Учитель. Назад в СССР 3

Завуч запнулась, сообразив, что начала повторяться.

— Зоя Аркадьевна, виноват, но не каюсь, — задорно улыбнулся я.

— Что? — моргнула Шпынько растерянно.

— Дело в том, многоуважаемая Зоя Аркадьевна, что у каждого педагога свой стиль общения с учениками, — задушевно начал я. — Как вы верно подметили, в дипломе у меня отличные оценки, в том числе и по теории с методикой.

— И эт дает вам право вести себя как подросток? — ехидно фыркнула завуч.

— Это дает мне право выбрать тот стиль поведения, который наиболее близко походить к типу моего характера, — серьезно заявил я.

— Что же это за стиль такой? — процедила Шпынько.

— Существуют несколько типов педагогов… Точнее, учителя различаются стилем поведения и манерой преподавания, — начал я персональную лекцию. — Не буду углубляться в теорию и более глубокую квалификацию, об этом подробно рассказал товарищ Кан-Калик Виктор Абрамович в своих трудах… Скажу одно, на педагогической практике я понял про себя интересную вещь… Если разбирать типы по взаимодействию с учениками, то я скорее отношусь к смешанному подтипу: учитель увлеченный и учитель-друг.

— Никогда не слышала о таком взаимодействие! — воинственно вздернув подбородок, заявила Шпынько.

— Возможно, — покладисто согласился я. — Это новейшая образовательная теория, — я подумал и на всякий случай добавил. — Экспериментальная. Так вот, уважаемая Зоя Аркадьевна, для учителей подобного склада характерны следующие черты…

У меня свело зубы от собственной речи. Кажется, я начинаю разговаривать как товарищ Шпынько и представительная дама из роно.

— Для учителей такого типа… — я окончательно запутался в формулировках, замолчал, прикидывая, как объяснить завучу человеческим языком то, что хочу донести. — Увлеченный учитель и учитель-друг взаимодействуют с учениками несколько иначе, чем вы привыкли действовать на уроках. Такие учителя, и я в том числе, мы заинтересованы в том, чтобы ребята нам доверяли в любых совместных занятиях, в организации мероприятий. В своей профессии учителя я тоже глубоко заинтересован, — заверил внимательно слушавшего меня завуча. — Так вот… Учитель-друг, иначе учитель реалист, стремится не только наладить дружеский контакт с учениками. Он очень хорошо чувствует настроение ребят, понимает интересы каждого, умеет вместе с ними и переживать, и радоваться, и горевать. Знает все их печали, мысли и чувства. Это как настоящий друг, только достаточно взрослый, понимаете?

Я замолчал, прямо глядя в недоверчивое лицо Шпынько. Отметил скептически поджатые губы, но все-таки закончил свою мысль:

— Так вот, я как раз отношусь к этому типу, уважаемая Зоя Аркадьевна. Возможно, вам показалось, что я, скажем так, могу не заметить, как скачусь в панибратские отношения с учениками, позволю им фамильярности и прочее неуважение. Уверяю вас, Зоя Аркадьевна, подобного поведения не допущу.

Я незаметно выдохнул, надеясь, что товарищ завуч услышала меня и все поняла. Или хотя бы постарается осмыслить услышанное и осознать.

— Немного больше доверия молодым специалистам, Зоя Аркадьевна, и все у нас с вами получится, — улыбнувшись, не удержался я от последней реплики.

Завуч окатила меня непонятным взглядом, честно говоря, захотелось поежиться, словно только что кто-то прошелся по моей могиле в будущем. Я доброжелательно смотрел на Шпынько, ожидая реакции на свой спич. И она не заставила себя долго ждать.

— Позвольте полюбопытствовать, кто такой товарищ Кан-Калик, и какое отношение он имеет к образовательному процессу? — язвительным тоном полюбопытствовала Зоя Аркадьевна.

Я нахмурился, раскрыл было рот, чтобы шутливо попенять завучу насчет отсутствия самообразования, и тут же его закрыл, лихорадочно соображая, что ответить.

Дело в том, что Виктор Абрамович Кан-Калик действительно советский педагог, не только профессор, но и целый доктор педагогических наук. Тут я ни разу не соврал и не присочинял. В свое время, когда пришел работать в школу, меня увлекли его работы, я много о нем читал, в том числе и его труды. Одна только несостыковочка в моих словах: уважаемый Виктор Абрамович защитил свою первую диссертацию в далеком семьдесят первом году. Ту самую, которая нашла практический отклик в моей учительской деятельности.

И вот это уже настоящий прокол.

— Профессор это, Виктор Абрамович Кан-Калик, преподавал в моем институте, — на голубом глазу соврал я, ругая себя почем зря за то, что окончательно расслабился, решил, что влился в настоящую действительность.

На будущее нужно включать мозги и фильтровать все, что говорю. А то так и до беды недалеко. Ляпну что-нибудь не то, а какой-нибудь доброжелатель возьмет да черканет пару строк куда надо. И придут за мной люди в черном, и исчезну я с лица земли. Вот тебе и второй шанс.

— Не слыхала, — Зоя Аркадьевна снова сурово поджала губы, всем своим обликом выражая недоверие к моим словам.

— При всем уважении, Зоя Аркадьевна, но ученых очень много. Невозможно обо всех и обо всем знать, — вежливо улыбнулся я. — К тому же, повторюсь, теория экспериментальная, но уже начинает набирать популярность в столице. Если хотите, мне близок воспитательный метод Макаренко, — я постарался увести разговор со сколькой темы. — Его «Педагогическая поэма» вдохновила меня на выбор профессии, — уверенно закончил свою речь.

М-да, Саныч, до чего ты дошел, врешь и не краснеешь. Эх, тяжела и неказиста жизнь простого попаданца.

— Разрешите идти, Зоя Аркадьевна? — поинтересовался я.

Завуч еще какое-то время посверлила меня взглядом, помолчала выразительно, но все же отпустила с напутственными словами:

— Я надеюсь, вы меня поняли, Егор Александрович. Постарайтесь не уронить честь и достоинство простого советского учителя. На вас смотрят не только дети, но и родители. Общественность, в конце концов! Надеюсь, похвала уважаемой Аделаиды Артуровны не вскружила вам голову. Вы не решили что теперь вам все можно. Слова товарища Григорян ничего не значат…

Я удивлено приподнял брови, и завуч торопливо перефразировала свои слова.

— Похвала товарища Григорян означает только одно: будьте внимательны к мелочам, учитывайте политику партии и не подведите коллектив школы! Станьте достойным высокой оценки товарища Григорян. Вы — комсомолец! Ведите себя по-комсомольски.

— Обещаю постараться, Зоя Аркадьевна, — не удержался я от ответной реплики. — Я пойду? А то дел много.

— Ступайте, — царственным жестом отпустила меня товарищ Шпынько с нервной гримасой. Я с нескрываемым облегчением покинул кабинет завуча.

— Егор Александрович, приветствую, — раздался знакомый голос.

«Да что ты будешь делать! Это закончится сегодня или нет?» — выругался про себя, натянул на лицо улыбку и обернулся.

— Здравствуйте, Валентина Ивановна, — вежливо поздоровался с учительницей физики и школьным парторгом. — Вы что-то хотели?

— Торопитесь? — парторг приподняла бровь.

— Есть немного, — признался я.

«Тоже лекция о недопустимом поведении читать будет, или что-то другое?» — прикидывал я.