Удача
Шрифт:
Семечкин стоял у подъезда, и вокруг него уже белела семечная шелуха. Сразу угадав мысли Алика, сказал:
– В этом мире я больше ничего не поедаю, ничем другим не питаюсь. Хватает энергии и от семян подсолнечника, достаточно, чтоб дать необходимую энергию организму.
– Ну и дешево, – сдержанно поддержал Алик. Все-таки обязан за спасение. – Пойдем, пока пивную еще не закрыли. Рядом она, в соседнем доме, официально называется «В дупель», но народ упростил название до «Дупла».
Странный приятель шел рядом.
– Ты местный или приехал откуда-то? По лицу
– Нет, я совсем из другого мира.
«Да, рановато тебя выпустили из дурдома, поспешили», – подумал Алик. Сказал, ухмыльнувшись:
– С другой планеты что ли?
– Нет, я не с другой планеты и не из другого пространства, и даже не из другого времени. Для вас, человеков, это необъяснимо. Вы слишком мало знаете о существующем вокруг нас мире.
– Ну да, нам, земным дикарям не объяснишь! А сюда ты зачем, на экскурсию?
Семечкин заговорил что-то совсем странное:
– Перенесен в ваше пространство, в тело простого смертного существа в наказание за мое преступление перед другими обитателями моего мира. Моими земляками, по-вашему говоря. И даже почти родственниками.
– Интересно, – все еще ухмыляясь, произнес Алик. – Потом фотокарточки покажешь? Марсиане вы что ли?
– Нет. Почему-то все об этом спрашивают. Мы во всем другие. В мире, где я жил, есть все, а почти все несуществующее можно легко создать. По вашим, по земным представлениям почти из ничего. Нет, как здесь, проблемы потребления. Живущие там не потребляют, а просто живут.
– Евреи что ли?
– Я ничего не могу сказать о своем мире – любой ответ получается неточным. У нас другое пространство, другое время…
«Кажется, это называется комфортный бред», – подумал Алик.
Они давно говорили, задержавшись у дверей «Дупла». Наконец, Алик спохватился.
– Пойдем, поглядишь на настоящее пространство, – сказал он.
Первым стал спускаться вниз в подвал, открыл дверь в прокуренный зал.
Тут все было без изысков. Один угол занимала стойка, все остальное – деревянные столы со скамейками. Народу, как обнаружилось, немного, многие лица, точнее рожи, Алик здесь часто видел. Вечерние алкаши, постоянные завсегдатаи.
Тут при свете оказалось, что Семечкин, несмотря на сегодняшнюю жару, почему-то в зеленом свитере и в зеленых вельветовых туфлях. Он сел за стол, усыпанный табачным пеплом.
Алик, остановившись у стойки перед местной буфетчицей, женщиной почти средних лет, похожей на сильно упрощенную Софи Лорен, положил свою маленькую копеечку, искательно сказал:
– Сонь, налей мне с другом две кружки. Это серебро.
Буфетчица промолчала, с явным неудовольствием налила пива в два стакана с изрядным недоливом.
Напротив, за этим столом сидел алкоголик Ртов, сильно тощий, высохший от спирта, старик,. Вовсе без плеч, только узкое туловище и сверху большая голова. Сейчас летом – в зимней шапке со следом звездочки, с седым чубом, выпущенным по нормам какой-то древней моды. Перед ним стояло только блюдце с перцем и следами пальцев на нем.
– Вот, Ртов, представляю. Это
Семечкин, человек без имени. Выгодно держаться за таких крепких друзей. Расправился с двумя нищенскими деятелями, есть тут такие, Димка и Митька.– Ты к этому Димке не вяжись, – вмешался кто-то, сидящий за соседним столом. От него даже на расстоянии доносился запах чеснока, такой ядреный, будто им натирались полностью. – Димка – это дикий псих, любого уделает, я уже видел. Столько раз на зоне сидел, хоть и опущенным. С таким, если по правилам, в перчатках драться надо.
– Семечкин его вообще без рук непонятно как уделал. Сплошной Шаолинь. А сам Семечкин вообще издалека, почти с Марса.
За одним столом, уронив на него голову, спал совсем пьяный. Внезапно подскочил.
– Сто двадцать восьмой полк, – выкрикнул вдруг, – горно-пехотный, Закарпатской бригады!
И даже ударил по столу кулаком для убедительности, но на него никто не обратил внимания.
Алик выпил пиво залпом, одним длинным глотком. Семечкин только немного отпил, сейчас опять грыз семечки и бросал шелуху в свой стакан.
– Удивительно, ты, Семечкин, говорил, что в вашем мире все есть. Что за преступление ты тогда совершил, украл что-то? – Спросил Алик. Нелепый разговор. Только Алик с его неодолимым артистизмом мог так охотно влезать в чужой бредовый мир.
– Нет, не украл. Непомерно истратил общественную собственность.
– Растратчик значит? – Опять вмешался чесночный. – В нашем мире – это статья сто шестьдесят.
– У нас сложновато совершить преступление, сложновато, – продолжил Семечкин, – но я умудрился. Решил приспособить одну планету под личные нужды и кое-что перепутал. Изменял структурное состояние материалов на этой планете и случайно превратил ее в золотую. И саму планету и все на ней. Образовался единый золотой монолит. Огромный расход энергии на это бесполезное, бестолковое, никому не нужное золото. За такие дела меня отправили в физический мир на Землю на пятьсот лет. Вроде в ссылку.
«Как причудливы бывают изломы навязчивого состояния», – подумал Алик. Он сказал:
– Солидный срок, но и растратчик ты мощный. А золотая планета, конечно, летит в космосе. Вот повезет тому, кто на нее наткнется. И тут тебе, значит, не свезло – на Земле угодил в дурдом. Я думал, что только мне не везет.
Давно здесь живу, но ко многому не привык, – сказал Семечкин. – Забыл надеть утром штаны. Оказывается, здесь это не принято и наказывается заключением в психдиспансер.
Ртов сидел и что-то жевал, по-стариковски, передними зубами.
– С чертями я гулял, – внезапно заговорил он, – а вот марсиянец в первый раз появился за моим столом. Есть друг у меня, черт, часто вместе за бутылкой сидим.
Ртов вдруг ловко проткнул ползавшую по столу муху вилкой. Отправил ее в рот.
– Так черт делает, – пояснил он. – Такова у него привычка. Еще он выпрыгивает из окна.
– Улетает? – Спросил Алик.
– Зачем улетает! Выпрыгивает и тонет в земле, как будто в воде. Уважают меня черти, древнего пьяницу. Я та самая трактирная оторва, про меня Есенин писал.