Ученик смерти

– Мальчик мой, как ты? – шептал Достриг, заглядывая мне в ноздри, глаза и рот. – Целый. Слава Великому, целый! Я всех поднял, как понял, что тебя нет. Испугал… ох испугал старика. Как тебя угораздило то? Хотя не важно. Не важно, дурная голова. Пошли к каравану. Супчика… да, супчика налью. Обрадую наших, что нашёлся. А там уже у костра и расскажешь, как все было.

И мы пошли в сторону костров, чьи огни мелькали среди деревьев.

Я всегда полагался на себя. Да, искал союзников, чтобы делать больше своего придела, но в любой заварушке надеялся только на себя. В начале сбрасывал это на свой эгоизм и высокомерие, мол, никто лучше меня не сделает, а значит, на других и надеяться не стоит. Потом, путем долгой тропы самокопания, понял, что просто боюсь доверяться другим. Постоянно возникает ощущение, что… я обременяю их. Своими заботами, своими проблемами. Даже будучи женатым человеком, у меня не было сил попросить жену сделать мне на утро бутерброд или кофе. Но я мог попросить союзника отдать за меня жизнь, потому что это его обязанность, которая стояла в верхних пунктах нашего договора.

Сейчас же, шагая в крепких объятьях старины Дострига, видя его грязные от чернил пальцы у себя на плечах, я чувствовал себя спокойно. Впервые за долгое время. Он слабее меня, он не сможет убить в одиночку даже упыря, если тот случайно завалился за куст и ждет нас. Но это не мешало мне расслабиться. Наверное, тоже самое я должен был испытывать сидя рядом с отцом в одной комнате. Жаль, что большинство отцов либо ничего не делают, либо делают слишком много, пытаясь наверстать прошлое на своей маленькой копии.

– Ты молодец. Молодец, что выжил, - продолжал радоваться Достриг. – Берр там с ума сходит. Своих охотничьих шавок поднял. Точно! Мальчик мой, ты главное не волнуйся. У спутницы твоей, горянки, видимо рана воспалилась. Берр сейчас с ней, примочки с трав своих делает. Плохо ей стало.

– Что именно? – напрягся я. Получилось это сложно. Уставшее тело не желало напрягаться, ни умственно, ни физически.

– Припадок. Уже как атаку нечисти отбили, обратили внимание. Её всю трясло, как бесом одержимую. Рядом с ней суетился этот… Пайк. Его стрелой ранили, так что, он её даже на бог перевернуть не мог. Повезло, что Берр подскочил. Поворочал её, в рот что-то сунул, припарок наварил и до сих пор с ней. Ты не пугайся. Побледнел весь. Она в надежных руках…

Далеко. Я забыл, что не могу отходить от неё далеко! Идиот… Сила моего приказа действует на ограниченном расстоянии. Когда отошел от неё, она, скорее всего попыталась переключиться на старую установку: оставаться в пещере и рубить иномирцев. Не пещеры, не иномирцев. Сбой. Надеюсь у неё не поплавился процессор. Умереть она не умерла – уведомление о смерти б пришло. Но если она останется овощем, будет весьма печально. Да и Пайк…

– Это все из-за тебя, ублюдок! – Пайк вышел из кустов. – Из-за тебя! Из-за тебя!

Он выглядел жалко. Лицо все в слезах и мокрое, красное, от прихлынувшей крови. Пухлыещеки покрылись пятнами от волнения. Доспех весь в грязи, в застежках позастревали ветки. Он шел в мою сторону свирепым быстрым шагом, а потом ударил.

Я не увернулся, хотя мог. Заслужил это. Просто закрыл глаза и почувствовал толчок. Увесистый, но не в пример телекинетической магии демоницы, или лапы цербера. Тем не менее, сознание внутри меня провернулось по часовой стрелке и мир вокруг закружился. Дело было не в маленьких показателях здоровья или выносливости. Просто устал. Ментально. Какой-то мумифицированный уродец рылся в моей голове, как муха в дерьме, потом пытался изнасиловать… после такого не каждый быстро оправится.

Словом, от этого удара по моему лицу, я едва не рухнул на землю. Меня поддержал Достриг и тут же закрыл своим телом от града беспорядочных ударов Пайка. Теперь он рыдал, а на эти утихающие вопли сбегалась остальная поисковая группа.

