Уайклифф разрывает паутину
Шрифт:
– Что я должен теперь делать?
– Пока ничего. Я побеседую с вами официально позже. Можете оставаться здесь или пойти к жене в спальню. Покидать дом вам не разрешено.
Уайклифф отправился в мастерскую, где трудились Фокс и его помощник. Ему впервые представилась возможность осмотреться в этой комнате. Так же впервые смог он увидеть живопись Полли Иннес. Работ было немного – всего несколько холстов на подрамниках, рядком прислоненных к стене. Все это были натюрморты с цветами – профессионально прилизанные, они были словно срисованы с открыток. Такими картинами украшают стены своих
Фокс уже успел нанести три или четыре кружка мелом на плитках пола и на швах между ними. Все они располагались неподалеку от мольберта, на котором стоял сейчас загрунтованный, но совершенно чистый холст.
– Я успел уже взять шесть проб, сэр, и анализы четырех из них дали положительный результат.
Он говорил, задрав голову, чтобы смотреть сквозь нижнюю часть своих двухфокусных очков, и продолжал при этом капать бензидин на пробное стекло, на котором между двумя слоями фильтровальной бумаги лежали исследуемые частички пола. Небольшая пауза, потом пара капель перекиси водорода, и результат проявлялся почти мгновенно в синих и зеленых перемежающихся полосах.
– Еще один позитивный. Думается мне, сэр, что после того, как был нанесен удар, она пролежала здесь довольно долго – кровь успела растечься вокруг.
– Стало быть, ее оставили здесь истекать кровью, пока она не умерла, – сказал Уайклифф, обращаясь к Фрэнксу.
– Очень похоже на то.
Теперь пусть дальше работают эксперты-криминалисты. Старый как мир простейший бензидиновый анализ легко производился на месте преступления и с еысокой точностью определял наличие крови в пятнах, но не более того. И хотя трудно было вообразить что супруги Иннес увлекались ритуальными убийствами кроликов или кур, в деле необходима полная определенность. Криминалисты проделают все остальные тесты, и только к их мнению в дальнейшем прислушается суд.
В мастерскую заглянул доктор Хоскинг:
– На два слова…
Уайклифф вышел к нему в коридор.
– Она хочет вас видеть.
– В каком она состоянии?
– Определенно сказать трудно. Серьезных физических повреждений нет. Подозреваю, однако, что перед вами она может начать разыгрывать невменяемость. Вполне вероятно, что для этого она достаточно изобретательна.
– Ее нужно поместить в больницу?
– Ну не в тюремную же камеру? А здесь ее держать и вовсе неудобно. Хотя бы потому, что светила психиатрии едва ли захотят забрызгать свои БМВ проселочной грязью.
– Вы можете все устроить?… Я имею в виду больницу. При ней конечно же будет круглосуточно нести дежурство кто-нибудь из полицейских леди.
– Я узнаю, что можно сделать.
– Она в состоянии давать официальные показания?
– Она изъявила желание побеседовать с вами. Это все, что я пока могу вам сказать.
Полли Иннес лежала посреди огромной кровати – очертания ее миниатюрной фигуры почти не проступали под одеялом. Тоненькие пальчики вцепились в край простыни, которая прикрывала ее рот и нос. Виднелись только огромные темно-карие глаза и бледный лоб. Волосы беспорядочно разметались по подушке.
Женщина-констебль, сидевшая у изголовья кровати, при его появлении проворно вскочила и вытянулась по струнке.
– Не надо, сидите, – сказал Уайклифф и поставил для себя стул с противоположной стороны кровати.
Глаза поверх края простыни следили за каждым его движением.– Вы хотели меня видеть, миссис Иннес? Моя обязанность предупредить, что вы не обязаны что-либо говорить, а все вами сказанное может быть занесено в официальный протокол и использовано в суде. Вам это понятно?
Веки смежились и снова раскрылись.
Женщина-полицейский бросила на Уайклиффа вопрошающий взгляд, он кивнул в ответ, она открыла блокнот.
Полли Иннес опустила край простыни на подбородок и заговорила неожиданно громко и злобно:
– Она ненавидела меня, понимаете?! Она хотела его у меня увести, просто чтобы сделать мне больно…
Ей он не был нужен. Ей вообще никто не был нужен. Она была холодна, как ледышка!
Полли Иннес покосилась на женщину-констебля.
– Она все записывает?
– Да.
Могло показаться, что ее это даже обрадовало. Она снова посмотрела на Уайклиффа и продолжала:
– Он тоже хорош! Женился на мне только потому, что по его вине я стала такой. Меня убедил, что гомосексуалист, и у него ничего не может быть с женщинами… Я ему поверила, смирилась с этим, а он… Как только появилась эта девица…
Она задохнулась бесслезным рыданием.
– Я думаю, миссис Иннес, вам лучше подождать, пока вас попросят дать письменные показания, – сказал Уайклифф.
Ее устремленный на сыщика взгляд преисполнился неистовства, голос зазвучал натужно и хрипло:
– Я знаю, для меня все кончено. Что ж, ладно. Но кто-то должен выслушать меня!
Ее дрожащие пальцы сжались в кулачки.
– Она зашла ко мне в мастерскую, спросила, где он… Потом уселась ко мне задом… «Я беременна, Полли. Я подумала, что он должен знать и ты тоже. Я еще пока не решила, как мне следует поступить…» Она просто издевалась надо мной! Для того и пришла, хотя прекрасно знала, что его нет… А на самом деле ее слова означали вот что: «Между мной и Тристаном возникло чувство. А до тебя никому нет дела. Ты калека! Ты не сможешь нам помешать!» А сама не была даже беременна! Все ложь!
Эта вспышка позволила ей несколько унять возбуждение, бешеный блеск в глазах померк, и, когда она снова заговорила, голос звучал спокойнее и глуше:
– И тогда я ее ударила. Ударила маленьким молотком, который я обычно использую, когда нужно натянуть холст на подрамник…
После еще одной затяжной паузы она заговорила с почти равнодушным спокойствием:
– Да, я ударила ее… – Легкий взмах правым кулачком должен был, вероятно, изобразить, как это было. – Но не убила. Она долго еще прожила… Это было страшно! У нее глаза не закрывались, ртом она ловила воздух, душераздирающе стонала. Крови натекло… Я не смогла себя заставить находиться с ней в одной комнате, но за ночь несколько раз возвращалась туда. Она все не умирала… Я пробовала помочь ей.
– Помочь?!
– Да. Я вцепилась ей в горло, но сил не хватило… В ту ночь я вообще не ложилась…
Дождь прекратился, в небе заметно прояснилось. Когда прибыла «скорая помощь», Иннес вышел из дома, чтобы проститься с женой, которую увозили в больницу. Это были странные мгновения. Он стоял рядом с носилками и смотрел на нее сверху, она – снизу на него. Оба молчали. Ни поцелуя на прощанье, ни хотя бы мимолетного соприкосновения рук. Они только посмотрели друг на друга в недоумении, и все.