Уайклифф разрывает паутину
Шрифт:
– Если хотите, могу вам этот журнал одолжить.
Уайклиффу сразу показалось, что набросок Хильды вполне мог быть сделан с одной из этих картин.
– Картины погибли при бомбежке?
– Вовсе нет! Наша большая гостиная вообще почти не пострадала. Однако нам посоветовали все-таки немедленно покинуть дом, и мы перебрались к моему кузену. Местные власти выставили у дома охрану, и продолжалось это, по меньшей мере, несколько дней. По справедливости, всех больше тревожили тогда многочисленные жертвы в городе. А когда приехали эксперты, чтобы оценить нанесенный нам ущерб, обнаружилось,
– И с тех пор о дальнейшей судьбе картин вы ничего не знаете?
– Ничего – до вашего появления сегодня. Вы считаете, мы сможем их вернуть?
Уайклифф отвечал осторожно:
– Это маловероятно. Должен признаться, что связь этих полотен с моим расследованием пока неясна. Может статься, ее нет вообще. Еще только один вопрос: вы не припоминаете торговца антиквариатом по фамилии Рул? Он держал салон на Куин-Мэри-стрит.
Она заметно оживилась.
– Генри Рул? Конечно, я его прекрасно помню! Пока был жив мой муж – как резервиста флота его призвали, и он погиб в первые месяцы войны – у него с Генри были какие-то совместные дела. А потом он стал для нас настоящей опорой, когда возникли тысячи проблем из-за той бомбы. Кстати сказать, именно он нашел для нас этот дом.
Миссис Мелвилл-Трис была слишком хорошо воспитана, чтобы приставать к сыщику с дальнейшими расспросами. Уайклифф же сделал все от него зависящее, чтобы поблагодарить очаровательную старушку за помощь в самых светских выражениях. Они расстались, выразив друг другу самые лучшие пожелания.
Когда Уайклифф вернулся в машину, он первым делом сравнил репродукцию в журнале с рисунком Хильды и заключил, что у нее был доступ либо к оригиналу, либо к такой же репродукции.
Его молодой водитель спросил:
– Возвращаемся в штаб, сэр?
– Нет. Едем на ферму Трегеллес. Знаешь, где это?
Ветер все усиливался, с вершины холма им открылся вид на залив, где свинцовое море густо пенилось белыми барашками.
У ворот фермы была припаркована какая-то машина. Оценщик за работой, подумал Уайклифф. Его столь скорому возвращению Джейн Рул удивилась, но была теперь с ним почти радушна.
– Ну, что на этот раз?
Он показал ей репродукции из альбома.
– Не доводилось ли вам видеть где-нибудь одну из этих картин или сразу обе?
Джейн выдвинула ящик кухонного стола, достала очки и водрузила их себе на нос. Эта деталь неожиданным образом изменила ее лицо, сделав его почти интеллигентным. Она поочередно рассмотрела репродукции и ткнула затем пальцем в одну из них.
– Вот эту я знаю.
Это был вид на Понтуаз.
– Вы уверены?
Она кивнула.
– Вообще-то я редко обращаю внимания на всякие картинки, но эта мне понравилась, потому что она… Просто потому, что красивая. Она долго висела над кроватью Агнес. И рама была роскошная, в точности как здесь, в вашем журнале.
– Что сталось с картиной?
Джейн Рул развела руками.
– А мне-то откуда знать? Я ж вам уже говорила, что она все любила менять местами. Надо поискать в старой маслобойне, где еще?
– Давно ли вы видели картину на стене
в спальне?Она сняла очки.
– Больше года назад. Еще до того, как она помешалась.
Из маслобойни доносились звуки передвигаемой мебели.
– Раз уж я здесь, – сказал Уайклифф, – есть смысл поговорить с оценщиком.
Джейн помотала головой.
– Их там аж трое. Двое работают, третий командует. И еще один из ваших. Пройдите туда через кухню, если хотите.
Он так и поступил, отметив про себя попутно грязный прямоугольник на полу, где прежде стоял морозильник. Теперь этот предмет бытовой техники находился у криминалистов, хотя не совсем понятно, для какой надобности.
Оценщик – мистер Тресиддер – оказался крепышом-корнуольцем, достаточно добродушным, чтобы получать от своего занятия некоторое удовольствие.
– Здесь попадаются недурные вещи, – сказал он. – Хорошо, что помещение сухое.
Двое его помощников двигали мебель, как фигуры на шахматной доске переставляли, чтобы добраться до остального. Наружу ничего нельзя было выносить из-за дождя. За всем этим молча наблюдал полицейский.
– Вы уже просмотрели картины? – спросил Уайклифф оценщика.
– Да, но ничего примечательного не обнаружил. Кое-какие деньги можно будет выручить за рамы.
– Подлинников импрессионистов не попадалось?
Тресиддер вежливо хихикнул.
– Боюсь, что везение Джейн не столь безгранично. Ведь все переходит к ней, как я понял?
– Дальнейшая судьба этого имущества мне не известна. Покажите, пожалуйста, как хранятся картины.
Если оценщик и был удивлен просьбой Уайклиффа, то вида не подал. Он указал сыщику на два ящика с откинутыми крышками – один большой, другой поменьше. Картины в ящиках располагались вертикально, каждая была проложена слоем войлока.
– Угодно будет взглянуть на опись? – спросил Тресиддер, доставая из папки и протягивая Уайклиффу два листка бумаги. – Вполне заурядный эдвардианский набор для украшения стен. Он клюнул, мне кажется, на позолоту рам.
Электронные часы в штабе расследования показывали 16.45. Прошло почти ровно пять дней с того момента, как Хильда сбежала с «Прибоя», пока Ральф Мартин высаживал своих пассажиров для чаепития на берегу. Сегодня ни одно прогулочное судно в море не вышло. На пирсах и в гавани не было никакого движения, лишь несколько шкиперов спешили переставить свои посудины с внешнего рейда на внутренний, опасаясь, что разыграется настоящий шторм.
Уайклифф поднялся наверх к Керси.
– Мне кажется, мы пока исчерпали свои возможности. А что, Люси не вернулась?
– Нет еще. Когда мы начнем действовать?
– Завтра утром. Нужно, чтобы группа экспертов-криминалистов была под рукой, а здешнему аквалангисту велите еще раз обследовать дно затопленной каменоломни. На этот раз пусть ищет то, на чем перевозили труп.
Вскоре их разговор прервало появление Люси Лэйн, вернувшейся из больницы.
– Бедняга, ему крепко досталось. Говорит, налетел на изгородь, испугавшись невесть откуда вышедшей на дорогу коровы.
– Это он пусть кому другому рассказывает, – Керси был верен себе.