Удача

Алик знал, что Ромен Ртов – старый цыган, давно отбившийся от своего табора. Слышал это от самого Ртова.

– Ты со мной в психдиспансере лечился, – вдруг сказал Семечкин. – Однопалатники с тобой.

«Ну вот, – подумал Алик, – теперь псих к людям стал приставать. Хорошо, что всего лишь к Ртову».

– И раньше мы встречались, давно, – продолжил Семечкин. – Ты уже долго живешь, больше ста лет – я тебе жизнь продлил. Потом ты известным певцом стал. Почти великим, но тебя в Магадан отправили.

– Не помню, – Отрицательно покачал головой Ртов. – Хотя нет, Магадан чуть припоминаю.

Помолчал и вдруг пропел с неожиданной силой и мощью:

– Восстал на пути Магадан, столица Колымского края. Будь проклята ты, Колыма, что прозвана черной планетою…

– С таким голосом тебе только в ресторане петь, – пробормотал Алик. – Да, тоже человек интересной судьбы.

– Значит, и главврача не помнишь? – Спросил Семечкин, глядя на Ртова. – Бонапарта Васильевича по кличке… Он, помню, всегда говорил: кто первый в психдиспансере халат надел, тот и главврач.

– Зачем жить такому старому, – произнес Ртов. – Давно умирать пора. Но я вот живу, терплю.

– Это что! Я проживаю гораздо дольше, – произнес Семечкин. – Наблюдаю, как на Земле мелькают люди. Быстро, как тени, и я посредине. У меня было много имен и прозвищ. Не столь давно, с пятнадцатого по восемнадцатый век я отбывал в Англии и ее колониях. Тогда меня звали Томас Правдивый, человек, который видит будущее. Удивлялись моему дару прорицателя и неумению лгать. Говорили, что таков мой обет: говорить людям только истину, даже печальную. Многие предполагали, что это обет, данный дьяволу. Иногда считали, что мир, откуда я – это королевство фей. А я будто какой-то волшебник и король этих самых фей. Хотя все совсем не так.

– Увы, ты плохо знаешь фольклор, – сказал Алик. – У фей – королевы, а ты на нее совсем не похож.

– Я подобное всегда отрицал, но мне не верили. А кличку Семечкин присвоил мне в диспансере один друг. Человек оригинального образа мысли, мудрец. Меня в дурдоме и Хоттабычем прозвали, делал я там всякие мелкие чудеса, чуть-чуть помогал. Но там этому вообще мало удивлялись, народ в этом месте такой – сосредоточенный в себе. И вообще, большинство людей не способны жить счастливо, сколько благ им не выдавай.

В углу сидело несколько алкашей. Они все внимательно наблюдали за Семечкиным и Аликом и хрипло посмеивались.

– А ты что, блага выдаешь? – Донеслось оттуда. – Мелкие – это какие? Воду в вино превращать можешь?

– Лучше в водку! – Послышалось там же. Опять засмеялись.

Открылась дверь. В пивной появился многим здесь знакомый по имени Валентин, самый заядлый завсегдатай. Человек с незначительным лицом и таким же туловищем. С недоумением глядел на неизменных собутыльников и сотрапезников, непривычно оживленных сейчас.

Кто-то из местных приколистов уже нес ему стакан воды.

– Привет, Валентин, у нас сегодня расколбас. Укатайка! – Опять из угла. – Здесь не то Хоттабыч, не то Дед Мороз. Фокусы показывает.

– Похоже, из цирка клоун или фокусник сбежал.

Валентин выпил воду, совсем естественно скривился, понюхал рукав, припал к нему носом. Все загоготали. Странно, раньше за Валентином ни юмора, ни подобного артистизма не наблюдалось.

Семечкин оставался равнодушным к уколам грубого кабацкого юмора, говоря по-местному доебкам. Также равнодушно бросал шелуху в стакан с недопитым пивом.

– Как смешны физиологические желания сапиенсов, вас, голых обезьян, – произнес, наконец. – Так ограничен круг этих желаний, всегда удивлялся этому.

– У меня несмешное желание, – громко сказал кто-то. – Я золотых зубов хочу.

Другой голос:

– А я кожаные подтяжки для штанов. В кино такие видел!

И Алик включился в общий хор. Произнес:

– Семечкин, а сможешь превратить его в соленый огурец? – Показал на кактус в горшке, стоящий на подоконнике.

– Передам твою просьбу моим землякам. Огурец из кактуса – они, пожалуй, смогут сделать, – задумчиво сказал Семечкин с абсолютной серьезностью психа. – Но соленый – это сложновато. Вряд ли. Лучше сам соли.

– А я делю всех людей на красивых и некрасивых, – заговорила буфетчица. До сего мига она никогда в беседы пьяных не вступала.

– Понятно, значит, желаешь окончательной красоткой стать, – ухмыляясь, произнес пахнущий чесноком.

– И чтоб кругом все стало красиво, даже чтоб на работу среди цветов идти, среди роз каких-нибудь, – добавила буфетчица. – После этого не скучно в этом подвале стоять.

– А я бы хотел опять стать молодым. Молодым и тонкошеим, – произнес Алик. – Все думаю, много я всякого позорного в жизни совершил, и хочется, чтоб все, кто это видел и помнит, постепенно вымерли. А я один остался, беспорочный. Начну жить снова, на этот раз безупречно.

«И кому я это рассказываю? – Подумал он. – Вольноотпущенному психу и пивным дурачкам».

– Это легко исполнить, – серьезно кивнул Семечкин. – Подобные желания я здесь на Земле часто исполнял. Все молодости просят, почти у каждого это первое желание. Лет ста тебе хватит?

– Сойдет, – небрежно махнул рукой Алик.

– Совсем чайники протекают у чуваков, – громко проворчал кто-то.

– Сегодня пиво молодильное – все помолодеем, – сказал кто-то и сам загоготал над своей нехитрой шуткой.

Наконец, стало поздно, всех из «Дупла» выгнали.

Оказалось, снаружи совсем темно.

– Вот выздоровел от сумасшествия, откинулся из диспансера, – говорил Семечкин, – и смотрю, как кругом все изменилось. И не изменилось одновременно, люди такие же, хотят того же.

– Вот в «Дупле» все про свои желания говорили, а я, знаешь, чего в жизни хочу больше всего, – Алик продолжил свой разговор. – Хотел бы, чтоб передо мной возникал внезапный припадок стыда у каждого мошенника, чтоб ни один гад меня обмануть не смог. Такой необыкновенный дикий стыд, чтоб каждый, кто меня кинуть вздумал, корчился от мук, как от эпилепсии.

– Это невозможно, – произнес Семечкин. – В головы к вам, местным аборигенам, мы лазить не умеем. Не волшебники мы.

Разговор стал окончательно нелепым.

– Ну ладно, – сказал Алик и протянул в темноте руку. – Ты заходи ко мне. Дверь у меня не закрыта, можно сказать, приперта рогатиной.

Глава 4 Потому что у нас каждый молод сейчас!

Просыпаясь, он понимал, что рано, но спать не хотелось. Неясно почему Алик этим ранним утром ощущал необычную бодрость. Хорошее настроение, почти радость, непонятно от чего.