Убийство-2

— Понял.

Он отошел, чтобы передать распоряжения Брикса.

— Он выживет? — спросил Брикс.

— Может быть.

— Почему он не опустил пистолет?

Мимо них в сторону операционной пробежали две медсестры с тележкой, на которой стояло какое-то медицинское оборудование. Странге скрылся в конце коридора. Лунд была этому рада.

— Я не знаю, — сказала она.

У нее так долго не было близости с мужчиной, что она уже почти забыла, каково это: ложиться с ним в постель, чувствовать запах его пота, ощущать в себе его плоть. Кристиан Согард, постанывая, лежал на спине с закрытыми глазами, на лице его расползлась довольная улыбка. Луиза сидела сверху и, изогнув спину, ритмично двигалась, стараясь не торопиться, чтобы все не случилось слишком быстро.

Она хотела доставить ему удовольствие — так же, как раньше хотела доставить удовольствие Йенсу. Ему тоже нравилась эта поза. Нравилось отдавать часть своей власти, пусть на короткое время, чтобы потом жизнь снова вернулась в привычное русло.

Конечно, никакой страсти не было. Скорее, любопытство. Причем по отношению к себе самой.

Другой мужчина, впервые за тринадцать лет.

Что она чувствовала? Возбуждение? Стыд? Или мертвое равнодушие?

Он приближался к финишу, она чувствовала это, слышала. Но в ее теле ничего не происходило, она просто копировала его стоны и выкрики, потому что так положено.

Слишком долго? Слишком быстро? Ей было все равно. С Йенсом все иначе. Не просто физическая близость, между ними была таинственная незримая связь, имя которой — любовь. А Согард… тут ничего, кроме его отчаянного желания обладать ею. И это желание она, как хорошая жена военного, должна была удовлетворить. Привести его в свою одинокую кровать и дать ему то, чего он хочет.

Он застонал. Прогнулся всем телом. Внутри нее растеклось влажное тепло.

Луиза Рабен скатилась на простыню рядом с ним. Она вспотела, у нее кружилась голова. Из всех мыслей осталась только одна: где же удовольствие? И если оно придет, то сможет ли заглушить боль?

Чувства вины Луиза не испытывала. Йенс заслужил это. Но ей было противно, а это оказалось еще хуже.

Кристиан Согард, потный и довольный, лежал на смятой постели с закрытыми глазами, прижимая к себе одной рукой свое новое завоевание.

Для него это просто очередной бой, подумала вдруг Луиза. Очередная победа.

Ни один из них не сказал ни слова. Говорить было не о чем. Неожиданно раздался стук в дверь, громкий и настойчивый, и Луиза отпрянула от Согарда.

Она быстро вскочила с кровати, натянула халат, в котором обычно подходила к Йонасу, когда ему снились страшные сны, и открыла дверь.

На пороге стоял отец. Она не сомневалась, что с этого места ему все видно, но полковнику, похоже, не было никакого дела до мужчины в постели дочери.

— Случилось несчастье, — произнес он взволнованно. — Звонили из полиции. Я…

— Что?

— Тебе надо ехать в больницу.

За ее спиной заскрипела кровать, послышался звук шагов. Луиза прикрыла дверь, чтобы загородить от отца Согарда — крупного мужчину с офицерской татуировкой на плече.

— Зачем? — спросила она слабым голосом.

— Йенс ранен, Луиза. Он посмотрел на высокую фигуру в ее комнате. Луиза не смогла прочитать его взгляд. — Тебе нужно быть там.

Томас Бук проголодался. И ему хотелось выпить. В этот вечер в посольстве Южной Кореи проходил прием — музыка, искусство и еда. Он, кстати, обожал кимчи, несмотря на ужасный запах этой закуски.

От вкусной еды его отделяла лишь встреча с премьер-министром.

Грю-Эриксен сидел за столом и читал какие-то бумаги. Когда вошел Бук с извинениями за опоздание, он не поднял головы.

— Ситуация развивается. Солдат, которого мы ищем, был ранен.

— Знаю. — Грю-Эриксен улыбнулся. — Хотите выпить?

— Нет, спасибо. Я еще должен разыскать Россинга и поговорить с ним.

— О чем?

— Я понял, что был слишком резок в своих высказываниях. Я ведь новичок в правительстве… не все понимаю. В общем, я хочу извиниться перед ним за свое поведение.

Грю-Эриксен снова улыбнулся и покачал головой.

— Надеюсь, что наши с ним рабочие отношения не пострадают, — добавил Бук. — И с Краббе тоже. Просто мы все нервничаем из-за антитеррористического законопроекта. Но я решительно настроен, — он постучал по столу костяшками пальцев, — все исправить.

— Благородное желание.

— Если бы только я смог переговорить с Россингом. Я уверен…

— Томас, вы были министром шесть дней. Богу понадобилось на один день больше, чтобы создать мир. Вам же хватило этих шести, чтобы все разрушить.

Бук покивал:

— Да, я не создан для публичной политики. И никогда не стремился к этому.

— Все эти обвинения навредили только вам, — сказал Грю-Эриксен. — Я прислушивался к вам. Пытался поверить вашим фантастическим теориям. Но будем откровенны: за ними ничего не стоит. Вы подобрали старую сомнительную сплетню и раздули из нее нечто невероятное. — Грю-Эриксен придвинул Буку лист бумаги. — Вам придется подать в отставку. Альтернативы я не вижу.

— Но я пока не готов уходить, — возмутился Бук так, словно находил предложение премьер-министра смешным. — Прежде всего осталось еще слишком много вопросов. Вряд ли кто-нибудь другой станет ими заниматься. Как Россинг узнал, что я буду говорить о факсе?

— О факсе?

Бук засмеялся, но смех не скрыл его растущей злости.

— О том самом факсе, о котором я проинформировал вас перед заседанием! О медицинском заключении и о лишней руке!

— Не кричите на меня.

— Не кричать? — заревел Бук. — А как еще мне заставить вас слушать? Не правда ли, удачно вышло, что Россинг был готов? Я его не предупреждал. Тогда кто же?

Премьер-министра этот выпад скорее позабавил, чем рассердил.

— Вы хотите, чтобы я вызвал сюда Россинга? Станет ли вам легче, если я в последний раз сделаю так, как вы просите?

Бук сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Нет, — проговорил он.

Он опустил глаза на лист, который придвинул ему Грю-Эриксен. Расписание встреч по часам.

— Это список дел для вашего последнего рабочего дня, — сказал премьер-министр. — Завтра мы принимаем антитеррористический законопроект. С поправками Краббе. Затем вы созовете пресс-конференцию и объявите о своей отставке. Скажете, что… — Он небрежно махнул рукой. — Скажете, что хотите проводить больше времени с семьей. Нет нужды оригинальничать.

Бук молча смотрел на него.

— Не беспокойтесь, Томас. Тут у нас короткая память. Через несколько лет сможете вернуться. Не в юстицию, конечно. Не уверен, обладаете ли вы темпераментом…

— Так вы выбрали меня, потому что считали ни на что не годным? — прямо спросил Бук. — Приятным, угодливым — таким, как Монберг, который безропотно делал то, что ему велели?

Премьер-министр рассмеялся:

— Я выбрал вас, потому что вы мне понравились. И по-прежнему нравитесь. Пройдет время, и вы убедитесь в этом. — Он указал на дверь. — Но сейчас вашей карьере конец. Поезжайте домой и подумайте о том, что скажете в своей заключительной речи.