Удача в подарок, неприятности в комплекте

Слуга медленно смежил морщинистые, точно у ящера, веки, опять покачнулся и едва ли не рывками, как ржавый робот, отошёл от двери, проскрипев:

– Входите. Я доложу хозяину.

– Не стоит, я без доклада, - Алексей решительно отмахнулся от столь сомнительной услуги, прекрасно понимая, что пока этот одр доползёт до своего господина, расскажет о следователе и спустится вниз, пройдёт как минимум час. – Мой визит носит служебный характер, а потому можно обойтись и без церемоний. Так что будьте любезны, проводите меня к господину Рябинину.

Старик заторможенно моргнул, словно рыба зашевелил морщинистыми впалыми губами, потом очень медленно и неохотно проскрипел:

– Следуйте за мной.

«Наверное, этот старик ещё отца господина Рябинина пестовал, а то и деда, - очень медленно, словно парализованная улитка поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж, размышлял Алексей, - вот его и держат в доме, не выгоняют. А с другой стороны, ну кому такой дряхлый дед нужен? Если его из дома выставят, он же прямо у порога прахом рассыплется, а то и ещё раньше, прямо у двери».

Старик остановился у двери, щедро украшенной завитушками с позолотой, медленно, рывками повернулся к Корсарову и неохотно проскрипел:

– Хозяин в кабинете.

– Отлично, - Алексей коротко стукнул в дверь и сразу же, не дожидаясь ответа, потянулся к ручке, выполненной, естественно, из блестящей бронзы и изображающей вскинувшую крылья сову.

– Стучать не обязательно, - проскрипел слуга, - сразу входите.

Корсаров недоверчиво приподнял бровь. Что, вот просто так взять и войти, нарушив все мыслимые и немыслимые правила хорошего тона? Нет, конечно, иной раз дверь и с ноги открывать приходится, случаи в жизни разные бывают, но, согласитесь, странно услышать от человека, который сначала рвался сообщить о визите, разрешение входить к хозяину даже без стука!

– Я правильно понимаю, что это кабинет? – Алексей Михайлович осторожно указал на дверь, внутренне готовясь к любой пакости.

Предчувствие не подвело. Старик медленно покачал головой, следователь готов был поклясться, что услышал хруст и треск морщинистой шеи, словно это была тонкая сухая лучина, а не человеческая плоть.

– Нет. Это гостиная.

Корсаров глубоко вздохнул, укрощая раздражение и напоминая себе, что в старости можно стать ещё смешнее, если вообще доживёшь до столь преклонных лет, и мягко, словно разговаривал с больным ребёнком, напомнил:

– Мне нужен господин Рябинин.

– Я помню, - теперь в скрипе отчётливо послышалось оскорблённое самолюбие, - я должен доложить о Вашем визите.

«Муха да пчела снова начала», - мысленно выругался Алексей и, понимая, что спорить всё равно бесполезно, махнул рукой:

– Хорошо, докладывайте. Только предупредите господина Рябинина, чтобы не пытался бежать и других глупостей тоже не делал.

Старик слабо качнулся, что в равной степени могло обозначать и поклон, и пошатывание, распахнул дверь в пёструю, заставленную всевозможными, между собой никак не связанными предметами комнату и скрипнул:

– Прошу. Когда Евгений Макарович соблаговолит Вас принять, я Вас приглашу.

Алексей Михайлович благодушно кивнул и вошёл в гостиную.

– Присаживайтесь, - не унимался слуга, который почему-то не спешил оповещать хозяина о визите следователя.

– Благодарю Вас, - Корсаров окинул комнату быстрым взглядом и вольготно расположился на краешке широкого письменного стола. А что, никто ведь не говорил, что сесть нужно обязательно в кресло или на диванчик!

Старик слуга осуждающе закряхтел, прошаркал к большому глубокому креслу и положил руки на его подголовник:

– Присаживайтесь в кресло.

– Благодарю Вас, мне здесь вполне удобно, - был прохладный ответ.

Впервые за всё время пребывания Алексея Михайловича в доме господина Рябинина в блекло-голубых глазах старика промелькнуло нечто очень похожее на досаду.

– Прошу Вас, - проскрипел слуга, - присаживайтесь.

Корсаров расплылся в сладкой улыбке, пристально всматриваясь в лицо старика:

– Благодарю вас, мне вполне удобно и здесь.

Старик, явно не готовый к такому отпору, замешкался, чем и воспользовался следователь, с притворной мягкостью попросил:

– Руки покажите, пожалуйста.

Слуга непроизвольно протянул руки Алексею Михайловичу, но тут же смешался и с прыткостью, ранее не проявляемой, спрятал ладони за спину.

– Поздно, - Корсаров усмехнулся и покачал головой, - ну и к чему весь этот маскарад? Господин Рябинин, я полагаю?

– Он самый, - сочным баском хохотнул мужчина, растирая лицо и глядя на следователя блёклыми голубыми глазами. – А Вы наблюдательны, Алексей Михайлович.

– Служба обязывает.

Рябинин опять хохотнул и широким взмахом протянул следователю руку:

– Рябинин, Евгений Макарович. Как говорится, чем обязан визитом? Да Вы присаживайтесь, не стойте. Может, коньячку?

– Нет, благодарю Вас, я на службе.

Евгений Макарович пожал плечами, кистью руки причудливый финт сделал:

– А я, с Вашего позволения, откушаю. Кстати, Вас не смущает мой облик?

– А о причине моего визита к Вам спросить не хотите? – знающие Алексея друзья и коллеги, когда он начинал говорить таким мягким, вкрадчивым голосом, невольно втягивали головы в плечи, вспоминая ток, который весь такой из себя незаметный, а как шарахнет, мало никому не покажется.

Господин Рябинин следователя не знал, да и узнавать особо не горел желанием, а потому лишь коротко хохотнул и плечом дёрнул:

– Я полагаю, Вы и сами об этом расскажете, чай, не такая я знатная персона в городе, чтобы ко мне столичные следователи приходили просто своё почтение засвидетельствовать. А коли и не расскажете, я по этому поводу плакать не буду.

Алексей Михайлович решил, что ходить вокруг да около с данным господином не стоит, его, похоже, интересует лишь он сам и никто более:

– Госпожа Васильева умерла.

Евгений Макарович подхватил рюмочку с коньяком недрогнувшей рукой, пригубил янтарного цвета напиток и деланно удивился:

– Что ж так? Дарья Васильевна на здоровье никогда не жаловалась.

«Угу, вот только не надо мне тут святую наивность изображать, - хмыкнул следователь, стараясь заметить в поведении господина Рябинина хоть малейший признак беспокойства или тревоги, - я прекрасно знаю, с какой скоростью разносятся дурные новости в городе, особенно провинциальном».