Учитель

Нет, это не жизнь. Александр Петрович вспомнил, как когда-то в молодости мечтал купить машину. И что? Где та машина? Даже за границу ни разу не поехал. А Сашка вот ездил на автобусе. В Германии был, в Чехии. Фотографии привозил. Красиво там конечно. Это не бедная Украина, в которой мужики мрут в шестьдесят два года. Это еще, конечно, кому повезет.

– Эх, - вырвалось у Александра Петровича.

– Что ты так вздыхаешь, Сашка?
– спросил Костя, насыпая в тарелку пюре.
– Тебе не вздыхать, а радоваться надо. Шестьдесят лет, как-никак, празднуешь. Ты глянь, какой стол. Три дня пить и есть, - рассмеялся Костя.
– Или может тебе картошечки положить? Что-то ты загрусти, не ешь ничего.

– Эх, Костик, сколько мы с тобой этой самой картошечки съели, - сказал Александр Петрович.
– Помнишь, когда мы только познакомились, когда это было? Где-то в конце семидесятых, так ведь?

– В семьдесят восьмом, Санек, - ответил Костя.
– Отлично помню, как мы на Десне вместе рыбу удили. У тебя червяки закончились, и ты решил у меня попросить.

– Да, да, и я это помню, - кивнул Александр Петрович.
– Так мы потом пекли картошку всю ночь и самогонкой запивали или наоборот, пили самогон и картошкой заедали.

– Точно, точно. Еды никакой больше не было, осталась одна картошка.

– А какого коропа мы тогда подняли, - вспомнил Александр Петрович.

– Эй, вы чего?
– вклинилась Надежда Васильевна.
– Это вечер воспоминаний или празднование дня рождения? Никак не пойму. А ну быстро насыпайте тарелки. Костик, твоя очередь тост говорить.

– Ну, Надежда, ты ни грамма не изменилась с тех пор. Как ты только Сашку отпустила на ту рыбалку?

– Чего мне это стоило, - вмешался Александр Петрович.
– Неделю после этого кушать готовил.

Взрыв хохота сотряс зал.

– Александр Петрович, вам грех жаловаться на Надежду Васильевну, - сказала Татьяна.
– Вы только посмотрите сколько она всего наготовила: салаты какие только пожелаете, котлеты, и свиные и рыбные, капуста тушенная с грибами, битки свиные, индюк запеченный. А вы еще сладкое не видели. Там один торт лучше другого, а вы говорите. Такую жену на руках носить надо с утра до вечера.

– Я ж и носил, - сказал Александр Петрович.
– Чего б ей тогда такой стол готовить? Я свою Надюшу люблю. Ею меня, и правда, Бог наградил.

– О-о-о, если бы вы знали, сколько он мне тогда на рыбалке про Надежду наговорил, - встрял Костя.

– Неужто плохое?
– всплеснула руками Надежда Васильевна.

– Только хорошее. Я даже завидовать ему стал. Думал где бы и себе такую жену найти.

– И не говорите, что не нашли?
– улыбнулась Наташа, жена друга Олега.

– Наше-е-ел, - протянула Костя.
– Послал мне Бог Любашу. Теперь, Сашка, я тебе не меньше могу наговорить о жене, чем ты мне тогда.

– Давайте, вы может, потом наедине поговорите?
– вмешался Сашка-младший.
– Бать, день рождения все же. Здесь не говорить, а пить и есть полагается.

– Ну, все-все, молчу, - сказал Александр Петрович.

Костя тоже замолчал, увлекшись салатом оливье.

– Чей следующий тост?
– спросил Павел.
– Кому речь держать?

– Костя, хватит есть, - сказала Надежда Васильевна.
– Желай другу что-нибудь.

– Так я же ни ел еще ничего.

– Потом поешь, - сказала Люба, его жена.
– Нельзя же человеку отказывать.

– Нельзя, значит нельзя, - Костя отложил вилку и поднялся из-за стола.

– Что ж я буду говорить, если у меня стопка пустая?
– сказал он, потянувшись к стопке.

– Это мы сейчас исправим, - сказал Павел. Взяв бутылку "Хортицы", он разлил ее содержимое по стопкам.

– Пашка, может папе не надо?
– обеспокоилась Надежда Васильевна.
– У него желудок больной же.

– Это что же?
– послышался голос Олега.
– Именинник да в свой день рождения и не выпьет за свое здоровье? Да это как-то не по-нашему.

– Конечно, не по-нашему, - поддержал Олега Костя.
– Немножко водочки и желудок будет здоровее некуда. Давай, Сашка. Я тост говорить буду.

Александр Петрович смотрел на стопку до краев наполненную казенкой и думал, а может, и правда, не стоит? Да как-то неловко перед гостями. И день рождения все же. Как тут не выпить. Авось обойдется.

– А вы куда руки тянете?
– спросила Татьяна у Витьки и Валерки. Витька, который сидел ближе к маме, подобрался к ее стопке и пытался поднять ее не разлив содержимое. Валерка округлив глаза, наблюдал за братом.
– Ты посмотри! Рано вам еще, - сказала Татьяна и отставила стопку подальше от рук детей.

– Дам по жопе, - пригрозил Павел, взглянув на сыновей исподлобья.

Дети притихли и уткнулись носами в тарелки.

Тем временем, Костя поднял стопку, взглянул на друга и сказал:

– Ну, Сашка, что же тебе пожелать?

Александр Петрович поднялся со стула и взял в руку стопку. Взгляд его устремился на друга.

– Шестьдесят лет - это тот возраст, - начал Костя, - когда можно остановиться, посмотреть на прожитую жизнь, порадоваться достижениям, погрустить о несбывшихся мечтах, подумать о будущем, но главное, можно, посмотреть на свое настоящее, на детей, внуков и сказать себе: Я не зря прожил жизнь. Но часто наше настоящее нас не радует, так как нет в нем очень важной для стариков вещи – здоровья. Поэтому я хочу тебе, Сашка, пожелать здоровья. Что бы хватило тебе его и внуков вырастить и правнуков понянчить. В нашем возрасте здоровье - это единственно чего всегда не хватает. Поэтому желаю здоровья и только здоровья. За тебя, мой друг!
– сказал Костя и поднял стопку.

Звон стопок заглушил слова благодарности Александра Петровича.

– Хорошо иметь таких друзей,– подумал Александр Петрович. – С таким, как Костя и в огонь и в воду. Никогда не подведет. Спасибо, Костя.

Александр Петрович, поднес стопку к губам и выпил содержимое. Ухнув, он потянулся за бутербродом со шпротами.

– Кажется, пронесло,– подумал Александр Петрович, пытаясь почувствовать, как отнесся желудок к алкоголю.

– Как ты?
– Надежда Васильевна повернула голову к мужу.

– Все хорошо. Не переживай.

– Ну, и слава Богу.

За разговорами и пожеланиями прошел весь вечер. Александр Петрович старался пить мало, да и ел немного. Стол ломился от еды, но Александр Петрович как будто этого не замечал, аппетита не было, да и боль вернулась. Благо, она не была такой острой, как раньше и ее можно было терпеть. Но, как и любой мужик, Александр Петрович всегда любил хорошо поесть. И теперь глядя на еду на столе испытывал сожаление от того, что из-за страха как бы не стало хуже и куда-то девавшегося аппетита не может себе позволить приналечь на всякие вкусности на столе.