Уцелевший

Мне надо кому-нибудь рассказать о том, что случилось.

Мне надо выговориться.

Но психолога нет на месте. Звоню ей в офис через каждые десять минут и каждый раз попадаю на автоответчик. Вот так оно и бывает. В первый раз за все десять лет я звоню ей сам, и вот что я слышу: «Пожалуйста, оставьте свое сообщение после сигнала».

Я говорю: этот псих ненормальный, о котором она говорила, так вот он мне звонил.

Весь вечер я звоню ей в офис через каждые десять минут.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение после сигнала.

Ей нужно как-то меня защитить, обеспечить мою безопасность.

Но ее автоответчик не дает мне договорить. Так что я продолжаю звонить.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Мне нужна круглосуточная охрана. Вооруженные полицейские.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Может, убийца уже поджидает меня в коридоре, а мне же надо ходить в туалет.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Убийца, о котором она мне говорила, знает, кто я. Он звонил. Он знает, где я живу. Он знает мой телефон.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Перезвони мне. Перезвони мне. Перезвони мне.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Если наутро окажется, что я покончил самоубийством, это будет убийство.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Если назавтра окажется, что я умер, потому что какой-то убийца держал меня головой в духовке, это все потому, что она не прослушивает сообщения на своем автоответчике.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Слушай, говорю я ее автоответчику. Это серьезно. Это не параноидальный бред. Он паранойи она меня уже вылечила, правильно?

Пожалуйста, оставьте свое сообщение.

Это не шизоидные фантазии. Это не галлюцинации. Честное слово.

Пожалуйста, оставьте свое сообщение. А потом у нее заканчивается кассета.

Всю ночь я не сплю. Я прислушиваюсь. Холодильник придвинут к входной двери. Я хочу в туалет, но пока не так сильно, чтобы рисковать из-за этого жизнью. Люди ходят по коридору, но никто не останавливается у моей двери. Никто не пробует дергать дверную ручку. Всю ночь. Телефон постоянно звонит, и мне приходится отвечать, потому что я жду, что позвонит психолог, но это всегда — не она. Это обычный парад человеческих горестей и страданий. Беременные незамужние. Хронические страдальцы. Патологические неудачники. Им приходится излагать свои признания предельно кратко, чтобы успеть высказаться до того, как я брошу трубку. Я не могу занимать телефон надолго.

Каждый звонок отзывается во мне и радостью, и ужасом, потому что это может быть или психолог, или убийца.

Покушение или спасение.

Позитивное и негативное побуждение, чтобы взять трубку.

И вот посреди паники звонит Фертилити и говорит:

— Привет, это снова я. Я думала о тебе все неделю. Я хотела спросить: мы с тобой можем встретиться или это совсем против правил? Мне бы очень хотелось с тобой увидеться.

По-прежнему прислушиваясь к шагам в коридоре, напряженно глядя на щель под входной дверью, не закроет ли свет чья-то тень, я слегка раздвигаю жалюзи и выглядываю наружу, нет ли кого на пожарной лестнице. Я спрашиваю у Фертилити, а что с тем ее другом? Она, кажется, собиралась сегодня с ним встретиться?

— А, с ним, — говорит Фертилити. — Да, мы сегодня встречались.

— И?

— От него пахнет женскими духами и лаком для волос, — говорит Фертилити. — Не понимаю, что мой брат в нем нашел.

Духами и лаком я обрызгивал розы, но я не могу ей об этом сказать.

— И еще у него на ногтях — облупившийся красный лак.

Это красная аэрозольная краска для подновления роз.

— И он кошмарно танцует.

Меня даже уже и убивать не надо — это будет излишне.

— И у него жуткие зубы, не гнилые, нет, но кривые и мелкие.

Ударьте меня ножом в сердце, и будет уже слишком поздно.

— И руки у него грубые и маленькие, как у обезьяны.

Если меня убьют прямо сейчас, это будет как дуновение весны.

— А это значит, что член у него тоже маленький, как сосиска.

Если Фертилити будет говорить и дальше, завтра утром у моего психолога станет на одного подопечного меньше.

— И он толстый, — говорит Фертилити. — То есть не то чтобы прямо туша, но для меня жирноват.

На случай, если снаружи притаился снайпер, я открываю жалюзи и встаю у окна в полный рост, во всей своей грубой и тучной красе. Эй вы там, с винтовкой с оптическим прицелом, вот он я, здесь. Пожалуйста, пристрелите меня. Прямо в большое и жирное сердце. Прямо в мою маленькую сосиску.

— Он совсем не похож на тебя, — говорит Фертилити.

Я думаю, она будет сильно удивлена, если узнает, как сильно мы с ним похожи.

— Ты такой загадочный.

Я спрашиваю у нее: если бы она могла изменить что-нибудь в этом парне из мавзолея, что бы она изменила?

— Я бы просто его убила, — говорит она, — чтобы он ко мне не приставал.

Что ж, она не одна такая. Милости просим. Берите номерок и вставайте в очередь.

— Забудь о нем, — говорит она, и ее голос становится глуше. — Я звоню, потому что мне хочется довести тебя до оргазма. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделала. Заставь меня сделать что-нибудь по-настоящему грязное.

Вот он — шанс.

Следующий пункт моего грандиозного плана.

То, ради чего я согласен гореть в Аду, и я говорю ей: этот парень, который тебе не нравится, я хочу, чтобы вы с ним переспали, а потом ты мне расскажешь, как это было.

Она говорит:

— Ни за что.

Тогда я вешаю трубку.

Она говорит:

— Подожди. А что, если я позвоню и совру? Я могу просто все выдумать. И ты никогда не узнаешь.

Нет, говорю, я знаю. Хотя бы по голосу.

— Я не буду спать с этим придурком.

Тогда, может быть, она просто его поцелует?

И Фертилити говорит:

— Нет.

Или хотя бы куда-нибудь сходит с ним вместе? Даже просто по городу прогуляться. Может быть, если вывести его из мавзолея на свежий воздух, он будет смотреться уже не так страшно. Съезди с ним на пикник. Придумай какое-нибудь развлечение.

И Фертилити говорит:

— И тогда мы с тобой увидимся?

Всенепременно.

35

Меня будит солнце. Я лежу, скрючившись, на полу возле плиты и сжимаю в руке нож для разделки мяса. Самочувствие хуже некуда, так что даже мысль о том, что меня могут убить, кажется не такой уж и страшной. Даже, наоборот, привлекательной. Спина болит. Я разлепляю глаза, и ощущение такое, как будто веки разрезали бритвой. Кое-как одеваюсь и иду на работу.

В автобусе я сажусь сзади, чтобы никто не смог сесть у меня за спиной с ножом, отравленной иглой или удавкой из рояльной струны.

На подъездной дорожке у дома, где я работаю, стоит машина психолога. По траве на лужайке гуляют какие-то красные птицы, самые обыкновенные птицы. Небо — синее, как и положено небу. Все как обычно.

Захожу в дом и вижу, как психолог, стоя на четвереньках, самозабвенно скребет щеткой плитку на полу в кухне — смесью хлорного отбеливателя с нашатырным спиртом, причем такой сильной, что воздух буквально дрожит от ядовитых паров, а у меня начинают слезиться глаза.