Убить Зверстра

***

А в сентябре в верхушках тополей

Запуталась проказница Луна,

Юпитер крался следом, а левей

Не отставал Сатурн. И белизна,

Чудесно сочетаясь с мраком,

На землю опускала волшебства

Незримый флер. По диким буеракам

Иссиня-черная таилась тьма.

Когда еще будет тот сентябрь! — подумала я, в очередной раз подсмотрев то, что писала Дарья Петровна. Или это аллегория? Тогда кто скрывается в образе Юпитера, преследующего бедную, запутавшуюся Луну? А кто тот окольцованный Сатурн, что не отстает от этой обреченной пары? Вопросы, вопросы… Я глубоко вздохнула и в это время открылась дверь палаты — неслышно, неторопливо, даже как будто торжественно.

Некоторое время в проеме никто не показывался, а затем таким же замедленным шагом переступила порог и вошла в палату женщина. Выше среднего роста, крепкого телосложения, всю ее фигуру, кажется, составляли крутые тяжелые бедра, обозначавшие боковины несколько низковатой пятой точки. Лицо соответствовало индивидуальному стандарту, все элементы которого выделялись таким же крупным планом. Нос, губы, глаза, брови, подбородок — всего было и избытком. Нос, при допустимой длине его, заканчивался необязательной загогулиной, поднявшей кверху ноздревые разрезы, отчего изнутри виднелся розовый хрящик переборки. Губы полные и широкие, имели приятные очертания и скорее украшали лицо, чем портили его. Сейчас они были без помады, но бесцветный вид свидетельствовал о том, что нежная их кожа привыкла находиться под слоем защитного декоративного крема. Глаза — огромные, не помещающиеся в глазницах — обрамлялись длинными ресницами и были умело накрашены. Густые брови вразлет, рыжеватого оттенка, как и тяжелый подбородок, терялись среди остальных черт и ничего не добавляли к общему впечатлению.

Короткая стрижка на реденьких волосах который день не имела укладки.

Женщина была в трауре, на ней все было черным. Узкая длинная юбка, блузка с претенциозным острым вырезом, кофта, с небрежно расстегнутыми пуговицами, скрывающая и неуместное в данной ситуации декольте, и детали талии — все несло на себе приметы глубокой печали: где-то было подмято, где-то перекосилось на фигуре, где-то испачкалось мелом.

Из всего, что охватывал взор, лишь глаза были безукоризненно ухоженными. Это казалось странным и выдавало, что женщина в охватившем ее оцепенении автоматически делала то, чему раньше уделяла много тщательного внимания. Но и глаза, выделяющиеся на всем противоречивом облике, в соответствии с общей закономерностью не имели цвета, он как будто здесь и присутствовал, и как будто не было его. Потерявшие цвет, глаза широко глядели поверх людей и предметов. Преступив порог, женщина не сделала попытки осмотреться, выбрать место, разместить свои вещи.

Следом за ней показался, а затем, увидев, что мы с Ясеневой одеты, вошел смелее моложавый благообразный мужчина. Он держал в руках свое пальто и пальто женщины. Неяркая, без отличительных черт наружность, невысокий для мужчины рост, такой, что он был почти вровень со своей спутницей, неуловимая благообразность черт, манера держаться оставляли впечатление умеренности, доброжелательности и мягкости. Он был полной противоположностью Елене Моисеевне, ибо это была она, даже терялся на ее фоне, но вместе они составляли какую-то высшую гармонию, хотя и не ту, которую сразу видят и отмечают люди.

— О, кого я вижу, — он положил вещи на стул и пошел в сторону Ясеневой, раскинув руки. — Дарья Петровна, и вы здесь? Сколько же лет я вас не видел?

— Да, поди, уж лет девять, — подымаясь ему навстречу, сказала она. — Да, точно девять. Приятно, что вы меня узнали. Вы ничуть не изменились, дорогой Игорь Сергеевич. Все так же молоды.

Они дружески обнялись. Вновь прибывшая больная стояла, не шелохнувшись, и все так же созерцала что-то недоступное остальным.

