Убийство в музее восковых фигур

— Оставить Париж?

— Или, если сказать другими словами, я отхожу от дел. — Он хихикнул. — Почему бы и нет? Я достаточно обеспеченный человек, да, по совести говоря, никогда и не испытывал особой страсти к деньгам. Я не ушел в отставку, потому что пока не решил некоторые вопросы с твоим другом Бенколеном, который наградил меня вот этим. — Он прикоснулся к носу. — Я ничего не делал с его подарком, напротив, я берег его, так как он служил мне дополнительным стимулом. Кстати, успехом у дам (о да, дорогая, и ты тому пример) я во многом обязан, хотя это и звучит неправдоподобно, своему уродству. Не знаю почему, но большое родимое пятно на красивом лице всегда манит их. — Он пожал плечами. — Что же касается моего лучшего друга Бенколена, то моя осмотрительность, которая вам так не нравится (а она не однажды уже спасала мою шкуру), моя осмотрительность, — повторил он, хихикнув с отвратительной издевкой, — подсказывает, что следует воздержаться от прямых столкновений с ним.

Галан испытывал удовольствие, строя длинные, изощренные фразы. Каждый раз, повторяя слово «осмотрительность», он улыбался и искоса поглядывал на девушку.

— Итак, я уезжаю. Думаю, что в Англию. Я всегда мечтал о жизни сельского джентльмена. Я стану сочинять прекрасные книги в своем полном лавровых кустов саду у берега реки. Хирург изменит форму моего носа, я вновь стану красивым, и ни одна женщина, увы, не взглянет на меня.

— Ради всего святого! Что ты несешь?

— Как тебе известно, — продолжал он спокойно, — я владею значительной, очень значительной долей этого заведения. У меня есть партнер, ты даже не подозреваешь, кто это. Думаю, ты заметила, что я не поддерживаю контакта с так называемыми административными помещениями. Вновь предусмотрительность. Все дела ведет партнер. Итак, моя дорогая, я продаю свою долю.

— Но каким образом это может касаться меня?

— Терпение. — Тон его голоса изменился — в нем зазвучала ненависть. — Я хочу, чтобы ты все знала, потому что это задевает все твое глупое, гнилое, разложившееся племя. Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Я владею клубом много лет. Я знаю каждого члена, его или ее тайные делишки, мне известны все скандалы, все жульничества. И разве я использовал всю эту информацию в целях «шантажа»? Вы, кажется, так говорите? Если использовал, то в крошечных размерах. Передо мной более высокая цель, Джина. Я все опубликую, преследуя исключительно альтруистские цели. Надо показать, — его голос гремел, — как клубок вороватых, извивающихся червей притворяется человеческими существами.

Этот человек — безумец. Видя через щель его лицо, я не сомневался в этом. Мысли, одиночество, унижение? Непонятый идеалист, тонко чувствующая блестящая личность, бьющаяся в тесной клетке собственного разума? Его желтые глаза, казалось, вперились прямо в мои зрачки. На секунду мне почудилось, что он увидел меня. Кошка завизжала и спрыгнула с колен, когда Галан ущипнул ее загривок. Это, видимо, вернуло его к действительности, и он перевел взгляд на девушку, которая вся сжалась в углу дивана.

— Я развлекаю тебя, — сказал Галан, растягивая слова, — уже год. Стоит мне захотеть, и ты вернешься ко мне. Ты попала в мои руки, потому что я немало путешествовал, много читал и умею говорить красивыми фразами. Ты узнала о таких славных делах, о существовании которых твоя бедная безмозглая головка даже не подозревала. Я сделал Катулла твоим учителем. Я открыл тебе Петрарку, де Мюссе, Кольриджа и многих других. Я выбирал для тебя песни и показывал, как их следует исполнять. Огромные чувства, великая любовь, верность. Теперь мы оба знаем, какая все это чушь, не так ли? Тебе известно, что я думаю о людях.

