Учитель. Назад в СССР. 2

— Что с Серёженькой?

— Всё в порядке с Сережей, — ответил я.

— Дед? — ещё больше испугалась Беспалова.

— И с дедом… э-э-э… с Василием Дмитриевичем всё в полном порядке, — торопливо забормотал я. — Он за вас сильно испугался, ну и упал немножко… Вот доктор его и не пустила, сказала, давление, надо лежать.

Я все-таки не удержался и приврал, малость скрасив ситуацию. Ложь во спасение, так сказать. Её я тоже не терплю, но глядя на бледное лицо пожилой дамы я и сам перепугался, как бы чего не случилось. Ладно хоть мы в больнице, до врачей недалеко. Но всё равно, хорошего мало. Да и Митричу обещал проследить, чтобы чего дурного не вышло, а сам вон… довожу до белого каления.

— Мария Фёдоровна, — решительно начал я, чуть повысив голос, потом опомнился, понизил тон и продолжил. — С вашими родными всё в полном порядке. Завтра Василий Дмитриевич вместе с внуком за вами приедут. То есть… мы с вами сами поедем домой, и вы убедитесь, что все живы и здоровы.

Кто его знает, сумеют наши добраться утром в больницу? У Митрича работа, да и у Серёжи тоже.

— Митричем зови, так привычнее, — махнула рукой Беспалова.

— Что? — не понял я

— Митричем говорю, зови… сынок… — устало улыбнулась женщина. — Его все так зовут почитай… да уж много лет и зовут, не упомню… А то Василь Дмитрич да Василь Дмитрич… — с теплотой в голосе передразнила меня названная матушка.

— Неудобно… взрослый человек…а я его Митрич… — смущённо объяснил.

— Прям неудобно, — отмахнулась Беспалова. — Вот что… сынок… — Мария Фёдоровна с лёгким недоверием всмотрелась в моё лицо. — Не врёшь мне? Ох… что это я… — испуганно охнула собеседница.

Я даже растерялся, быстренько оглянулся, думая, что за моей спиной Беспалова кого-то увидела. Но в палате никого, кроме пациентов, не наблюдалось. После первичного осмотра и нашей беседы с Галиной Львовной больше никто не заходил.

— Егор… как вас по батюшке? Запамятовала… — смущённо заговорила Мария Фёдоровна.

Теперь смутился я. Оно понятно, статус у меня учительский, но больница не то место, да и ситуация не так чтобы мне выкать.

— Давайте договоримся: в школе и по всем школьным делам буду Егором Александровичем, а здесь и сейчас… просто Егор.

— Что вы! Что вы! — замахала руками Беспалова. — Как можно к учителю…

— Можно и нужно, — твёрдо заявил я, уже понимая, уговоры бесполезны. А ведь всего минуту назад Беспалова называла меня «сынок».

— Егорушка… — и всё-таки Беспалова умудрилась удивить. — Ты вот чего… С моими точно всё в порядке? Ты не бойся, я крепкая, выдюжу… Лучше правда, чем неведомо про что думать… — настойчиво заговорила неугомонная женщина.

— Мария Фёдоровна, честное комсомольское, всё в порядке и с Митричем, и с внуком вашим. Хороший, между прочим, парнишка, — решительно перескочил я с темы. — Добрый малый, наверное, и помощник славный…

Сработало. Беспалова расцвела, заулыбалась, глаза заблестели.

— Хороший, Егор Александрович, — с любовью заговорила женщина. — Добрый — это есть… Говорю ему, говорю… а всё без толку, — вздохнула бабушка Серёжи. — Через то и страдает иной раз… Всех готов защищать… А уж животных как любит… и-и-и-и… — покачала головой Мария Фёдоровна. — Его б воля, всех бы в дом притащил. А так найдёт, откормит и пристраивает в добрые руки. У нас-то на селе без кошки-собаки редко кто живёт. Оно и верно, без животинки какая жизнь? Никакой. Они жеж добрых людей за версту чуют, и злых тоже… Вот в войну у нас случай был…

Беспалова начало было рассказывать, но тут дверь распахнулась и в палату вошла Галина Львовна.

— Так, молодой человек, берите вашу маму и на выход, — строго велела медсестра.

— На выход? — удивился я, поднимаясь со стула.

— Маму под руки и в палату семнадцать, прямо по коридору и направо. Маруся в курсе. Место освободилось.

— Помер кто? — охнула Мария Фёдоровна.

— Типун вам… — возмутилась медсестра. — Выписали, — уверенно заявила Галина Львовна.

Я засомневался в её словах: выписка на ночь глядя? Но не стал допытываться. Если кто-то и помер на том месте, Беспаловой лучше не знать. Мало ли как отреагирует, разволнуется, запротивится. А в этой палате её точно не оставят. Она вроде как для экстренных пациентов, который обратились с острой болью или на скорой прибыли.

— Идёмте… мама… — запнулся я.

— Пойдём, сынок, — закивала Мария Фёдоровна, сглаживая мою запинку. — Спасибо вам, — уважительно поблагодарила нашу фею в белом халате.

— Да чего уж там… — отмахнулась Галина Львовна, но видно было, приятна ей благодарность.

'Сбегаю с утра, куплю коробку конфет, — решил я. Доброе слово и кошке приятно, а тут нам вон как помогли, на ночь оставили, на улицу не выгнали. Честно говоря, в больницах в своё советское время бывал редко, не знаю, как оно всё тут устроено. Но отчего-то думаю, могли бы и домой отправить, раз вроде как всё в относительном порядке оказалось и Беспалову не госпитализировали.

— Осторожно… мама… — я поддержал Марию Фёдоровну, которая слишком резко поднялась, оттого покачнулась, видимо, голова закружилась.

Странное чувство возникло где-то в районе сердца. Который раз за вечер произношу это слово. Никогда не использовал его в своей жизни по отношению к себе. Не привык. Губы как будто судорогой сводит, в глазах что-то свербит, а в груди отдаётся непонятным. Жаль, не повезло Егору с родителями… Зато с чужими людьми повезло.

Вон как Егорка по душе Митричу пришёлся. Да и соседка, Степанида Михайловна, тоже не прочь молодого учителя в сынки записать… Да только как-то незаметно, в одночасье, прикипел я душой к шебутному Василь Митричу. Теперь вот и жена его мне вроде как мамой стала…

Мама… Никогда не знал, каково это — просыпаться и засыпать с этим словом. Пацанов в армии гонял нещадно, заставляя письма матерям писать, не отлынивать. Как говорится, что имеем — не храним. Поздно плакать на могилках, когда родителей не стало. Мёртвым всё равно. Живым внимания не хватает.

Я встряхнулся, прогоняя несвойственные мне мысли.

— Помочь?.. мама…

Может, и глупо, но мне, здоровому во всех смыслах и временах лбу, было приятно называть «мамой» эту милую женщину с морщинистым лицом и натруженными руками.

Мария Фёдоровна глянула на меня отчего-то затуманеннымми глазами, спустила ноги на пол и замерла.

— Что… мама? — спросил я.

— Ноги…

И только тут мы оба сообразили, что идти-то моей названной матери не в чем. Забрали её из дома, в чём была. А была она в простом байковом халате и в в

язаных носках. Обувь как предмет одежды отсутствовала. Ни тапок, ни туфель.

Глава 3

— Что такое? — нетерпеливо уточнила Галина Львовна.