У судьбы твои глаза

С более сложными симптомами, невозможностью самостоятельно глотать, судорогами, абсолютной слепотой или, не дай бог, умственными отклонениями, прогноз был бы куда менее утешительным. С тяжёлыми формами ДЦП дети могут не дожить до совершеннолетия. А я увижу, как вырастет мой сын. Как закончит школу и получит диплом колледжа или университета – что сам выберет. Надеюсь, что увижу, как он влюбится и заведёт семью. Слишком радужные надежды, я знаю, но разве не все родители желают для своего дитя только лучшего?

– Надеюсь, что моя выходка не скажется на тебе. – Сказал я, растирая ладонями лицо. Генри больше не работал на объектах, а занимал должность менеджера по закупкам и работе с поставщиками. Именно он замолвил словечко, чтобы Франклин Таннер взял меня в прорабы. И он точно так же мог вылететь со своего места просто за то, что был моим братом.

– Не гони вперёд паровоза, братец. Поживём – увидим. Может, ещё всё обойдётся.

– А если нет? Камилла сожрёт меня с потрохами.

– Скорее она сожрёт с потрохами весь «Дженерал Констракшн» за то, что они позволяют так вести себя с Крисом. Ты же знаешь, она любит его, как родного племянника. Не волнуйся за нас.

Я благодарно кивнул, но на душе не стало легче. Я угробил не только собственную карьеру, но и, вполне возможно, карьеру брата.

Генри порылся в бумажнике и протянул мне визитку.

– Позвони Алана Хьюитту. Если у нас и есть шанс замять это дело, то это он.

Глава 6

У нас с Элизабет долго не получалось завести ребёнка. Так расплачиваются все счастливые пары за свою любовь. Вселенская несправедливость, иначе не назовёшь. Мои знакомые залетали после случайного секса в кабинке туалета какого-нибудь бара. А те, кто искренне хотел воплотить свою любовь в нечто большее, в нечто прекрасное, годами не могли забеременеть.

Так случилось и с нами. С подросткового возраста Элизабет мучилась с поликистозом яичников. Её гормоны скакали, как теннисные мячики. Сколько помню, она всё время сидела на таблетках, чтобы поддерживать их оптимальные показатели, а к моменту, как мы решили, что готовы к ребёнку, полтора года наблюдалась у акушера в больнице Сент-Мэрис. Но чуда так и не случалось.

Пришлось дважды прибегать к ЭКО. И спустя два года тщетных попыток, УЗИ показало маленькую горошинку в животе моей любимой жены. Она заплакала прямо в кресле, не веря своим глазам.

Но из чуда беременность резко превратилась в наше проклятие. На 23 неделе беременности наш акушер-гинеколог доктор Стивен Крейг сделал неутешительное признание. Обычный токсикоз, который мучает многих женщин на ранних стадиях, оказался не таким уж обычным, как мы думали. Элизабет начали навещать головные боли. Её руки и ноги отекали со скоростью раздувающегося в печи теста. Живот болел, но, как выяснилось, не просто от расстройства пищеварения. Всё это было следствием развития преэклампсии. Из-за чего она возникла, доктор Крейг так и не смог выяснить – причины заболевания до сих туманное поле в медицине. Может, повлияла болезнь Элизабет, а может что-то другое. Но факт оставался фактом.

Преэклампсия угрожала Элизабет и нашему ещё не родившемуся малышу, и нам предложили прервать беременность. В тот день моя жена второй раз зарыдала на кушетке гинеколога, но уже от глубокого горя.

Нам дали время подумать. Испугали возможными последствиями – отслойкой плаценты, задержкой внутриутробного развития, смертью одного из двух во время родов. Вполне веские причины послушаться врачей и отнять жизнь у неродившегося крохи для любого родителя. Но не для нас. Слишком сильно мы мечтали о ребёнке, слишком сильно любили его, слишком долго боролись с природой и собирались победить снова. Вернее, я был готов на всё, лишь бы моя жена осталась жива и здорова. Заболевание встречается всего у восьми процентов беременных, и мы угодили в это несчастное число.

