Убить Первого. Том 3

— Нет, — ответил Лаут, продолжая буравить тигра взглядом.

— Себя они кличут фоцианами и мнят наследниками павшей страны. Считают, что именно им суждено сменить людей и господствовать над миром. Отобрать все ваши, человеческие, достижения и создать свои. Они давным-давно утратили родство с силой Жизни, и живут здесь, в своём царстве, постоянно воюя со всеми вокруг. Мы для них просто низшие существа, не достойные никакой другой участи, кроме рабской. И говоря «мы», — Самир оскалился, — я имею ввиду всех, кто не похож на них. Вас, человеков, нас, зверолюдей и даже приспешников Первого. Потому мы и сидим в одной клетке.

— Мерзкие обезьяны, — выплюнул Лаут.

— Они бы оскорбились, услышав это. Большую часть своих обычаев фоциане переняли от людей из сгинувшей страны, — пожал плечами тигр, продолжая объяснение, — особенно одарённые. Соседи их, кстати, тоже не очень-то любят. В основном, из-за их страсти к смертельным боям пленников на арене. И чем сильнее твой боец, тем ты престижнее. Оттуда растут ноги их самой ненавистной традиции — заставлять молодых одарённых отправляться в путешествие в поисках рабов для арены. Разумеется, чем сильнее пойманный одарённый, тем больше уважения. А вы оба на второй ступени. Для тех сопляков, что дотащили сюда ваши туши, такой трофей — большая честь. Они долго здесь пыжились от гордости, рассказывая, как сокрушили вас в неравной битве. Не обманывайтесь, сюда вас засунули не за тем, чтобы дать восстановиться. Как только наши ядра сгорят и мы вновь опустимся на первую ступень, перестанем представлять угрозу для смотрителей рудника — вмиг окажемся на арене. Против них, например, — он кивнул в сторону соседних клеток, — или друг с другом. Я ведь прав, макака?! — рыкнул вдруг Самир, бросив взгляд на грустных обезьян в соседней клетке. Те в ответ лишь выпятили нижнюю губу и, состроив презрительные мины на мордах, показали пальцами непонятный Эдвану жест. Судя по всему, посыл его был крайне неприличным. Самир закатил глаза и, взглянув на парня, пожал плечами, мол, сам понимаешь.

Лаут тяжело вздохнул, переваривая то, что узнал от зверя. Он, конечно, относился к этим сведениям без особого доверия, но и отметать уже не спешил. В конце концов, он, и вправду, очень мало знал о внешнем мире. И картина вырисовывалась пока что не очень приятной. И самое неприятное в ней было то, что у него до сих пор не было доступа к атре, как и способа нормально восполнить пустоту в сосуде души. Ведь… если так продолжится, он действительно может упасть обратно на первую ступень… или даже умереть.

— Я не знаю, какое зло тебе сделали зверолюди, что ты так нас ненавидишь, — сказал Самир, — но пойми, в одиночку ни тебе, ни нам, отсюда не выбраться. Иначе, можешь попрощаться со своим ядром.

— Я тебе не верю, — покачал головой Лаут, — за твоими добрыми речами скрывается какой-то злой умысел. Ждёшь, что я утрачу бдительность, подойду поближе, туда, где достают цепи, чтобы ты мог убить меня. Как и этот ублюдок, — парень кивнул в сторону Мао, чьи огромные жёлтые глазищи светились в полумраке клетки.

— Справедливое опасение, — кивнул Самир, — но я не собираюсь тебя убивать. Мне это не нужно. А вот насчёт этого блохастого ты прав. Но он и меня задрать готов, дай только волю.

— Тогда с чего ты такой добрый? — презрительно усмехнувшись, спросил Лаут.

— Потому что я искренне следую учению нашего великого кошачьего предка, — ответил Самир, и в глубине его добрых глаз вдруг мелькнул холод, — нет никакого смысла в этой глупой, жестокой войне. Тысячи лет мы убиваем друг друга, и из-за чего? Из-за того, что какому-то демону взбрело в голову уничтожить человеков! И те, кому он дал силу, как безмозглое стадо рвутся исполнить эту злую волю, сеять смерть, ненависть и пожинать тоже самое в ответ! — тигр сделал глубокий вдох и на мгновение прикрыл глаза, успокаиваясь, — я верю, что мы должны отбросить навязанную Первым ненависть и попытаться договориться. Жить в мире с другими разумными…

— Мерзкие макаки убили на моих глазах всю мою семью, и я сам шагнул одной ногой за грань, — прошипел Лаут, — попробуй отбросить это. От тварей не может быть ничего хорошего.

— Вся деревня, в которой жил Мао, была сожжена дотла людьми с Перевала Тысячи Гроз, — произнёс Самир.

— Заткнись! — зашипел человек-рысь, тщетно пытаясь достать тигра когтями, — захлопни пасть, пёс!

