Училка

Я засмеялась.

— Апрель, Толя! Апрель! А пальто я это ненавижу. Просто нет времени купить другое. Но я обязательно куплю.

Глава 27

— Андрюша, — позвонила я вечером того же дня брату, — зачем ты это сделал?

Я была уверена, что он начнет отшучиваться. Но брат помолчал и спросил:

— Криво полки висят?

— Нет, ровно! Но зачем ты послал мне этого разведчика?

— Разведчика? — Андрюшка стал смеяться. — Почему, Анюта, разведчика?

— Ну а кто он? Кто у тебя в ведомстве еще работает? Подводники, что ли? Или кондитеры?

— Анюта, успокойся. С чего ты решила, что он у меня работает?

— Да ты ни с кем больше не общаешься! Триста шестьдесят дней в году на работе, мне недавно Евгения Сергеевна жаловалась.

— Хорошо, — вздохнул Андрюшка. — Извини, я хотел, как лучше. Чтобы было как-то… ну я не знаю… весело, что ли. Старею, наверное. Не чувствую чего-то важного. Пропускаю в своем замоте. Андрис мне тоже сказал, что всё как-то не слишком вышло. Вы то ли испугались его, то ли…

— Так он правда Андрис?

— Правда Андрис и правда Левицкий. Никаких разведчиков, явок, паролей и семнадцати фамилий нет. Давно бы посмотрела в Википедии. Отпала бы часть вопросов.

— В Википедии?

— Ну да. У тебя Интернет работает?

— Теперь да, заплатили.

— Посмотри.

Я посмотрела. Посидела, ничего не делая, просто посидела, посмотрела в окно. Сегодня по-прежнему был апрель. Но уже не такой звенящий и солнечный, как вчера. У меня в этой связи болела голова, давили виски, в голову лезли какие-то глупые мысли — что будут делать дети, если я умру? С кем они останутся? С Юлей Гусаковой? Чтобы она определила Никитоса в колонию, а Настьку — в женский кадетский корпус? Надо взять обещание с Андрюшки, если в случае чего…

Я позвонила брату.

— Андрюш, если я умру, возьмешь близняшек?

— Анюта, ты что? — удивился Андрюшка. — Ты, кстати, заглянула в Википедию? Нашла там Андриса?

— Нашла. Но этого не может быть. Я, конечно, увидела, что он какой-то необычный, но… Но как же он может делать что-то руками? Гвозди забивать… Ему ведь надо беречь руки…

— Прижало парня. Попросил меня — ну что мне для нее сделать? Я сказал — потолок ей на место верни, он у нее в квартире регулярно падает. Квартира больно старая.

Я засмеялась.

— Не верю ни одному твоему слову. Ерунда какая-то. Откуда он меня знает? Как прижало? Ну что, возьмешь детей?

— Я тебе ответил еще тридцать лет назад, — вполне серьезно сказал брат. — Такие малявки, как ты, о смерти думать не должны. А то у них портятся зубы, и им, неумным малявкам, снятся всякие кошмары. И они орут по ночам.

— Тебе Настька сказала? Мне правда приснился кошмар вчера…

— Анюта, я тебя знаю сто миллионов лет. Ты, когда нервничаешь, плохо спишь. Беседы ведешь во сне, выкрикиваешь что-то… Все, прости, совещание задержал и так.

— Да, Андрюш, спасибо…

— Я позвоню завтра, не грусти! На выходные давайте к нам.

Да я вообще-то не грущу. Я просто удивляюсь. Я не могу долго грустить. Я грустила вчера весь день, мне этого хватило. Если я пишу книжки про то, как умер мой самый любимый муж, а люди смеются — разве я могу грустить долго?

Я сама позвонила Андрюшке на следующий день.

— Я больше не грущу, не переживай. А где ты с ним познакомился?

— О, это отдельная история… Как-нибудь расскажу. Красивая история. Сейчас не могу.

— Совещание?

— Совещание.

— А скажи, почему… ты сказал, что он хотел как-то… ну что-то для меня сделать… Почему?

— Почему? — переспросил Андрюшка и… глупо засмеялся.

Андрюшка глупо не смеется никогда. Даже когда играет с детьми, а это случается в редкие выходные и в отпуск. Андрюшка — очень ответственный человек, от него зависит целая важнейшая область безопасности страны. Он часто смеется, он легкий и приятный человек, несмотря на свою должность. Но сейчас…

— Андрюш! Это ты?

— Я! Анюта, не могу, прости, родная, семнадцать генералов сидят сейчас в соседней комнате и ненавидят меня.

— Почему ты так смеялся, когда я спросила…

— Малявка! — ответил мой брат и отключился.

Я горжусь Андрюшкой, очень горжусь. Но иногда бывает обидно, что гораздо в большей степени он принадлежит стране, чем Евгении Сергеевне, детям и мне. Страна забудет его гораздо раньше, чем он полагает. В отличие от нас.

Чем дольше я думала о чудесном «мастере» Андрисе, тем веселее мне становилось. Грусть действительно прошла. Жаль, что я не болтушка… Рассказать бы в школе. Никто не поверит. Лишь Анатолий Макарович, Толя Щербаков, поверит и расстроится.

Пальто я поменяла еще вчера, купила в магазине первое попавшееся, на которое у меня хватило денег, чтобы не сажать детей на пшенку с вафлями до конца месяца. Симпатичное, датское, с зеркальными пуговками, серое с продернутыми розовыми нитками. Зеркальные пуговицы отражают свет и бликуют солнечными зайчиками. Один такой зайчик, разумеется, попал Анатолию Макаровичу, Толе Щербакову, который совершенно случайно встретился мне по дороге в школу. Причем уже третий день подряд.

— Ох ты, вот красота какая! — сказал Толя, со смехом отмахиваясь от моих солнечных зайчиков. — Ну ты просто… королева!

— Королева может быть только одна. И ты знаешь ее имя, Толя.

— Да… — сказал Толя. — Все знают.

— Вот. А я — фрейлина. В красивом датском пальтишке.

— Очень красивое, — подтвердил Толя, с восхищением глядя на меня.

— Толик! — ласково сказала я, взяв даже его под руку. — А ты женат?

— Я? — спросил Анатолий Макарович. — Я?

— Значит, женат.

— Да нет, ну я… Знаешь, когда живешь много лет…

— Вот и не балуй, Толик. — Я пребольно его ущипнула. — Смотри, вон жена твоя идет!

— Где? — дернулся Толик и даже отпустил мою руку. — Ой, да что ты говоришь… Она к теще поехала в Сызрань…

Я вздохнула и похлопала его по спине. Вот как Роза меня хлопает? Чтобы я спину выпрямила — раз, чтобы пришла в себя — два.

— Я благодарна тебе за поддержку, тогда, в тот день, когда украли Никитоса. Мне было очень страшно. И ты, и Роза мне очень помогли, без лишних вопросов. Давай дружить? — Я протянула ему руку. — Если я тебе нравлюсь снова, как в детстве, так и очень здорово. Мне приятно. И точка.