Убить Марко Поло (рассказы)

К концу третьей бутылки вспомнили о Кондоре и с печальными лицами, не чокаясь, выпили за упокой его души. Действительность, как черная птица, слетела с высоких небес; сделалось тягостно. Бородатая женщина отодрала от подбородка каштановые шелковистые клочья и утерла ими мокрые глаза. Лилипут Дмитрий Семенович, чокавшийся наравне с другими, но пивший помалу, звонко икал. Не проронивший ни единого слова с самого начала пирушки силач Галкин открыл рот и сказал:

– Распродаваться надо.

Циркачи оживились и загомонили все разом, то ли приняв щедрого Зюню в свой безалаберный круг, то ли вовсе о нем позабыв. Надо распродаваться! Все равно без Леопольда Моисеевича дело не пойдет. Где опилки, где квитанции? Всех посадят и дело заведут. А кто здесь что-нибудь купит, в этих Сороках? Кому нужна драная палатка и боа-удав? Положение хуже цыганского. Последний сбор весь уйдет на похороны Кондора, хотя городские власти могли бы подкинуть хоть чуть-чуть.

Вот тут-то идея и родилась в патлатой Зюниной голове, совершенно неожиданно для него самого.

– Я куплю!
– перекрывая грустный гомон собутыльников, сказал Зюня. Сыну на день рождения! И опилки достанем на лесокомбинате, я им кирпич продаю для склада готовой продукции.

Предложение пришлось ко времени. Силач Галкин поглядел на Зюню с большим уважением.

– Надо за это выпить, - сказал Галкин и потянулся к бутылке твердой рукой.

– И за сына!
– добавил лилипут Дмитрий Семенович.
– За сына его! Вон он сидит!

Буги спал, сидя на складном полотняном стульчике. Лицо мальчика было совершенно безмятежно.

– Так что вечером устроим представление, - обводя стопкой общество, продолжал Зюня.
– И объявим перед началом: "Тут находится Боря Кантор, от всей души поздравляем его с бармицвэ". А потом уже заиграет музыка.

Циркачи не стали возражать. Да и что тут возражать, если все они, включая удава, подарены, как бутылка портвейна, этому самому Боре. Люди по-разному дурят: один покупает цирк, другой дерется на базаре, третий собирает спичечные коробки.

– Леопольд Моисеевич нас бы одобрил, - задумчиво подвел итог фокусник Альперович.
– Жить-то надо... Но давайте обсудим частности.

– Да чего тут обсуждать!
– жарко вскинулся Зюня. Выпростав рубаху, он нырнул рукой под ремень и, покопавшись, извлек из глубин пачку долларовых ассигнаций.
– Четырнадцать тыщ, как в аптеке.
– И, с размаху шмякнув пачку о стол, прикрыл ее ладонью. Циркачи одурело смотрели на богатство.

– А может, не надо...
– уперев голый подбородок в кулак, сказала тетя Паша с Уральских гор.
– На кой он вам нужен, этот цирк?

– Но если человек задумал быть артистом, - изложил свое понимание фокусник Альперович, - то он в конце-то концов может им стать.

– А что лучше - кирпич или цирк?
– с нажимом спросил Зюня и обвел собрание хозяйским взглядом.

– Нас устраивает, - подвел итог силач Галкин.
– Можно, конечно, пятнадцать для ровного счета, ну да уж ладно.

– Больше у меня нету, - сказал Зюня.
– Все с собой ношу, чтоб дома не украли.

– Сыночка вашего надо будет пригласить спуститься на манеж, - предложил Дмитрий Семенович.
– Пусть раскланяется.

– Давайте сейчас на посошок, - поторопил события силач Галкин, - а завтра утром уже соберемся и все обмозгуем.

На том и расстались, довольные друг другом.

Наутро Зюня поднялся в праздничном настроении. Голова почти не гудела, как будто не водку он пил накануне, а клюквенный морс, и душа приятно пенилась и пузырилась, требуя немедленного деятельного занятия. Оставив Буги спать в его комнате, Зюня надел выходной костюм в клетку и отправился в цирк.

Опустевший кожаный кошелек, который Зюня вот уже два года носил на животе, повыше лобка, был оставлен дома за ненадобностью. Деньги были потрачены, и не зря: Буги получил царский подарок, он его на всю жизнь запомнит. А с красным кирпичом все равно пора было сворачиваться: в Израиль его не возьмешь, да и надоело все это до черта. Цирк - другое дело: весело, и люди замечательные, особенно лилипут. Теперь они останутся при деле, а то ведь хоть кидайся в окно. В Израиль их, правда, тоже не увезешь - кроме фокусника Альперовича, все гои - как на подбор, но можно их по доверенности передать кому-нибудь, надежному человеку, и деньги будут идти. А можно еще прикупить медведя для полного комплекта или, допустим, ученого пони. Много чего можно сделать. И если палатка набивается на всю катушку, то доход совсем неплохой.

Цирк был сумрачен и пуст, как ночной лес. Заслышав шаги, змея неторопливо высунула граненую башку из своего ящика, смерила Зюню пустым взглядом и показала ему двойной противный язык. Заревел осел в стойле, и его тоскливый прерывистый рык более подходил к пустынной азиатской местности, чем к вишневому городу Сороки. Зюня обошел кругом палатки и наткнулся на лилипута Дмитрия Семеновича, грустно сидевшего на лавочке. Лилипут пил пиво из бутылки, казавшейся непомерно большой в его игрушечных руках.

– Люди - дрянь, - сказал Дмитрий Семенович.
– Дрянь, грязь и безобразие... На, поправься!
– Он протянул Зюне бутылку.

– А где все?
– отпив, спросил Зюня.

– Все сбежали, - сказал Дмитрий Семенович.
– Галкин их подбил. Как ты ушел, они деньги поделили и сбежали.

– Тебе, что ли, не дали?
– с сожалением спросил Зюня.

– Дали, - сказал лилипут.
– Всё по-честному.

– А что ж ты не ушел?
– спросил Зюня.

– Потому что я человек!
– сердито выкрикнул Дмитрий Семенович.
– Так нельзя делать никогда! Ты им душу, дуракам, а они думают, что это деньги.

Обняв лилипута за плечи, Зюня смутно улыбался. Сбежали и всё бросили. И Альперович сбежал. А этот, маленький, остался, хотя ему в Сороках пропасть легче всего: собаки порвут. Значит, не все все-таки подлецы, раз остался.

– А сыну твоему как теперь объяснишь?
– сказал Дмитрий Семенович и рукой махнул.

– Змею-то куда денем?
– не ответил Зюня.
– Она смоется, а потом неприятности большие.

– В милицию надо ее сдать, - сказал лилипут.
– А куда еще?

– В Сороках никогда такого еще не было, - сказал Зюня.
– Скучный городишко, с тоски можно околеть: работай да жри. Ну, еще телевизор. А размаха - нет!

– У тебя зато есть, - уверенно сказал Дмитрий Семенович.
– Есть размах!

– Надоело мне тут, - сказал Зюня.
– Я в Израиль уезжаю, на ПМЖ.

– В добрый путь, - пожевав губами, сказал лилипут и отвернулся.

– Там таких, как ты, ни одного, - как бы извиняясь, сказал Зюня. Разрешение только евреям дают, больше никому. Строго...

– Думаешь, у нас национальности нет, раз мы такие?
– глядя в сторону, сказал Дмитрий Семенович.
– Есть! У меня мама еврейка, она в Барнауле живет, а отец из местных. Про нас, если хочешь знать, люди вообще думают, что мы неизвестно откуда. Разве так можно!