Убийство на Аппиевой дороге

– Метелла, моя дочь, - сказала Клавдия. Её слова лишь подтвердили мою догадку. Даже при тусклом освещении сходство сразу бросалось в глаза. Возможно, со временем девушка тоже сделается красавицей, под стать своей матери - ведь с такой красотой, как у Клавдии, не рождаются, это не просто внешность – это тайна, очарование, которое приобретается с годами.

– Помнится, у тебя тоже дочка, - тихо сказала Клавдия, - примерно такого же возраста.

– Да, – ответил я.
– Диана, ей семнадцать.

Клавдия кивнула. Метелла всхлипнула. Клавдия обняла её и на миг прижала к себе; затем, отпустив, жестом отослала к остальным.

– Она была очень привязана к своему дяде.

– Как это случилось?

– Мы точно не знаем. – Голос у неё был ровный, безжизненный. – Он возвращался из своей виллы – это на юге, за Бовиллами. По дороге на него напали. То ли сам Милон, то ли его люди. Завязался бой. Были убитые, не только Публий. – Голос её прервался. Она перевела дух и продолжала. – Его нашли на дороге – мёртвого. Он просто валялся на дороге, и рядом не было даже никого из его людей! Чужие люди привезли его тело сюда - как раз после захода солнца. Потом стали возвращаться телохранители, некоторые из них. Те, кому удалось спастись. Мы пытаемся выяснить, как это могло случиться.

– Я видел сейчас раненого в той комнате – его допрашивают.

– Это телохранитель Публия – был его телохранителем. Много лет. Как он мог это допустить?

– А тот молодой человек, что его допрашивает?

– Думаю, мой племянник. Старший сын моего брата Аппия. Приехал сюда в носилках вместе со мной и Метеллой. Он любил Публия, как родного отца. – Она покачала головой. – У Публия тоже есть сын, ещё совсем ребёнок. Он был с ним. Где он сейчас, неизвестно. Мы не знаем, что с ним случилось; не знаем даже, жив ли он! – Силы изменили Клавдии, и она расплакалась. Смотреть на это было нелегко. Эко отвёл глаза.

– Клавдия, - тихо сказал я, дождавшись, пока она кое-как справится с собой, - зачем ты послала за мной?

Она растеряно моргнула.

– Даже не знаю. Просто когда я увидела тебя, то подумала… - Она пожала плечами. – Ведь надо что-то делать. Я имею в виду расследование. Искать следы, улики, свидетелей… Ты ведь в этом разбираешься. Публий знал, как это делается, но его больше…

Она прерывисто вздохнула.

– Наверно, мне просто захотелось увидеть кого-то знакомого. Мы ведь расстались, как друзья, верно? – Она коснулась моей руки и попыталась улыбнуться. Улыбка получилась вымученной, хранившей слабый отголосок былого очарования и оттого особенно жалкой. – Кто знает, что теперь будет? Мир перевернулся. Но кто-то должен позаботиться, чтобы виновные были найдены и наказаны. Дети Публия ещё слишком малы, так что придётся нам. Может статься, мы обратимся к тебе. – Клавдия снова вздохнула. – Но это потом. Сейчас мы можем лишь поддерживать друг друга. Теперь я должна быть с ними. – Она кивнула в сторону остальных женщин.
– Я нужна Метелле.

Клавдия поднялась. Поняв, что наш визит окончен, я кивнул Эко, и мы оба встали. Та же рабыня, что впустила нас, подошла, чтобы проводить к выходу; но тут Клавдия, успевшая отойти на несколько шагов, внезапно обернулась.

– Погодите. Я хочу, чтобы вы взглянули на него. Чтобы вы увидели, что они с ним сделали.

Мы подошли следом за ней к напоминавшему алтарь столу, возле которого стояла Метелла с двумя другими женщинами и маленькой девочкой. При нашем приближении старшая из женщин обернулась и враждебно уставилась нас. У неё было худое, измождённое лицо. Распущенные в знак траура волосы, почти совершенно седые, спадали до талии. И ни слезинки в глазах – лишь гнев и непреклонность.

– Кто эти люди?

– Это мои друзья. – В голосе Клавдии послышались вызывающие нотки.