— Он выжил чудом, из-за цвета, — совершенно спокойно продолжал рассказывать Самир, глядя прямо в глаза Эдвану, — там убили всех, до последнего котёнка. Свалили тела в центре деревни и сожгли вместе с домами и утварью. Я знаю это, потому что видел. Мао из нашего клана. И он примкнул к тварям Первого, как только подвернулась возможность. А ну, захлопнись, — впервые за долгое время на морде тигра проступил гнев. Он громко утробно зарычал, одарив Мао жутким взглядом могучего хищника, под которым человек-рысь уполз обратно в свою часть клетки и уселся там, буравя сокамерника испепеляющим взглядом. Вернув морде холодное, бесстрастное выражение, Самир продолжил, — мою младшую сестру, её детей, нашу мать… их всех тоже убили, выловив в лесу. Попробуй отбросить, говоришь? Уже. Раньше я тоже был таким, как вы оба. Злобным монстром, ведомым лишь ненавистью. Но потом… нашёл в себе силы вспомнить учение священного предка и осознать, что не все люди зло, ведь были и те, кто когда-то помог нашему клану. Спасли нас… меня. Так и ты должен понять, что не все мы злобные мерзкие твари. Среди нас есть много хороших разумных. Впрочем, таких, как вот этот злобный блоховоз тоже хватает… — закончил тигр, с сочувствием и жалостью взглянув на Мао, от чего последний забился в бешенстве. Однако, пытаться снова проверить на прочность цепи он не стал. Просто сидел и громко ругался себе под нос.

— Отбросить? И не отомстить?

— Разве я сказал хоть слово о прощении? — оскалился тигр, — я выследил и убил каждого, кто был повинен в смерти моих родных. Их тела были сожжены дотла и развеяны по ветру. Но с тех пор я никогда без причины не трогал тех, кто не сделал мне ничего плохого.

Выслушав тигра, Эдван впервые в жизни задумался над тем, чтобы оценить проблему с другой стороны. Слова, сказанные Самиром совершенно искренне, сумели посеять пока что совсем слабые, мелкие зернышки сомнений в его устоявшейся картине мира. Однако, ненависть, что пылала в глубине его души всё-таки была слишком сильна, а разум слишком уставшим, чтобы заставить юношу хоть что-то переосмыслить и копнуть глубже внутрь себя. Вместо размышлений над сказанным, он начал думать о том, как бы ещё нанести слово творца на пол, чтобы изменить течение силы.

Вскоре, Лаут хлопнул себя по лбу и ногтем до крови разодрал кожу на большом пальце, чтобы нарисовать на полу несколько линий. Закончив, Эдван с замиранием сердца выдавил из ядра несколько капель густой энергии и с большим трудом направил их прямиком в кровавый рисунок. Большая часть энергии исчезла по дороге, высосанная досуха кандалами, но крохотная её часть всё же достигла цели, и на глазах юноши линии начали светиться ярким, белым светом, слившись с основным рисунком. На лицо Лаута сама собой наползла широкая улыбка. Получилось!

Усевшись прямо на это место, парень впервые за долгое время почувствовал то, чего ему так не хватало. Атру. Она была словно глоток воды в знойный день, как влага для чахнущего цветка. Бурным потоком энергия вошла в тело, омыла пустой сосуд, живительной волной пронеслась по мышцам, внутренностям и… тут же исчезла в прожорливых кандалах, не оставив в теле почти ничего. Лаут успел ухватить лишь крохи, самую малость, толком не успев даже немного напитать тело. Закрыв глаза, он погрузился в себя и продолжил попытки поглотить энергию из плиты через созданную брешь. Однако, даже несмотря на филигранный контроль, опыт, и все старания, сила исчезала в мерзких оковах быстрее, чем успевала приобрести отпечаток сосуда Лаута. То, что удавалось урвать — были жалкие крохи, настолько мизерные, что их даже на восстановление ядра не хватит. Парень чувствовал себя обманутым. Словно изнывающий от жажды человек, который пьёт, но не может напиться, потому что вода ускользает в самый последний момент, едва коснувшись губ.

После нескольких часов такой практики тело юноши всё же смогло впитать небольшие крохи энергии и немного окрепнуть. Пропала тошнота, немного притупилась боль в левом боку и исчезло головокружение. Состояние мышц, органов и костей немного улучшилось под воздействием того количества атры, что протекала через них бурным потоком, бесследно исчезая в оковах. До полного исцеления, правда, было ещё очень далеко. Эдван всё ещё чувствовал себя очень слабым и разбитым, но уже не боялся в любую секунду потерять сознание. К сожалению, восстановить ядро он так и не сумел, оставшись на прежнем уровне. Те крохи, которые парень поглощал из камня, тут же уходили на то, чтобы просто согреть тело и не замерзнуть насмерть в этой жуткой тюрьме, да обновить кровавую надпись на полу, для поддержания бреши открытой.

От попыток извлечь силу из пола его отвлёк громкий лай волков из соседней клетки. Через несколько мгновений он услышал чьи-то шаги сзади и, открыв глаза, обернулся. В полумраке пещеры, освещённой несколькими магическими светильниками, прямо к ним направлялась небольшая группа макак. Из них пятеро были одеты почти так же, как и тот, которого Эдван уже видел — в тёмную меховую безрукавку, плотные штаны, да вооружены копьями. На руках и шее некоторые носили блестящие браслеты, а у одного, видимо, самого главного, уши украшали множество мелких серёг из яркого жёлтого металла с цветными камушками. Этот же представитель обезьяньего племени выделялся среди прочих своей одеждой, носил длинный халат цвета молодой травы с замысловатой рыжей вышивкой на рукавах.