Убийство на Аппиевой дороге

Кто-то в толпе назвал её имя; его стали повторять всё громче и громче, и вот уже вся толпа скандировала:

– Клав-ди-я! Клав-ди-я! Клав-ди-я!

Носилки проплыли между колоннами и оказались на площадке перед домом. Её телохранители могли бы расчистить путь силой; но в этом не было необходимости. Плакальщики благоговейно расступались. Волны людского моря расходились и тут же смыкались позади. Носильщики поднялись по ступенькам к входу. Высокие бронзовые двери, открывающиеся внутрь, распахнулись и закрылись. Занавески носилок были задёрнуты так, что никто не увидел выходящих.

Скандирование прекратилось, и стало до странности тихо.

– Значит, Клодий убит, - тихонько сказал Эко. – Как-то не верится, что его больше нет.

– Когда ты поживёшь с моё, то поймёшь, что все эти великие рано или поздно уходят. Чаще рано.

– Ну да, ну да. Но я имел в виду…

– Да я понял. Смерть некоторых – это как песчинка, упавшая в реку; она не тревожит водной глади. Смерть других - это уже как валун; вода выплёскивается на берег. А с очень немногими… - и я невольно вздохнул.

– Как упавшая с неба звезда, - договорил за меня Эко.

– Ну, будем надеяться, что до этого не дойдёт. – Но я сам не верил собственным словам.

Толпа медлила расходиться. Вокруг наперебой рассказывали о случившемся. Слухи были самые противоречивые. Клодия убили на Аппиевой дороге, на самом выезде из Рима – нет, за двенадцать миль от Рима, возле Бовилл - нет, южнее. Клодий ехал верхом и был один – нет, его сопровождали несколько телохранителей – нет, он ехал в носилках с женой, в сопровождении обычной свиты телохранителей и слуг. Они попали в засаду – нет, убийца был один – нет, среди людей Клодия был предатель, он-то и убил. Слухам не было конца, и лишь в одном все сходились: Клодия убили.

Тем временем тучи разошлись, и в чёрном небе стали видны поблёскивающие, как льдинки, звёзды. С самого начала я разогрелся от быстрой ходьбы, потом, в толпе, меня согревало тепло от множества тел и факелов; но теперь ночь стала холоднее, и я начал мёрзнуть не на шутку. Потопав ногами и потерев ладони друг о друга в тщетной попытке согреться, я не выдержал и обратился к Эко.

– Это без толку. Мне холодно. Надо было одеться потеплее. – Эко, казалось, совершенно не замечал холода, хотя плащ на нём был не теплее моего. Впрочем, в пятьдесят восемь лет кровь стынет быстрее, чем у того, кто на двадцать лет моложе. – Что толку здесь торчать? Мы узнали, в чём дело. Клодия убили.

– Да, но кто его убил?

Я сдержал улыбку. Мой приёмный сын пошёл по моим стопам, а для людей нашей профессии привычка докапываться до истины становится второй натурой, даже когда за эту истину нам никто не заплатит.

– От этой толпы всё равно ничего не узнаешь.

– Похоже, что нет.

– Тогда пойдём.

Эко всё ещё колебался.

– По идее, они должны выслать кого-то, кто объявит… Рано или поздно кто-то наверняка выйдет… - тут он заметил, что я весь дрожу. – Ладно, идём.

– Тебе незачем уходить. Оставайся, если хочешь.

– Одного я тебя не отпущу. Не в такое время.

– Пошли со мной телохранителей.

– И остаться здесь одному? Я не дурак.

– Тогда пошли со мной двоих, а двое пусть остаются с тобой.

– Нет, не хочу рисковать. Я провожу тебя домой, а потом вернусь, если до той поры не найду чего-нибудь получше.

Мы могли бы спорить ещё долго, но тут Эко резко вскинул голову, глядя на что-то позади меня. Его рабы враз насторожились.

– Кто из вас Гордиан?
– пробасил голос за моей спиной. Я обернулся и едва не уткнулся лицом в чью-то широченную грудь. Пришлось задрать голову, чтобы увидеть грубое, обветренное лицо и огненно-рыжую шевелюру.

– Я Гордиан.

– Пойдём со мной. – Акцент у него был ужасный.

– Куда?

Верзила чуть склонил голову.

– В дом, конечно же.

– И кто же меня приглашает? – Но я уже знал ответ.

– Тебя зовёт госпожа Клавдия.

Значит, она меня всё-таки заметила.

Глава 2

Мне совсем не улыбалось протискиваться сквозь толпу к воротам, хотя бы и в сопровождении великана-гладиатора; но он повёл нас совсем в другую сторону, дальше по улице. Мы обогнули толпу и очутились далеко от колоннад, у подножия узкой лестницы, усаженной двумя рядами фиговых деревьев, чьи густые ветви сплетались, образуя над ступенями сплошной навес.

– Это что, дорога к дому? – недоверчиво спросил Эко.

– Идите за мной, - отвечал верзила, указывая вперёд, где маячил крошечный огонёк светильника.

Мы стали осторожно подниматься. Ступеньки тонули в тени, а факелов у нас не было. Наконец мы добрались до верхней площадки и очутились перед деревянной дверью, возле которой дежурил ещё один гладиатор. Он заявил, что мы должны оставить охрану и оружие снаружи. Эко отдал свой кинжал одному из наших рабов. У меня не было оружия, но гладиатор не поверил мне на слово и обыскал. Лишь тогда он открыл дверь и впустил нас.

Пройдя по длинному, скупо освещённому коридору, мы спустились по лестнице и очутились в узкой передней, сразу же за парадными бронзовыми дверями, заложенными тяжёлым деревянным засовом. Сюда доносился шум толпы с улицы.

– Ждите здесь, - коротко сказал наш провожатый и исчез за тяжёлой занавесью.

Я огляделся. Передняя освещалась свисающим с потолка светильником, свет которого отражался в гладко отполированных мраморных стенах, таком же полу и даже в занавесях.

– Видал? – кивнул я Эко.
– Это знаменитые пергамские занавеси. Говорят, они из дворца самого Аттала. В них вплетены нити из чистого золота. Посмотришь на них – так можно подумать, что они сотканы из пламени!

У этого дома, как и у его убранства, была хоть и короткая, но весьма примечательная история. Он был выстроен шесть лет назад Марком Скавром. В тот год Скавра избрали на должность эдила, а это значило, что он обязан за свой счёт устраивать театральные зрелища и представления для римских граждан во время осенних праздников. Следуя давней традиции, он построил на Марсовом поле временный театр. Двумя годами позднее Помпей соорудил первый за всю историю Рима постоянный театр – ни один уроженец Рима не додумался бы до такого проявления греческого упадничества[1]; но Скавр построил свой театр лишь на один сезон.

На своём веку мне довелось побывать во многих городах и повидать много замечательных зданий, но ни одно из них не могло сравниться с театром Скавра. Он вмещал восемьдесят тысяч зрителей; трёхъярусная сцена опиралась на триста шестьдесят мраморных колонн. По всему зданию в нишах и между колоннами были установлены три тысячи бронзовых статуй, свезённых из разных стран. О невиданных статуях говорили по всему Риму; на них указывали друг другу во время представлений, если интерес зрителей к происходящему на сцене угасал; и впустую старались актёры, чью игру затмевало великолепие убранства.