– У тебя все мужчины Рима в друзьях ходят. – Женщина наградила Клавдию уничтожающим взглядом. – Пусть ждут вместе с остальными.

– Семпрония, это я попросила их придти.

– Здесь не твой дом, - напрямик заявила Семпрония.

Метелла встала рядом с матерью и взяла её за руку. Старуха продолжала недобро смотреть на них. Четвёртая женщина, всё ещё стоящая к нам спиной, погладила по голове прижавшуюся к ней маленькую девочку. Девочка вывернулась из-под её руки и с любопытством оглянулась на нас.

– Семпрония, пожалуйста, - почти прошептала Клавдия.

– Да, мама, не надо сейчас ссориться. Даже с нашей дорогой Клавдией.

Четвёртая женщина наконец-то обернулась. Глаза её были сухи, и смотрела она без гнева. Голос звучал устало, но то была именно усталость, а не покорность судьбе. И никакой скорби, никакой растерянности в лице – лишь каменное спокойствие. Довольно-таки странно для женщины, только что потерявшей мужа. Возможно, это шок. Вот только взгляд её, устремлённый на нас, был очень уж ясным.

Хотя Фульвия и не обладала красотой своей золовки, её никак нельзя было назвать невзрачной. Я знал, что она примерно лет на десять моложе Клавдии; ей должно быть, не больше тридцати. Сразу же стало ясно, от кого жмущаяся к ней девчушка унаследовала такие большие лучистые глаза. Взгляд Фульвии выдавал острый ум. Ей пока ещё не хватало материнской непреклонности; но вокруг рта уже наметились жёсткие линии, ставшие особенно заметными, когда она обратила взгляд на Клавдию.

Было ясно, что невестка и золовка не слишком любят друг друга. Взаимная привязанность Клавдии и её брата давно стала притчей во языцех во всём Риме; слухи, ходившие о них, были самого сомнительного свойства. Многие открыто говорили, что их отношения больше похожи на отношения любовников, нежели брата и сестры. Что при таком положении дел должна была чувствовать законная супруга? Похоже, две женщины приучились терпеть друг друга, но не ладить. Клодий был для них связующим звеном, предметом их любви и яблоком раздора; он же, вероятно, поддерживал между ними мир. Но Клодий мёртв.

Да уж, мертвее некуда. Когда Фульвия обернулась, я смог разглядеть, что лежит на высоком, длинном, напоминающем алтарь столе.

Клодий оделся в дорогу, как обыкновенно одеваются зимой для поездки верхом: в плотную шерстяную тунику с длинными рукавами, подпоясанную широким ремнем с пряжкой, шерстяные же штаны и красные кожаные башмаки. Теперь пропитанная кровью туника была разорвана на груди, и со стола свисал длинный окровавленный лоскут, похожий на вымпел. Можно было подумать, что покойника укрыли разорванным в клочья красным флагом.

– Смотрите, - прошептала Клавдия. – Смотрите на него.

Не обращая внимания на остальных, она взяла меня за руку и потянула к столу. Эко шагнул следом и встал рядом со мной.

Лицо покойного осталось нетронутым – лишь брызги засохшей грязи на лбу и щеках да небольшой кровоподтёк в углу бескровных губ. Клодий до странности походил на сестру – тот же высокий лоб, безупречные черты и орлиный нос. Волосы были лишь чуть тронуты сединой на висках, и даже эти немногие седые волоски совершенно скрывались в густой чёрной шевелюре. В свои сорок Клодий выглядел молодым, даже юным – стройный, отлично сложенный, с широкими плечами и грудью атлета и пловца. При виде его женщины млели, а мужчины стискивали зубы от зависти; он был бичом сената и кумиром толпы.

Сейчас на этом лице застыла лёгкая гримаса, как бывает при зубной боли. На горле виднелся длинный тонкий след, как от верёвки или шнура – не будь на теле ран, я бы подумал, что Клодия задушили.

Но раны были. Глубокая, зияющая – на правом плече; две колотые – в груди. И ещё на руках и ногах – резаные, колотые, царапины, синяки, кровоподтёки.

Я услышал, как тихонько охнул Эко. Ему, как и мне, довелось повидать убитых – но то были жертвы яда или кинжала. Человек, лежащий сейчас перед нами, не был жертвой покушения – его изрубили в битве.