У зла нет власти
Шрифт:
– Брось! – выкрикнула я. – Оставь! Освободи!
Его начало трясти. Монетка на груди прыгала, как мяч, тряслись многосуставчатые руки, прыгали плечи, подгибались колени непомерно длинных ног. Он смотрел на меня, как из пропасти, как из воронки, с таким ужасом и отчаянием, что у меня во рту пересохло.
– Н-не могу. Уже все. Я-а…
Его голос сменился шипением. Он смотрел на меня, разевая страшный рот, и шипел, как водопроводный кран, в котором кончилась вода.
Дракон снова ударил хвостом. Максимилиан поддел мой посох ногой, подбросил в воздух. Посох взлетел, переворачиваясь, красно-зеленое
Мои пальцы сжались на рукоятке – рефлекторно. Швея, как брошенное копье, преодолела расстояние от меня до Максимилиана и проткнула бы его насквозь – если бы не блестящая реакция некроманта.
Мой посох упал на землю, невредимый, но обоим нам сделалось не до того. Швея работала – шила, и разрывала, и снова сшивала невидимые нитки. Меня вытащило на изнанку и тут же вышвырнуло обратно: я успела только понять, что изнанка в этом месте полностью затянута туманом. Что же, Туманная Бабища готовится праздновать победу?!
Максимилиан ускользал, как бумажная фигурка на нитке, как подвешенное яблоко, которое невозможно укусить. Швея колола его, не давала ни секунды передышки, используя хитрые обманные маневры. Войско мертвых обступало нас кольцом, будто зрители необычного представления, и мертвый дракон смотрел, повернув голову. Земля содрогалась под шагом Саранчи, а Максимилиан извивался, отступал, уходя от уколов и ударов, и монета болталась у него на шее…
Мое запястье хрустнуло.
Одновременно Швея со страшной силой ткнула Максимилиана в грудь, метя в треугольную монету. Это был последний, завершающий удар; Швея вывалилась из моей руки. Я заорала в голос, держась за запястье; половина монеты осталась на груди Максимилиана. Половина, отколовшись, запрыгала по камням; некромант попятился, споткнулся о камень и неуклюже свалился. Рубашка на его груди была разорвана. Черная жидкость, похожая на мазут, почти не была заметна на черной ткани.
Небо подернулось тучей пыли. Топот Саранчи перекрывал все звуки. Принц-деспот, стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня.
– Чего смотришь? Веди своих в атаку!
– Я служу только моему господину.
Я подобрала с земли посох. Максимилиан сидел, пытаясь огромной уродливой ладонью зажать рану на груди. Половина монеты перепачкалась черной липкой жижей.
– Приказываю тебе, – с закрытыми глазами сказал Максимилиан. – Приказываю…
Он вдруг часто задышал ртом, как умирающая от жажды собака.
Держа посох левой рукой, я направила навершие на его рану. Соединить, срастить, остановить кровотечение; некромант оттолкнул меня.
– Я сам… – прошипели черные губы. – Уходи отсюда, дура! Здесь всем конец!
Обломок монетки подрагивал в такт ударам его сердца, все слабее и слабее. Я оглянулась. Саранча была уже совсем близко. Я видела, как над головами понурых мертвецов покачиваются шлемы всадников – в такт шагам. Взревели рога; в их звуках было приказание, команда, и ритм шагов Саранчи сразу ускорился…
Мое запястье распухло, как булка. Я понимала, что не успею его вылечить, прежде чем накатит Саранча; на земле подпрыгивали мелкие камушки, будто капли на барабане.
Пальцы Максимилиана вдруг ожили, заскребли воздух, между ними запрыгали
крохотные молнии. Принц-деспот повернулся, как кукла, воздел над головой огромный щербатый меч и что-то закаркал.– Прекрати!
– Надо сражаться. Саранча…
Некромант с преогромным трудом поднялся. Обернулся лицом к наступающему войску, приложил руки ко рту – и завыл, так что у меня волосы встали дыбом. Серая морщинистая волна страха хлынула над головами мертвецов, отразилась от их войска, как от вогнутого зеркала, и затопила Саранчу.
Грохот шагов прервался. Восстановился. Прервался опять, превратившись в беспорядочный топот. Пот ручьями тек у меня по спине, левая рука тряслась, правая висела плетью. Некромант сел на землю.
– Макс, отпусти их!
– Не могу.
– Можешь!
– Они уже… Часть меня… Зачем я… если бы я только знал! Нет надежды…
– Отпусти их!
– А Саранча?
– Отпусти, скотина, или я тебя на месте прикончу!
Я уперла навершие посоха в его бледный, с зеленоватыми пятнами лоб.
– Но я ведь некромант, – прошептал он. – И надежды нет…
– Именем Оберона – отпускай!
Он зажмурился. Я все равно продолжала видеть его глаза – веки так истончились, что через них просвечивали глазные яблоки. Страшные многосуставчатые пальцы задергались.
Меня вдруг будто ударили по голове очень тяжелым, очень мягким молотком – воздух вокруг сгустился. Задрожала земля, я еле устояла на ногах. А в следующую секунду мертвый дракон вдруг расправил крылья, вскинул голову и взмыл в небо, превращаясь в тень.
Саранча топтала собственных воинов, поддавшихся панике, и не сразу заметила исчезновение противника. Склон наполнился тенями – бывшие воины Максимилиана бежали, скрывались, возвращались в могилы, и только Лесной воин стоял какое-то время посреди битвы – будто раздумывая.
А потом исчез и он.
Некромант лежал, свернувшись на камнях, как младенец в утробе, сцепив искореженные, шишковатые пальцы. Кожа его медленно очищалась – сходили пятна, заживали трещины, кажется, и рост стал нормальным – во всяком случае, так казалось, пока он лежал…
– Макс, вставай. Уходим, пока они не опомнились!
Он не отвечал.
– Макс!
Из тучи пыли над моей головой вдруг вынырнула огромная тень. Я вскинула посох; передо мной на камни тяжело приземлился Гарольд.
Я бросилась к нему. Ткнулась лицом ему в живот, в пряжку кожаной перевязи:
– Помоги… Помоги нам, пожалуйста…
– Что здесь… ты цела?
– Да.
– А монета?
– Нет… Ее разбили…
– Некромант?!
– Швея… Гарольд, скорее, уходим к замку, надо готовить оборону… Из тех, кто остался живой…
Гарольд перевел взгляд на скорчившееся тело Максимилиана.
– Ты его убила?!
– Нет! Он сам… Он отпустил всех мертвых… Он жив!
– Что у тебя с рукой?
– Потом… Гарольд, берем его – и полетели!
Он смотрел, не понимая. Белая борода опять почернела – от пыли и копоти.
– Лена. Прости, что не пришел раньше. Я… – Он запнулся. – Я собрал всех людей. Они готовы к обороне – у самого замка… Уходим, скорее!
Ритм шагов возобновился. Саранча перла теперь прямо на нас – в тучах пыли покачивались тяжелые головы и широкие плечи.