Убийца Войн

И не будет ли это к лучшему?

«Нет, – решительно подумала она. – Нет. Мне нужно это сделать. Для Идриса. Ради полей и тех детей, что взяли у меня цветы. Для отца, Мэб и всех во дворце».

Она наконец развязала тесемки, и платье упало с удивительной легкостью – теперь она не сомневалась, что так и было задумано. Уронив платье на пол, она помедлила, взирая на свое белье. Белая ткань распространяла спектр цветов, как в призматическом свете. Она потрясенно рассматривала ее, не понимая, чем вызван такой эффект.

Не важно. Она слишком нервничала, чтобы думать о чудо-красотах. Стиснув зубы, Сири заставила себя снять белье и осталась обнаженной. Она быстро преклонила колени на холодном каменном полу. Сердцебиение отдалось в ушах, когда лоб коснулся пола.

В опочивальне царила тишина, только потрескивало в камине. Огонь не был нужен для обогрева Халландрена, но Сири порадовалась ему, будучи совершенно раздета.

Она ждала, ее волосы стали белоснежными, упрямство и гонор сгинули без следа. Вот где пришел ей конец – где иссякло все ее «независимое» чувство свободы. В конце было не важно, что она заявляла и как себя чувствовала, – ей пришлось склониться перед властью. Как любому другому.

Сири скрипнула зубами, представив Бога-короля, восседающего на троне и наблюдающего, как она, покорная и голая, стоит перед ним. Его она видела плохо, могла только оценить рост – Сьюзброн был на добрый фут выше большинства мужчин, шире в плечах и крепче сложением. Внушительнее прочих, низших особей.

Он был возвращенным.

Сама по себе возвращенность не считалась грехом. В конце концов, возвращенные приходили и в Идрис. Однако халландренцы сохраняли возвращенным жизнь, кормя их душами обывателей, каждый год вырывая дохи из сотен людей…

«Не думай об этом», – приказала себе Сири. Тем не менее, когда она попыталась прояснить мысли, в памяти вспыхнули глаза Бога-короля. Черные очи сверкали при свете огня. Она ощущала их взор на себе – холодный, как камни, на которых она стояла.

Огонь потрескивал. Синепалый сказал, что король постучит, призывая ее. Вдруг она не заметила? Она не осмелилась поднять глаза. Она уже встретилась с ним взглядом, хотя и случайно. Она лишь продолжила стоять на коленях, упершись локтями в пол. Спина опять разболелась.

«Почему он ничего не делает?»

Недоволен ею? Она оказалась не так мила, как ему хотелось, или он рассердился из-за взгляда в глаза по ходу слишком долгого раздевания? Было бы крайне забавно, если бы рассердили старания Сири не выглядеть обычной, беспечной. Или проблема заключалась в чем-то еще? Ему обещали старшую дочь идрийского короля, но вместо нее он получил Сири. Понятна ли ему разница? Не все ли ему равно?

Минуты текли, пламя пожирало дрова, и в комнате темнело.

«Он играет со мной, – подумала Сири. – Заставляет меня дожидаться своей блажи». Наверное, приказ стать на колени в столь неудобное положении служил посланием – ей показывали, кто здесь хозяин. Он возьмет ее, когда пожелает сам, и не раньше.

Время шло, Сири сжимала зубы. Сколько она простояла? Час, может быть, дольше. Но Бог-король не издавал ни звука – не стучал, не кашлял, даже не шевелился. Возможно, это была проверка с целью узнать, как долго она проторчит в таком положении. А может быть, она излишне вникала в происходящее. Так или иначе, ей велели оставаться на месте и отходить только при острой необходимости.

Вивенна прошла подготовку. Вивенну научили выдержке. Но в Сири сохранилось упрямство. Чтобы оценить это, достаточно вспомнить ее прогулы и невыполнение обязанностей. Со временем она сломила бы и отца. Он начал поступать ей в угоду – лишь бы остаться в здравом рассудке.

И вот она, обнаженная, ждала при свете углей, а ночь все длилась.

* * *

Фейерверки взорвались фонтаном огней. Отдельные искры упали невдалеке от Жаворонка и разожглись ярче. Они горели ослепительно, пока не умерли.

Наблюдая за действом, он откинулся на кушетке, поставленной на открытом воздухе. Вокруг ждали слуги, державшие наготове зонты, портативный бар, исходящие паром и охлажденные полотенца, дабы при надобности обтереть ему лицо, да уйму предметов роскоши в придачу, которые были для Жаворонка не более чем безделушками.

Он наблюдал за фейерверками с умеренным интересом. Запальщики нервозно толпились вокруг. За ними ждали менестрели – Жаворонок позвал их, но выступить еще не попросил. Поскольку они извечно развлекали возвращенных при Дворе богов, сегодняшняя ночь – ночь бракосочетания Бога-короля – была еще более вычурной.

Сам Сьюзброн, конечно, не появился. Он выше подобных торжеств. Жаворонок глянул в сторону, где над двором отрезвляюще возвышался королевский дворец. В итоге он лишь покачал головой и обратился взором ко внутреннему двору. Дворцы богов образовывали кольцо, и в нижней части каждого здания имелось патио, а выше – балкон; те и другие обращались к центру. Жаворонок сидел невдалеке от своего патио, подальше от густой травы просторного двора.

В воздух взметнулся новый фонтан огня, отбросивший тени на двор. Жаворонок вздохнул, принимая от слуги очередную чашу с фруктовым напитком. Ночь стояла прохладная и приятная, подходящая для бога. Или богов. Жаворонок видел других, сидевших перед своими дворцами. По сторонам двора топтались актеры в ожидании случая порадовать кого-нибудь из возвращенных.

Фонтан поник, и запальщики посмотрели на Жаворонка, с надеждой улыбаясь в свете фонарей. Жаворонок с благосклоннейшим видом кивнул.

– Еще фейерверков, – потребовал он. – Вы порадовали меня.

Три человека взволнованно зашептались и махнули помощникам.

Когда все устроили, в фонарном кольце Жаворонка обозначилась знакомая фигура. Лларимар, как всегда, был одет в жреческую рясу. Даже в городе – а именно там ему следовало сейчас находиться – Лларимар представлял Жаворонка и его духовенство.

– Шныра? – спросил Жаворонок, садясь.

– Ваша милость, – поклонился Лларимар. – Довольны ли вы торжествами?

– Конечно. Можете передать, что я положительно наторжествовался. Но что ты делаешь во дворе? Ты должен быть дома, с семьей.

– Я лишь хотел убедиться, что вам все по нраву.

Жаворонок потер лоб:

– Шныра, у меня от тебя болит голова.

– Ваша милость, у вас не бывает головной боли.

– Значит, тебе нравится мне докладывать, – сказал Жаворонок. – Я полагаю, что за Священной тюрьмой гульба такая же бурная, как здесь у нас.

Лларимар насупился, услышав пренебрежительные слова Жаворонка о божественной обители.