Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Хартманн не двигался с места.

— Я из кожи вон лезла, чтобы устроить тебе это мероприятие, — давила на него Скоугор. — Вся мало-мальски достойная пресса здесь. Сделай же над собой усилие, улыбнись!

Выход на поле. Крепкие рукопожатия. Обмен дружескими приветствиями. Хартманн поговорил с каждым из них, с китайцами и иранцами, сирийцами и иракцами. Все они теперь стали датчанами и работали на его программу интеграции. Неоплачиваемые добровольные лидеры программы, подающие пример для подражания своим сородичам на датской земле, получившие в проекте звание ролевых моделей.

Две команды готовы к бою; в одной оставлено место для него.

Хартманн завязал шнурки на кроссовках, посмотрел на противников и задорно крикнул:

— Ну берегитесь, сейчас мы вас размажем!

На десять драгоценных минут исчезло все, кроме игры. Он просто носился по полированным доскам пола, ловил и бросал мяч. Физическая активность, никаких мыслей, никаких стратегий, никаких планов. Даже вспышки фотокамер его не отвлекали. Городской совет, Либеральная партия, Поуль Бремер, Кирстен Эллер и даже Риэ Скоугор — он забыл обо всех.

Вне игры. Потом мяч пришел к нему. Хартманн разбежался, нырнул, подскочил, бросил. И проследил взглядом, как мяч описал в воздухе медленную дугу, опустился к корзине и — провалился в кольцо.

Рев вокруг него. Он поднял сжатый кулак в воздух — чистые эмоции, в голове ни единой рациональной мысли.

Заполыхали молнии фотовспышек. С улыбкой он приветствовал свою команду, не глядя обнял кого-то, кого-то хлопнул по плечу.

И вот объектив камеры поймал двоих, они счастливо улыбаются и приветственно жмут друг другу руки. Один из них, в синей рубашке, Хартманн, торжествующий победу, а второй — школьный учитель Рама.

«Она идет по коридору и находит нужный номер. Она собирается постучать. Ее одолевают сомнения: правильно ли она поступает. Следовало ли ей приходить? С ним все было по-другому. Совсем не так, как дома. Пропахший бензином гараж, где она играла в детстве; ее комната и все ее вещи. Слишком много вещей, потому что она не может выбросить ни одну из них. Кухня, где она провела несчетные часы с мамой, папой и двумя братишками, где они отмечали дни рождения, Рождество и Пасху. Дома она навсегда останется ребенком. Но здесь… в гостиничном коридоре… она — женщина. Она стучит в дверь. Он открывает».

Закинув ноги на стол в своем кабинете, Лунд читала сочинение Нанны. Вошел Майер, еле удерживая в руках контейнеры с едой.

— Вам же будет лучше, если там есть хот-дог и для меня.

— Нет. Кебаб.

— Что за кебаб?

Майер заморгал:

— Обычный кебаб. Мясной, Лунд.

Он поставил перед ней на стол белый пластиковый контейнер, рядом пару баночек с соусом.

— Ни имени, — сказала она, — ни описания. Просто таинственный мужчина, с которым она встречается в разных гостиницах.

Они откинули крышки с контейнеров.

— Все, что у нас есть, — продолжала она, — это пара сапог, старое сочинение и учительские сплетни.

— Это не сплетни. — Он раскрыл блокнот. — Я поговорил с ректором Кох. Рама, а точнее, Рахман аль-Кемаль действительно был замешан в некрасивой истории несколько лет назад. Одна из старшеклассниц заявила, что Рама щупал ее.

— Что дальше?

— Она забрала свои слова назад. Кох считает, что девчонка влюбилась в него и отомстила, как смогла, когда он не ответил ей взаимностью.

Лунд вылила весь соус на свой кебаб, откусила мясо. Майер наблюдал за ней в ужасе.

— Вы бы поосторожней с этим.

— Мой желудок в полном порядке. Если это был действительно он, зачем он тогда рассказал нам о сочинении?

— Потому что рано или поздно мы и сами бы о нем узнали. Давайте-ка поговорим с ним. Он сказал, будто был дома с женой. Это можно проверить.

Лунд перелистывала личные дела учителей.

— Этот инцидент должен быть упомянут…

— Разумеется, — согласился он.

Она снова и снова перекладывала папки.

— Не тратьте понапрасну время, Лунд. Его дела нам не передали. Люди Хартманна прислали досье на всех учителей. Кроме Кемаля.

Она обдумывала это.

— А мы ведь запрашивали все? — спросил Майер.

— Конечно все.

Лунд доела кебаб и накинула на плечи куртку:

— Ну?

Уже на подходе к дому Рамы в Эстербро она позвонила домой, ответил Марк. Шагая по булыжной мостовой, она поговорила с ним; Майер, идущий рядом, прислушивался и не скрывал этого.

Марк собирался к другу на день рождения. Лунд отдала короткие указания: после вечеринки сразу домой, в случае чего звонить ей.

— Завтра мы улетаем, — сказала она, — вечером. Я закажу билеты. — Она посмотрела на телефон. — Марк? Марк? — И бросила телефон в сумку.

— Сколько вашему парню? — спросил Майер.

— Двенадцать.

— Хотите совет?

— Не очень.

— Вы должны слушать его. В таком возрасте с мальчишками много чего происходит: девочки и все такое. У него в голове… — Майер говорил сейчас совсем не в своей обычной манере. — Это сложный этап. Ему нужно помочь. Прислушайтесь к тому, что он говорит.

Лунд шла вперед, стараясь не рассердиться.

— Он говорит, что я интересуюсь только трупами. Какой у него дом, номер четыре?

Они нашли нужный адрес, позвонили.

Дверь им открыла светловолосая женщина на большом сроке беременности, очень усталая, и впустила их в квартиру без возражений.

Рамы дома не было. Она сказала, что у него какое-то мероприятие в местном молодежном клубе.

— Вы работаете в той же гимназии, что и муж? — спросил Майер.

Это была хорошая современная квартира, только отделана всего лишь наполовину: голые стены, голые полы. Едва обжитая.

— Да. Но сейчас перешла на полставки. Ребенок…

Пока Майер задавал вопросы, Лунд бродила по комнате и все рассматривала. Такое разделение сложилось само собой, даже не пришлось ни о чем договариваться, и устраивало их обоих.

— Вы знали Нанну Бирк-Ларсен? — спросил он.

Малейшее колебание.

— Я не преподаю в ее классе.

Банки с краской, рулоны коврового покрытия в ожидании, когда их развернут. Никаких фотографий, ничего интимного, личного.

— Вы ходили на вечеринку в пятницу?