Чтение онлайн

ЖАНРЫ

У войны не женское лицо

Алексиевич Светлана Александровна

Шрифт:

А утром мне показали обгрызенные руки у тяжелораненых...

Ни в каком самом страшном фильме я не видела, как крысы уходят перед артобстрелом из города. Это не в Сталинграде... Уже было под Вязьмой... Утром по городу шли стада крыс, они уходили в поля. Они чуяли смерть. Их были тысячи... Черные, серые... Люди в ужасе смотрели на это зловещее зрелище и жались к домам. И ровно в то время, когда они скрылись с наших глаз, начался обстрел. Налетели самолеты. Вместо домов и подвалов остался каменный песок...»

 


«Под Сталинградом было столько убитых, что лошади их уже

не боялись. Обычно боятся. Лошадь никогда не наступит на мертвого человека. Своих убитых мы собрали, а немцы валялись всюду. Замерзшие... Ледяные... Я – шофер, возила ящики с артиллерийскими снарядами, я слышала, как под колесами трещали их черепа... Кости... И я была счастлива...»


Из разговора с цензором:

– Да, нам тяжело далась Победа, но вы должны искать героические примеры. Их сотни. А вы показываете грязь войны. Нижнее белье. У вас наша Победа страшная... Чего вы добиваетесь?

– Правды.

– А вы думаете, что правда – это то, что в жизни. То, что на улице. Под ногами. Для вас она такая низкая. Земная. Нет, правда – это то, о чем мы мечтаем. Какими мы хотим быть!

* * *

«Наступаем... Первые немецкие поселки... Мы – молодые. Сильные. Четыре года без женщин. В погребах – вино. Закуска. Ловили немецких девушек и... Десять человек насиловали одну... Женщин не хватало, население бежало от Советской армии, брали юных. Девочек... Двенадцать-тринадцать лет... Если она плакала, били, что-нибудь заталкивали в рот. Ей больно, а нам смешно. Я сейчас не понимаю, как я мог... Мальчик из интеллигентной семьи... Но это был я...

Единственное, чего мы боялись, чтобы наши девушки об этом не узнали. Наши медсестры. Перед ними было стыдно...»


«Попали в окружение... Скитались по лесам, по болотам. Ели листья, ели кору деревьев. Какие-то корни. Нас было пятеро, один совсем мальчишка, только призвали в армию. Ночью мне сосед шепчет: “Мальчишка полуживой, все равно умрет. Ты понимаешь...” – “Ты о чем?” – “Человеческое мясо съедобное. Мне один зэк рассказывал... Они из лагеря бежали через сибирский лес. Специально взяли с собой мальчишку... Так спаслись...”

Ударить сил не хватило. Назавтра мы встретили партизан...»


«Партизаны днем приехали на конях в деревню. Вывели из дома старосту и его сына. Секли их по голове железными палками, пока они не упали. И на земле добивали. Я сидела у окна... Я все видела... Среди партизан был мой старший брат... Когда он вошел в наш дом и хотел меня обнять: “Сестренка!!” – я закричала: “Не подходи! Не подходи! Ты – убийца!!” А потом онемела. Месяц не разговаривала.

Брат погиб... А что было бы, останься он жив? И если бы домой вернулся...»


«Утром каратели подожгли нашу деревню... Вспыхнули соломенные крыши. Спаслись только те люди, которые убежали в лес. Убежали без ничего, с пустыми руками, даже хлеба с собой не взяли. Ни яиц, ни сала. Ночью тетя Настя, наша соседка, била свою Юлечку, потому что та все время плакала. С тетей Настей было пятеро ее детей. Юлечка, моя подружка, сама слабенькая. Она всегда болела... И четыре мальчика, все маленькие, и все тоже просили есть. И тетя Настя сошла с ума: “У-у-у... У-у-у...” А ночью я услышала... Юлечка просила: “Мамочка,

ты меня не топи. Я не буду... Я больше есточки просить у тебя не буду. Не буду...”

Утром Юлечки я уже не увидела... Никто ее не нашел...

Тетя Настя... Когда мы вернулись в деревню на угольки... Деревня сгорела... Тетя Настя повесилась на черной яблоне в своем саду. А дети стояли возле нее и просили есть...»


Из разговора с цензором:

– Это – ложь! Это клевета на нашего солдата, освободившего пол-Европы. На наших партизан. На наш народ-герой. Нам не нужна ваша маленькая история, нам нужна большая история. История Победы. Вы никого не любите! Вы не любите наши великие идеи. Идеи Маркса и Ленина.

– Да, я не люблю великие идеи. Я люблю маленького человека...

Из того, что выбросила я сама

«Нас окружили... С нами политрук Лунин... Он зачитал приказ, что советские солдаты врагу не сдаются. У нас, как сказал товарищ Сталин, пленных нет, а есть предатели. Ребята достали пистолеты... Политрук приказал: “Не надо. Живите, хлопцы, вы – молодые”. А сам застрелился...

А когда мы вернулись. Мы уже наступали... Помню маленького мальчика. Он выбежал к нам откуда-то из-под земли, из погреба и кричал: “Убейте мою мамку... Убейте! Она немца любила...” У него были круглые от страха глаза. За ним бежала черная старуха. Вся в черном. Бежала и крестилась: “Не слушайте дитя. Дитя сбожеволило...”»


«Вызвали меня в школу... Со мной разговаривала учительница, вернувшаяся из эвакуации:

– Я хочу перевести вашего сына в другой класс. В моем классе – самые лучшие ученики.

– Но у моего сына одни “пятерки”.

– Это не важно. Мальчик жил под немцами.

– Да, нам было трудно.

– Я не об этом. Все, кто был в оккупации... Эти люди под подозрением. Вот и вы...

– Что? Я не понимаю...

– Мы не уверены в его правильном развитии. Вот он заикается...

– Я знаю. Это у него от страха. Его избил немецкий офицер, который жил у нас на квартире.

Вот видите... Сами признаетесь. Вы жили рядом с врагом...

– А кто этого врага допустил до самой Москвы? Кто нас здесь оставил с нашими детьми?

Со мной – истерика.

Два дня боялась, что учительница донесет на меня. Но она оставила сына в своем классе...»


«Днем мы боялись немцев и полицаев, а ночью партизан. У меня последнюю коровку партизаны забрали, остался у нас один кот. Партизаны голодные, злые. Повели мою коровку, а я – за ними... Километров десять шла. Молила – отдайте. Трое детей в хате ждали...

Но попробуй найди в войну хорошего человека...

Свой на своего шел. Дети кулаков вернулись из ссылки. Родители их погибли, и они служили немецкой власти. Мстили. Один застрелил в хате старого учителя. Нашего соседа. Тот когда-то донес на его отца, раскулачивал. Был ярый коммунист.

Немцы сначала распустили колхозы, дали людям землю. Люди вздохнули после Сталина. Платили оброк... Аккуратно... А потом стали нас жечь. Нас и дома наши. Скотину угоняли, а людей жгли.

Ой, доченька, я слов боюсь. Слова страшные... Я добром спасалась, никому не хотела зла. Всех жалела...»

Поделиться с друзьями: