Учитель Истории

— Нет, теперь уже ты не прав, — подал голос Евгений, до того выступавший в роли пассивного слушателя. — Разве люди, бросающиеся за детьми под колеса автомобилей, думают в тот момент о себе? Или те подбитые летчики, что направляли свои самолеты на вражеские войска, хотя могли спокойно спастись, выпрыгнув с парашютом — для них, по-твоему, посмертный орден более подходящая награда, чем собственная жизнь? А матери, двадцать-тридцать лет своей жизни тратящие на воспитание детей — какую выгоду они получают, отдавая молодость и здоровье другому человеку? Ты не прав, Лёва, добро есть. Пусть его не так много, как твоей человечности, которая, согласись — тоже не самое плохое явление. Наверное, даже лучшее, что мы, люди открыли в себе за миллионы лет эволюции. Но то наше собственное открытие, человеческое. А добро — это данность свыше, от бога. Оно абсолютно.

— Как ты ловко бога и эволюцию в одном предложении смешал, — Лев наклонился и похлопал друга по плечу. — Может, и прав ты, Жеха, может, и есть добро. Видимо, я просто его не встречал. А ты, Фил, что скажешь?

— А что тут сказать, — ответил я, слегка запинаясь. — Я встречал добро, встречал человечность… Все мы их встречали. Добрый поступок всегда оставляет след, пусть даже случился он много лет назад. Время — лучший судья всему: оно отделяет ложное от истинного, ценное от ненужного, добро от зла. То, что сегодня называют преступным, завтра окажется подвигом. И наоборот. Но вообще я оглашусь со… Львом. Я не верю в абсолютное добро.

— Ничего себе! — воскликнул пораженный Лев.

— Как же так… — протянула Женя.

Евгений промолчал, а я продолжил:

— Когда-то давным-давно мой старший брат Илья спас от смерти человека. Они в то время были детьми, играли не в самом подходящем месте… Чуть не произошла трагедия. Но мой брат вытащил паренька из ямы, куда тот едва не провалился. Его поступок, как нельзя лучше подходил под определение добра, данное Евгением: он не думал о себе, не ждал каких-то ответных благ, не надеялся на похвалу — он просто испугался за друга. Это ведь добро? Несомненно, да. Шли годы, друзья разошлись, но память осталась. И когда я сам попал в ситуацию, угрожающую моей жизни, этот самый человек в ущерб собственным интересам пришел мне на помощь.

— И что тут такого? — не понял Лев. — Едва ли твой братан мог полагать, что когда-нибудь в будущем его добрый поступок по-доброму же аукнется тебе. Тут нет никакой корысти.

— Корысти нет, — согласился я. — Но между этими двумя событиями: добрым поступком Ильи и помощью спасенного им человека мне, произошло еще кое-то. Мальчик, которого знал Илья, вырос и стал преступником. Он курировал наркотрафик через границу, и на его совести не один десяток ставших наркоманами подростков. А еще у него родились дети, двое из которых стали настоящим ужасом для тех мест, где они жили: мальчишки повадились поджигать дома, иногда в тех домах погибали люди…

— Какой кошмар, — Женя прижалась к Сизову, в глазах ее заблестела влага. — Получается, твой брат спас человека, но загубил много других жизней… И где здесь добро…

— А еще, — продолжил я. — У этого же человека родились и другие дети. И, как минимум, трое из них — замечательнейшие. Я лично знаком с его дочкой — это добрая и открытая девушка, которая, я уверен, принесет в этот мир много света и тепла. Так вот. Теперь попробуйте измерить все мною сказанное и вынести вердикт: добрым ли был поступок моего брата Ильи, если в итоге он породил, как зло, так и добро? Едва ли у нас получится дать объективный ответ. А ведь это лишь небольшой эпизод, который случился тридцать лет назад. Эпизод из жизни двух человек на нашей многомиллиардной планете. Но последствия его теперь навсегда будут с нами, как ни крути — пусть даже я никогда бы не рассказал вам эту историю.

Еремицкий отправил в рот последнюю стопку.

