассуждать с Сережей. Он-то лучше знает, что и как полагается.
Дойдя до конца аллеи, мы повернули, пошли обратно. Вот и они идут навстречу. Значит, сейчас будем к ним подходить.
Уж теперь-то я действительно почувствовал, как у меня от страха ноги подкашиваются. Точь-в-точь как тогда, когда шел давать клятву бабке Лизихе, что не я украл кошелек. «Сейчас упаду, — мелькнула ужасная мысль, — какой позор!»
Но я не упал, и сердце не разорвалось от страха. Все произошло даже очень просто. Только мы поравнялись с девушками — Сережа вдруг лихо повернул к ним и бодрым голосом произнес:
— Разрешите присоединиться?
— Сережа! — воскликнула та, что потоньше. — Присоединяйтесь, очень рады.
Та, что потолще, только приветливо улыбнулась.
— А это мой брат Юра, знакомьтесь!
Я пожал руку обеим девушкам, и дальше уже пошли вместе: я рядом с Сережей, а Соня — с Тоней.
— Нет, так нескладно! — весело сказал Сережа и перешел на другую сторону, к Тоне.
Теперь мы с ним очутились по краям, а девушки посередине.
Я искоса взглянул на Соню: «Какая хорошенькая! Соню я, оказывается, и раньше много раз видел на улице и даже у нас в школе на вечерах, видел, но как-то даже не представлял, что она так хороша!
Заглядевшись на Соню, я споткнулся о корень, чуть-чуть не полетел: «Вот бы осрамился для первого раза!» — но каким-то чудом я все-таки удержался на ногах.
Соня и Томя весело рассмеялись. Еще продолжая смеяться, Соня обернулась ко мне и совсем по-приятельски сказала:
—
Этак и нос разбить можно.В ответ я пробормотал что-то невразумительное.
Да, с этой минуты я ясно почувствовал, что Сережа был прав: пропала теперь и рыбалка, и купание, и ребята… все пропало!
Не помню, где-то я читал или слышал такой вопрос: можно ли влюбиться с одного взгляда? Утверждаю по собственному опыту: можно. Так и произошло со мной в этот неповторимый летний вечер.
Да, именно неповторимый! Никогда больше не видел я такого чудесного заката. Мы глядели на него, выйдя из городского сада на высокий косогор над рекой.
Все небо было какое-то золотисто розоватое и удивительно прозрачное.
Соня отошла и встала немножко в сторонке. Она смотрела на небо, на речку, а я смотрел на нее, не спуская глаз.
Такая тоненькая, стройная! А глаза какие большие и темные, будто спелые вишни. И какие-то удивительно милые, наивные и в то же время чуть-чуть насмешливые, чуть-чуть лукавые. И нос какой-то потешный — тоненький, точеный, а на самом кончике немножко приплюснут.
Соня постояла минуту-другую и вдруг тихонько запела: «Глядя на луч пурпурного заката, стояли мы на берегу Невы. Вы руку жали мне, промчался без возврата сей чудный миг, его забыли вы…»
При этой последней фразе Соня слегка обернулась ко мне, будто спела ее именно для меня.
Ах, да разве смог бы я когда-нибудь забыть этот закат, этот миг, миг какого-то неземного счастья (да простит мне читатель избитость этой фразы, — что поделать: счастье-то ведь было действительно неземное, так как же его назвать иначе?).
Соня продолжала вполголоса напевать, а мы стояли и слушали.
«Как удивительно, — думал я, — такая тоненькая, худенькая, а голос низкий, задушевный! И песня какая хорошая! Обязательно выучу ее и подберу аккомпанемент на гитаре. Когда-нибудь Соня еще запоет, а я ей буду аккомпанировать. До чего же хорошо! Какой Сережа милый, как я ему благодарен! Вот это настоящий друг!
— Ну хватит, — неожиданно прервала Соня свое пение, — а то уж очень чувствительно. — Она тряхнула косами и озорно, по-мальчишески взглянула на меня: — Побежим к речке, прямо отсюда вниз!
— Ты что, с ума сошла? — с комическим ужасом воскликнула Тоня.
Но Соня только рукой махнула.
— Бежим! — И она, как серна, перепрыгивая с бугра на бугор, с камня на камень, помчалась вниз, только косы по ветру развевались.
Я тоже понесся следом.
— Юрка, нос береги! — крикнул вдогонку Сережа.
Какой там нос! Да разве мог я упасть, когда чувствовал, что за спиной у меня вырастают крылья. Я не бежал — я прямо летел, летел «на крыльях любви и счастья».
Да так разлетелся, что чуть-чуть в речку не угодил.
Но и тут все обошлось благополучно. У самой воды я круто завернул и, пробежав по инерции еще несколько шагов, остановился, тяжело дыша.
Соня тоже запыхалась. Она стояла вся раскрасневшаяся, еще более хорошенькая и какая-то по-мальчишески близкая, понятная.