Мне не было плевать на ребёнка, но на жену мне было не плевать сильнее. Я бы не раздумывая согласился на прерывание беременности, но не посмел открыть рта, видя, как горят глаза Элизабет.

– Я справлюсь, вот увидишь. Мы так долго о нём мечтали, – погладила она живот со всей нежностью, на которую способна мать. – Что не можем так с ним поступить. Всё будет хорошо, обещаю. Не может вселенная издеваться над нами так долго. У нас будет прекрасный сын.

Что сказать женщине, которая всё решила? А Элизабет была настроена решительно. Мне ничего не оставалось, как крепко сжать её дрожащую руку, и согласиться.

Это было нашей первой ошибкой. Первым тяжким выбором, с которым мне приходится жить вот уже шесть лет.

Доктор Крейг явно был озабочен нашим ответом, но перечить не стал. Прописал Элизабет постельный режим и курс внутривенных гормонов, чтобы подготовить лёгкие ребёнка к родам, и наблюдал мою жену с повышенным вниманием. Мы посещали его кабинет несколько раз в неделю, чтобы отслеживать протекание беременности. Тогда меня впервые начало тошнить от больниц.

Я заботился о любимой женщине и нашем сыне как мог. «Тёрнер Хаус» как раз набирала обороты, поэтому я разрывался между бизнесом и домом. Сейчас жалею, что порой уделял первому чуть больше внимания, чем оно того стоило. Не знал, что это были последние недели, когда я могу провести время с женой. Знай я, что буду раз в полгода навещать её могилу на кладбище, я бы двадцать четыре часа не отходил от её постели. Впитывал бы каждую чёрточку её лица, гладил каждый сантиметр кожи и просил говорить со мной не переставая, чтобы наговориться до конца своей жизни и запомнить каждую ноту её голоса. Я бы вдыхал запах её волос с маниакальностью сумасшедшего, лишь бы навсегда сохранить этот аромат в своей памяти. Но я этого не делал. По наивности человека, который считает, что не может с одним человеком случится столько горестей за раз, я разделил веру Элизабет в чудесное будущее и позволил надежде поселиться в сердце.

На тридцать седьмой неделе моя жена почувствовала себя хуже. Я как раз подписывал контракт с закусочной «Лос Дос Амигос» на перестройку их осыпающегося заведения. Утверждал новый дизайн и согласовывал чертежи, когда в одиннадцать двадцать восемь беспокойный звонок перевернул всю мою жизнь так, что я с точностью до минуты запомнил это время.

Элизабет резко стало плохо. Через неделю её должны были положить в палату под постоянное наблюдение специалистов, но этому уже не суждено было случиться. Я бросил все дела и принёсся домой, усадил Элизабет на сидение своего монстра и домчал до больницы со скоростью бэт-мобиля.

– Придётся вызывать преждевременные роды. – Шокировал нас доктор Крейг. Иначе они оба умрут. Он не сказал этого вслух, но было понятно и без слов.

Элизабет переодели в халат, меня оставили в комнате ожидания наедине со своим волнением и какой-то семьёй, которая ждала вестей из операционной. Время тянулось мучительно долго, хотя прошло всего двадцать минут. Я позвонил Полин и Уэйну, но они ехали в больницу слишком долго. Поэтому когда ко мне вышел доктор Крейг и сказал, что мне нужно сделать выбор, я был один.

И этот выбор был второй ошибкой, которую я совершил.

Через час моя жена была мертва, а меня поднимали из лужи крови и уводили от её бездыханного тела.

Всю ночь эти воспоминания крутились со мной в постели, как полчище клопов. Я забывался беспокойной дремотой, проваливаясь в сон на десять минут, и просыпался всё от того же сна – окровавленный стол операционной, я ору на полу, моя жена смотрит в потолок.

Эти сны приходили ко мне в самые тревожные минуты последующих шести лет. В тот день, когда Полин всё же достучалась до меня и сообщила о болезни Криса. В тот день, когда я слышал его тяжёлое мычание, пока физиотерапевт помогал ему разрабатывать ручки и ножки за закрытой дверью своего кабинета. В тот день, когда медики Сиэтла сообщили, что потребуется несколько операций на глазах, чтобы подарить моему сыну возможность видеть.