— И часто вы здесь бываете? — спросил Дебряков. — Интересуюсь как ваш участковый психиатр, правда, бывший.

— Перемены в деятельности?

— Перешел на работу в частную клинику.

— Понимаю. Я здесь не так часто, как надо было бы. Но раз в два года отмечаюсь. А вы какими судьбами?

— Вот, — он показал на Сухареву. — Привел к вам новенькую, дорогого мне человечка. Прошу любить — Елена Моисеевна. — Он подошел к женщине, взял ее за руку и подвел к Ясеневой.

— Леночка, познакомься. Это моя давняя пациентка Дарья Петровна Ясенева, поэтесса, коллекционер талантов, умница. Тебе рядом с ней будет хорошо.

— Да, — неопределенно отозвалась она, не поменяв выражение лица.

— Занимай эту койку, — он показал ей на свободное место.

Сухарева прошла туда и села, отвернув уголок покрывала.

Дебряков поговорил с Ясеневой на вежливые темы еще минут пять, и стал прощаться.

— Леночка, ты попала в окружение знакомых и хороших людей. Чувствуй себя здесь свободно, я буду приезжать как можно чаще. Хорошо?

Она не ответила. Игорь Сергеевич надел пальто, а ее вещи разместил на вешалке.

— Лена, ты мне что-нибудь скажешь?

— Не уходи, — прошептала она, прижав к себе его руки.

Ее слова прозвучали так горестно и обреченно, что надо было быть именно мужчиной, чтобы не поддаться просьбе.

— Милая, я не могу находиться возле тебя все время. Ты в больнице, возле тебя наши друзья. Тебе нечего опасаться. Ну же, очнись, я прошу тебя.

Она молчала, глядела на него с мольбой и отчаянием, но его руки не отпускала.

— Ты видишь эту женщину? — он показал на Ясеневу.

— Да, — она даже взглянула туда, куда он показал.

— А ее имя запомнила?

— Ясенева. Я знаю ее стихи.

— Что же ты сразу не сказала? — подхватил он. — Помнишь что-нибудь?

Прости.

Я говорю «Прости!»

За скупость слов,

За краткость встреч,

Что удалось тебя найти,

Но не сберечь.

Сухарева декламировала срывающимся на плач голосом и Дарья Петровна увидела в этом надежду. Она незаметно показала Дебрякову знак одобрения и взмахом руки дала понять, что он может спокойно уходить. Подойдя к Елене Моисеевне, Ясенева присела перед нею на корточки и, привлекая к себе ее внимание, сказала:

— Спасибо. Вы сделали мне приятный подарок. Позвольте и мне вам отплатить тем же?

— Как это?

Она отзывалась на текущие события! Ее интерес следовало поддержать.

— Об этом мы поговорим позже. И, поверьте, вы не будете разочарованы. А сейчас давайте отправим Игоря Сергеевича на работу, его ждут пациенты. Мы же займемся своими делами.

— Какими? — Елена Моисеевна отпустила руки Дебрякова.

— О, их у нас много и все они не терпят отлагательств.

Я приблизительно представляла, о чем говорила Ясенева: в последнее время мы созерцали темное мартовское небо и гирлянды светящихся на нем точек, любовались слегка потеплевшим мерцанием звезд.

— Ох, и огнище полыхает в их недрах! — воскликнула я, проникшись масштабами неба.

— Ха! Не обязательно, — приземлила меня Ясенева. — Вон видишь у самого горизонта, — показала она на запад, где, едва опустилось солнце, загорелась огромная звезда, — это Венера. Она состоит из твердого вещества. И хотя температура там выше, чем на Земле, но огонь все же не полыхает.

— Чего же она светится?

— Она отражает свет Солнца.

— Ха! — подражая ей, удивилась я.

— Венера имеет одну особенность, отличающую ее от других планет Солнечной системы, — я навострила ушки, ожидая услышать что-то таинственное, известное только узкому кругу посвященных. — Она имеет самую плотную атмосферу из всех планет, окружающих наше Солнце.