Он глубоко вздохнул, и к нему вернулся его сардонический тон.

— В моем сейфе спрятано несколько рукописей. Они запечатаны в конверты и готовы к отправке в парижские газеты. Там рассказы о людях, вполне правдивые истории, которые увидят свет вскоре после моего отъезда. — Галан ухмыльнулся. — Мне за них заплатят. Это будет сенсация десятилетия, если газеты осмелятся на публикацию. А они осмелятся…

— Ты сумасшедший, — произнесла Джина. — Я даже не знаю, что сказать. Я, конечно, не обольщаюсь насчет тебя, но все же не думала…

— Жалко, — перебил он ее, — что это взорвет клуб. Никто не решится даже приблизиться к нему. Однако это уже забота моего партнера, так как у меня здесь не осталось финансовых интересов. Но, моя дорогая, давай вернемся к земным делам. В одном из пакетов, кажется, есть масса интереснейших сведений и о тебе. Но с другой стороны, нет никакой необходимости, чтобы твое имя вообще фигурировало. Пусть будет «Джина безупречная», если…

Джина повернулась к нему лицом. Она вполне овладела собой, в ее голосе появилась прежняя холодность.

— Я предполагала, Этьен, что рано или поздно нечто подобное должно было случиться.

— …если ты скажешь, кто убил Клодин Мартель.

— Ты произнес великолепный монолог. — В ее хрипловатом голосе появились издевательские нотки. — Неужели ты думаешь, что я скажу тебе? И, Этьен, дорогой, зачем тебе это знать, если ты собираешься превратиться в респектабельного сельского джентльмена?

— Да потому что я уже знаю…

— Ну что ж, послушаем.

— Ты запомнила это очаровательное словечко «предусмотрительность»? Я всегда проявлял ее, моя милая. Когда-нибудь в будущем у меня может возникнуть потребность в деньгах. Родители лица, которое, как я полагаю, совершило убийство, не только чрезвычайно гордые, но и бесконечно богатые люди. Итак, скажи мне…

Она хладнокровно достала из сумочки сигарету, и я представил, как удивленно поднялись ее брови. В поле зрения мелькнула его большая рука.

— Подтверди мою догадку, Джина, дорогая: убийца — капитан Робер Шомон.

Я почувствовал слабость в коленях. Галан показался мне искаженным, как отражение в кривом зеркале. Шомон. Кажется, она изумилась не так сильно, как я. Но было слышно, как она схватила ртом воздух. Возникла длинная пауза. Оркестр внизу возобновил игру. Через закрытые окна доносилась приглушенная музыка.

— Этьен, — выдавила она, задыхаясь от смеха, — теперь я полностью убеждена, что ты сошел с ума. Почему ты так решил? С какой стати Шомон?

— Джина, полагаю, тебе известно, — назидательно произнес Галан, — что отмщение иногда является мотивом преступления. И здесь место мести за Одетту Дюшен. Убита та, по вине которой мадемуазель Дюшен выпала из окна и погибла. Кто наиболее вероятный мститель? Разве я не прав?

В помещении стало ужасно жарко. Я мучился за ширмой, припоминая события последних дней и странное поведение Шомона. Я опасался, что Джина ответит шепотом, и я не смогу расслышать: оркестр играл новое танго, ритм которого гулко бухал в окно. Галан стоял, глядя на девушку сверху вниз.

Вдруг у своих ног я услышал ворчание, что-то мягкое и пушистое терлось о мои брюки. Ворчание сменилось противным визгом, и тут я увидел внизу горящие желтым светом глаза.

Кошка!

Сердце замерло, мышцы вначале напряглись, но тут же превратились в желе. Я был не в силах отвести глаза от щели. Галан поднял голову и посмотрел в сторону ширмы. Мариетта принялась с визгом носиться в разные стороны.

— За ширмой кто-то есть, — сказал Галан. Голос его звучал неестественно громко.