— Выходит, нет ни добра, ни зла. Чтобы сжечь этот дом, нужен один уголек…

— Выходит, что так, — подтвердил Евгений. — Какая простая мысль, а сколько мы спорили…

— И еще поспорим, — усмехнулся я. — Вы сейчас со мной согласились, только потому что пьяные.

— Это здорово… — восхищенно протянула Женя уже не испуганно, а мечтательно. — Любой добрый поступок со временем может перестать быть таковым, если его последствия окажутся… Какое бы слово больше подошло… Негативными, вот.

— Значит, — лицо Сизова озарилось догадкой. — Любой поступок нельзя оценивать целиком. Только в определенный момент времени.

— И с точки зрения определенного лица, — добавил я.

— Да, да именно так! — девушка повторно поцеловала учителя в щеку, потянулась было ко мне, но передумала. — Так оно и есть! То, что сегодня зло, завтра может оказаться добром. То, что для меня добро, для моей конкурентки на вакантное место в классной конторе — зло! Вы когда до всего этого дошли?

— Только что, — хором ответили мы.

«Хотя, чего тут доходить, — про себя подумал я. — Все и так очевидно, как божий день. Нашли, о чем спорить».

— А пойдемте к призраку на качели? — предложил Еремицкий. — Пить все равно больше нечего, а ваши унылые разговоры о добре и зле меня утомили.

— А пойдем! — тут же поддержал его Сизов.

— Значит, как свою точку зрения отстаивать, так нормальный разговор, — возмутился я. — А как наша возобладала — так сразу унылый?

— Фил, помнишь, что я про тебя говорил? — Лев с силой — не то, что давеча Евгения — хлопнул меня по плечу и, словно получив от этого движения реактивное ускорение, поднялся на ноги. — Ты нытик и зануда. И даже не помнишь, какая у меня точка зрения была. Или помнишь? Ага, попался… Чего тогда возмущаешься?

— Я вообще молчу, — я легонько потер ушибленное плечо. — Пока ты драться не начал. Вылезай давай, ноги уже затекли.

— Я не дерусь, — надменно заявил Лев. — Я раздаю. Хм, а потолочек-то и вправду низковат. Ох, как качает-то…

Мы выбрались следом за ним и, поддерживая друг друга за плечи, поплелись на качели. Разгоряченный беседой я уже и думать забыл о призраке, но когда до цели оставалось шагов двадцать, внезапно заробел. Ноги отказывались слушаться и упорно вели в противоположную сторону. Тут, как назло подул ветер, до ушей донесся зловещий скрип несмазанных подшипников… Все дискуссии на высшие темы мигом выветрились из головы.

— Ну, кто первый? — срывающимся голосом спросил Евгений.

Похоже, ему тоже было не по себе. От сердца чуть отлегло.

— Я что-то не очень хочу… — сам себя не слыша ответил я. — Холодно же. И качели непростые… Же.

— Трусы вы, мальчики. Идите в общагу, грейте свои жо…

Презрительно хмыкнув, Женя первой приблизилась к качелям и, подумав немного, разместилась на обледенелой седушке. Затем, видимо, заскучав, она принялась раскачиваться напевая себе под нос какую-то мелодию: то ли колыбельную, то ли тему из фильма ужасов. Мы подошли ближе. Не выдержав, Лев громко рассмеялся.

— Нервное? — участливо поинтересовалась она.

— Нет, — он ткнул пальцем в сторону общежития. — Смотрите.

И в ту же секунду нам в глаза ударила яркая бело-голубая вспышка.

— Фотоаппарат! — завопил Еремицкий. — Они думают, что фотографируют призраков! Идиоты!

— Идиотки, — вежливо поправил доктор. — Единственный «идиот», представляющий население данной общаги, сейчас стоит слева от тебя. Но боюсь, завтра мы можем стать героями местных новостей.

— Было бы забавно попасть в газеты! — Женя лихо спрыгнула на землю, потеряла равновесие и упала бы, не подхвати ее Сизов. — Спасибо, родной… Ой, кажется, я немного перебрала…