– Помоги ей… помоги… пожалуйста, - продолжал сипеть Пайк из-за спины Дострига. – Я ничего не мог… я… я ничтожество! Матушка… я… не хочу как батя. Не хочу…

Меня прижимали к груди. Достриг был теплым, от него пахло чернилами, бумагой и дымом. Я позволил себе уткнуться носом в грудь старика, отпустить все то дерьмо, которое весело у меня на плечах, отпустить проблемы. Справедливости ради, это не они меня преследовали, а очень даже наоборот. Мне всегда хотелось преодолевать, побеждать, становиться лучше, сильнее, умнее, кому-то что-то доказать… Давно не позволял себе настолько искренних жестов. Ни с женщинами, ни с друзьями. Вешать на них куски своего уныния, заставлять переживать мои проблемы – это казалось дикостью. Моя тактика это улыбнуться и сказать: да ладно, не парься. Жив, здоров и ещё на пошутить хватит. А шутки смешные только потому, что внутри больно.

Смех сквозь слезы… Не зря всё-таки трагедия и комедия из одного праздника вышли. Греки и Дионис что-то понимали в людях.

– Что тут такое? – женские голоса.

– Буянит? – голос силача Витора. Его баритон сложно спутать, с чем либо. – Ща подмогну…

– Не бей! Просто придержи и помоги дойти до огня. Там его настойкой напоим, - поспешил сказать Достриг. – На боярышнике и валерьяне. У него шок. И он ранен. Берр его осмотрел?

– Угу…

Я слышал, как безвольного Пайка отдирают от спины Дострига. Но мне было плевать. Меня окружали люди, которые желали мне добра. Или не мне. Скорее, они желали добра славному мальчику Фарро из Гудвина…

Когда мы пришли к костру, каждый посчитал своим долгом хлопнуть меня по плечу. В основном то были уцелевшие наёмники, рьяно утверждавшие, что я настоящий мужчина, и раз пережил это приключение в лесу, то мне стоит задуматься о том, чтобы податься в наёмники. Я встречал их слова легкой улыбкой, но на большее меня не хватало. Женщины, следившие за котлами с едой, пихали мне в руки сладкие пряники; сестры Кейт и Вейт суетились около нашего с Ниссой обоза, убирая стрелы и расстилая спальные места. Они же всучили мне новый набор одежды, когда увидели, что у меня под плащом. Пришлось всем сказать, что дело было в ветках и кустах терновника… этим удовлетворились все, кроме Берра, оценивающе осматривавшего мои лохмотья. И Аврелия, чьи хитрые зенки стреляли в мою сторону с недоверием пастушьей собаки к беглой овце.

Но официально он пришел помочь девочкам (преимущественно приказом и советом) и поиграть на лютне. Он потянул за струны, смеряя звук тонким слухом, потянул колки, погладил корпус, как если бы успокаивая ребенка. Затем он замолчал, вслушиваясь в окружающий его мир. И лютня запела. С первых нот на язык прыгнуло слово «тишина». Удивительно как точно звучащий инструмент описал то, что звучать не должно.

Тоже своего рода магия.

По словам Берра и Дострига, Аврелий сидел здесь с того самого момента, как прослышал про недуг Ниссы. Музыка успокоила её припадки. Помогли и мои новые девочки-эльфийки, которые включились в работу и помогали старине Берру делать припарки и менять компрессы. Они не убежали, хотя в разгар битвы это можно было сделать очень легко. Судя по всему, они несколько привязались к Ниссе, которая ухаживала за ними с момента выкупа. Не удивительно. Эта великанша только выглядела грозной: гора, с заснеженными вершинами и обледенелыми холмами. А внутри неё жило лето.

Она лежала в обозе и была до того бледной, что напоминала шутов из инфернума. Перед глазами на секунду вспыхнула картина: рука, кровь, она течет у меня по губам, заливает грудь, шею. Отогнать эту картину получилось не сразу, но когда получилось, я обнаружил что дрожу.

– С вами все хорошо, господин? – шепнула эльфийка с зелеными волосами.

– Нет, - ответил я честно. Что-то во мне надломилось и мне следовало понять, что именно, пока трещина не пошла дальше. – Оставьте меня одного с Ноэлью. Пожалуйста. И не пускайте сюда Берра... никого не пускайте. Ясно?

– Вы поможете ей? – с надеждой спросила та, что имела на голове прическу мало чем отличающуюся и цветом и формой от снопа соломы.

– Да. Уходите.

Быстрые, юные, гибкие. В тенте от стрел образовалась пара дыр, через которые в повозку проползали лапки лунного света. Белые черточки поделили реальность на части – один из них падал прямо на лицо Ниссы. На губы. Я только сейчас заметил, насколько они были мягкие и пухлые. Не удивительно, что тогда, в тюрьме, когда она едва меня не убила, я решил её поцеловать.